Генри Джеймс - Повести и рассказы Страница 38

— О, мистер Уотервил, по своему обыкновению, вышел шпионить за мной, такими словами приветствовала миссис Хедуэй немного смущенного молодого человека.

— А, это вы! Уже вернулись из церкви? — сказал сэр Артур, вынимая часы.

Уотервила поразило, более того — восхитило его самообладание, ведь как ни говори, а сэру Артуру вряд ли было приятно, что их беседу прервали. Уотервил чувствовал себя в глупом положении и жалел, что не пригласил с собой миссис Эйприл, тогда бы казалось, что он находится в саду ради нее.

Миссис Хедуэй выглядела восхитительно свежей, но туалет ее, подумал Уотервил, имевший свое мнение по этим вопросам, вряд ли можно было счесть подходящим для воскресного утра в английском загородном доме: белое, украшенное желтыми лентами neglige [100], все в оборочках и воланах, — одеяние, в котором мадам де Помпадур[101] могла бы принимать Людовика XV у себя в будуаре, но в котором, вероятнее всего, не выехала бы в свет. Этот наряд добавил последний штрих к сложившемуся у него впечатлению, что в общем-то миссис Хедуэй прекрасно знает, что делает. Она намерена идти своим путем, она не намерена ни к кому приноравливаться. Она не намерена спускаться к завтраку, она не намерена ходить в церковь, она намерена надевать в воскресное утро изысканно небрежный наряд, придающий ей сугубо неанглийский и непротестантский вид. Возможно, в конечном итоге это и лучше.

— Ну, не прелестно ли здесь! — непринужденно заговорила миссис Хедуэй. — Я шла пешком от самого дома. Я не слишком хороший ходок, но эта трава как ковер. Тут все выше похвалы. Сэр Артур, вам следовало бы уделить хоть немного внимания послу, стыд и срам, сколько я вас здесь продержала. Вас не заботит посол? Вы же сами сказали, что не перемолвились с ним и словом, надо же загладить свою вину. Я еще не видела, чтобы так неглижировали своими гостями. Разве здесь так принято? Идите, пригласите его покататься верхом или сыграть партию на бильярде. Мистер Уотервил проводит меня в дом, к тому же я хочу побранить его за то, что он за мной шпионит.

Уотервил горячо возмутился этим обвинением.

— Я и понятия не имел, что вы здесь! — негодующе заявил он.

— Мы не прятались, — спокойно возразил сэр Артур. — Быть может, вы проводите миссис Хедуэй обратно? Мне действительно следует проявить внимание к старому Давыдову. Ленч, кажется, в два.

И он оставил их продолжать прогулку по саду. Миссис Хедуэй тут же пожелала узнать, зачем Уотервил сюда явился, — чтобы подсматривать за ней? Вопрос этот, к его удивлению, был задан тем же язвительным тоном, что и накануне. Однако Уотервил отнюдь не был намерен ей это спустить; он никому не позволит обращаться с собой таким возмутительным образом, это ей с рук не сойдет.

— Вы, вероятно, воображаете, что мне не о ком думать, кроме как о вас? — спросил он. — Бывает, представьте, что я про вас и забываю. Я вышел полюбоваться садом и, если бы вы меня не окликнули, прошел бы мимо.

Миссис Хэдуэй и не подумала обидеться — казалось, она даже не заметила его обороны.

— У сэра Артура есть еще два поместья, — сказала она. — Это именно я и хотела узнать.

Но Уотервил не так-то легко прощал обиды. Оскорбить человека, а потом забыть, что ты его оскорбил, — такой способ искупать свою вину был, вне сомнения, в широком ходу в Нью-Мексико, но тому, кто дорожил своей честью, этого было мало.

— Что вы имели в виду вчера вечером, когда заявили, будто я приехал сюда из Лондона, чтобы за вами следить? Простите, но я должен сказать, что это было довольно грубо с вашей стороны.

Обвинение это уязвило Уотервила тем острее, что в нем заключалась доля правды; однако миссис Хедуэй в первый момент не поняла, о чем он говорит, и озадаченно воззрилась на него. «Да она просто дикарка, — подумал Уотервил. — Она считает, что женщина может ударить мужчину по лицу и убежать».

— А!.. — внезапно воскликнула миссис Хедуэй. — Я вспомнила: я на вас разозлилась, я не ожидала вас здесь увидеть. Но дело было не в этом. На меня иногда такая злость нападает, ну, я и срываю ее на первом, кто мне подвернется под руку. Через три минуты все проходит, я больше и не вспоминаю об этом. Вчера вечером я была очень зла. Меня взбесила эта старуха.

— Старуха?

— Мать сэра Артура. Так или иначе, ей здесь нечего делать. В этой стране, когда муж умирает, жене положено освободить родовое поместье. У нее есть свой собственный дом в десяти милях отсюда и еще один, в Лондоне, на Портмен-сквер, у нее куча мест, где она может жить. Но она липнет к нему… липнет, как пластырь. Я поняла, почему она пригласила меня сюда не потому вовсе, что я ей понравилась, а потому, что она мне не доверяет. Она боится, что мы поженимся, считает меня неподходящей партией для своего сына. Она, верно, думает, что я жду не дождусь, как бы мне его заполучить. Я никогда за ним не бегала, это он бегает за мной. Он-то меня и надоумил приехать в Англию — еще прошлым летом, в Хомбурге: он спросил, почему я сюда не еду, и сказал, что я буду иметь в Лондоне большой успех. Спору нет, сэр Артур не очень-то смыслит в таких вещах, на это нюх нужен. Но он такой благопристойный человек, что там ни говори; и так приятно видеть его в окружении… — миссис Хедуэй приостановилась и с восхищением поглядела вокруг, — …в окружении его фамильных владений. Неплохое поместье, продолжала она, — и прекрасно расположено; мне тут нравится. Я думала, леди Димейн дружески относится ко мне; она оставила у меня визитную карточку, когда я приехала в Лондон, а потом прислала мне приглашение сюда. Но я догадливая, мигом вижу, что к чему. И я увидела вчера кое-что, когда она подошла ко мне перед обедом. Она не ожидала, что я так хорошо выгляжу, и прямо позеленела от злости, она надеялась, что я буду похожа на пугало. Я была бы рада ей угодить, да это от меня не зависит. И я поняла, что она пригласила меня сюда только потому, что он настоял на этом. Он не навестил меня сразу, когда я приехала в Лондон… он не появлялся целых десять дней. Она сумела ему помешать, заставила его дать обещание. Но потом он передумал и понял, что надо загладить свою вину. Он приходил ко мне три дня подряд и ее заставил прийти. Она из тех женщин, которые противятся до последнего, а затем делают вид, что уступают, хотя по-прежнему стоят на своем. Она меня смертельно ненавидит; не знаю, что я сделала ей плохого. Она двуличная, криводушная — настоящая старая ведьма! Когда я заметила вас вчера за обедом, я решила, что она пригласила вас сюда себе в помощь.

— Себе в помощь? — переспросил Уотервил.

— Чтобы вы рассказали ей обо мне. Сообщили ей какие-нибудь факты, которыми она воспользуется против меня. Можете говорить ей все, что вам будет угодно.

Уотервил так напряженно внимал этому порыву откровенности, что буквально забывал переводить дыхание, и сейчас вдруг почувствовал настоящую дурноту. Он остановился; опередив его на несколько шагов, миссис Хедуэй тоже остановилась и, обернувшись, взглянула на него.

— Я еще не встречал такой неописуемой женщины! — воскликнул он. Она поистине казалась ему дикаркой.

Она засмеялась — он чувствовал, что она смеется над тем, какое у него выражение лица, — смех звонко разнесся по величественному саду.

— Неописуемой? Не понимаю. А вы все-таки попробуйте меня описать.

— Вы совершенно лишены такта!.. — решительно произнес Уотервил.

Она вспыхнула, хотя, как ни странно, по-видимому, не рассердилась.

— Лишена такта? — повторила она.

— О таких вещах не рассказывают.

— А-а, понимаю, вы про то, что я обо всем говорю. Когда я взволнована, я должна выговориться. Я не могу иначе. У меня достаточно такта, когда люди со мной хороши. Спросите сэра Артура, тактична ли я… спросите Джорджа Литлмора. Вы что, целый день собираетесь там стоять? Нам пора возвращаться.

И миссис Хедуэй вновь пустилась в путь; Руперт Уотервил, возведя на мгновение глаза горе, не спеша догнал ее.

— Погодите, пока я обоснуюсь здесь, вот тогда я буду тактична, продолжала она. — Тут не до такта, когда спасаешь свою жизнь. Вам хорошо говорить, когда у вас за спиной весь американский дипломатический корпус. Понятно, я взбудоражена. Я завладела тем, к чему давно стремилась, и не намерена выпускать это из рук!

Пока они шли к дому, миссис Хедуэй объяснила Уотервилу, почему он был приглашен в Лонглендс одновременно с ней. Уотервил предпочел бы считать, что это достаточно объясняется его личными достоинствами, но миссис Хедуэй придерживалась иного мнения. Ей было угодно полагать, что вокруг нее бушует стихия интриг и козней и, что бы с кем ни произошло, это обязательно связано с ней. Уотервила пригласили потому, что он был — пусть скромным — представителем американской дипломатической миссии, и хозяину Лонглендса хотелось из дружеских чувств к миссис Хедуэй создать впечатление, будто его прелестная гостья из Америки, о которой никто ничего не знает, находится под покровительством этого почтенного учреждения.