Синклер Льюис - Бэббит Страница 38

После этого его растроганное и умиленное настроение вдруг испортилось. Представитель Спарты заявил, что он «поет, как сапог», и десять минут Бэббит мужественно и громко бранил его заплетающимся языком. Все требовали виски, пока хозяин заведения не объявил, что пора закрывать. Но Бэббита жгла и терзала жажда более грубых удовольствий. И когда У.-А.Роджерс протянул: «А что, если нам отправиться к девочкам?» — он бурно выразил одобрение. Перед уходом трое из них уже тайно назначили свидание девушке в зеленом, танцевавшей с ними за плату, она ласково соглашалась: «Да, да, миленький!» — со всем, что ей предлагали, и тут же начисто забывала о них.

Когда они проезжали по окраинам Монарка, по улицам, где ютились коричневые деревянные домишки рабочих, безликие, как тюремные камеры, когда их машины неслись мимо товарных складов, казавшихся этой пьяной ночью огромными и жуткими, когда подъезжали к дому с красными фонарями, откуда слышалось дребезжание пианолы и жеманный визг толстых женщин, Бэббиту становилось все страшней. Он готов был выскочить из такси, но все его тело пылало медленным огнем, и он пробормотал: «Уходить поздно!» — понимая, что ему уходить не хочется.

Между прочим, тут произошел, как им показалось, очень смешной случай. Биржевик из Миннемагенты заявил:

— Монарк куда веселее вашего Зенита. Разве у вас, зенитских толстосумов, есть такие заведеньица, как это?

Бэббит взбесился:

— Наглая ложь! В Зените все есть! Можете мне поверить, у нас всяких этих домов, и кабаков, и притонов больше, чем в любом городе штата!

Вдруг он понял, что над ним смеются, полез в драку, но потом нее забыл и окунулся в мутную неудовлетворенность нечистых переживаний, каких он не знал со студенческих времен…

Утром, возвращаясь в Зенит, он чувствовал, что его тяга к бунту была частично удовлетворена. Он погрузился в блаженное раскаяние. Все раздражало его. Он даже не улыбнулся, когда У.-А.Роджерс пожаловался:

— Ох, голова болит! Ну и божье наказание это утро! Слушай! Я знаю, в чем дело! Вчера кто-то нарочно подлил спирту в мое виски!

Семья Бэббита никогда не узнала о его приключениях, и никто в Зените, кроме Роджерса и Уинга, об этом не узнал. Он даже сам себе ни в чем не признавался. И если были какие-нибудь последствия — они так и остались в тайне.

14

Этой осенью некий мистер У.-Г.Гардинг из Мэриона, штат Огайо, был избран президентом Соединенных Штатов, но Зенит меньше интересовался общенациональной избирательной кампанией, чем местными выборами. Хотя Сенека Доун был адвокатом, окончившим университет, его кандидатуру в мэры города неожиданно выставили рабочие организации. Противодействуя этому, демократы и республиканцы объединились вокруг Люкаса Праута, фабриканта пружинных матрацев, слывшего весьма здравомыслящим человеком. Мистера Праута поддерживали банки, Торговая палата, все уважаемые газеты и мистер Джордж Ф.Бэббит.

Бэббит возглавлял избирательную комиссию района Цветущих Холмов, но там все обстояло благополучно, а он рвался в бой. После речи на съезде о нем пошла слава, как о хорошем ораторе, поэтому объединенная избирательная комиссия демократов и республиканцев послала его в Седьмой избирательный участок и в Южный Зенит — выступать на небольших собраниях перед рабочими, клерками и их женами, которые еще не знали, как использовать недавно обретенное право голосования. Бэббит и тут прославился, и его слава длилась несколько недель. Иногда на собрания, где он выступал, являлись репортеры, и потом в газетных заголовках сообщалось (хотя и не очень крупным шрифтом), что «Джордж Ф.Бэббит выступал под горячие аплодисменты» и что «выдающийся коммерсант изобличил пороки Доуна». Однажды в иллюстрированном приложении к «Адвокат-таймсу» появилась фотография Бэббита и еще, десятка других дельцов с подписью: «Ведущие финансовые и коммерческие деятели Зенита, которые поддерживают Праута».

Бэббит заслужил эту славу. Избирательную кампанию он проводил блестяще. Он в нее верил, он был убежден, что сам Линкольн — будь он жив — агитировал бы за мистера У.-Г.Гардинга (если только Линкольн не оказался бы в Зените, где он, наверное, выступал бы за Люкаса Праута). Разговаривал Бэббит с аудиторией без всяких дурацких околичностей: Праут — воплощение честности и трудолюбия, Сенека Доун — воплощение самой низкой лени, — и ваше дело, кого из них выбрать. Широкоплечий, громкоголосый, сам Бэббит, безусловно, был Славным Малым и — редкое качество! — по-настоящему хорошо относился к людям. Даже к простым рабочим он относился довольно хорошо. Он хотел, чтобы им платили как следует, для того чтобы они могли много платить за квартиры — но, конечно, при условии, что не будут нарушены законные прибыли акционеров. Обуреваемый благородными порывами и радуясь открытию, что он — прирожденный оратор, Бэббит умел завоевать расположение аудитории и со всем пылом отдавался избирательной кампании, прославившись не только на Седьмом и Восьмом участке, но даже кое-где и на Шестнадцатом.

Набившись в машину, они подъехали к помещению Туриферейна — Бэббит, его жена, Верона, Тед и Рислинги — Поль с Зиллой. Спортивный зал помещался над гастрономическим магазином, на улице, где грохотали трамваи и пахло луком, бензином и жареной рыбой. Все видели Бэббита в новом свете, и даже он сам собой любовался.

— Не знаю, как ты можешь выступать на трех собраниях в один вечер. Вот бы мне твои силы! — сказал Поль, а Тед сообщил Вероне: «Наш старикан умеет брать этих молодчиков на пушку!»

Мужчины, в черных сатиновых рубахах, с только что вымытыми лицами, хотя и с остатками копоти под глазами, слонялись по широкой лестнице, ведущей в зал. Бэббит и его спутники вежливо пробрались между ними в чисто выбеленную комнату, в конце которой стояли подмостки с красным плюшевым «троном» и сосновым «алтарем», выкрашенным в водянисто-голубой цвет — в такой обстановке ежевечерне выступают Великие Магистры и верховные чины бесчисленных братств и лож. Зал был полон. Прокладывая себе дорогу в толпе, стоявшей у входа, Бэббит услышал милый сердцу шепот: «Это он!» Председатель с важным видом уже спешил ему навстречу по центральному проходу:

— Докладчик? Все готово, сэр. Простите… м-мм… ваша фамилия?

И Бэббит поплыл по волнам красноречия:

— Леди и джентльмены Шестнадцатого участка, к сожалению, сегодня здесь среди нас нет человека, который является самым закаленным троянцем на политической арене — я говорю о нашем лидере, достопочтенном Люкасе Прауте, знаменосце нашего города и всего Зенитского округа. И так как его здесь нет, то я прошу разрешения, как ваш друг и сосед, как согражданин, гордящийся честью, выпавшей всем нам на долю — жить в нашем прекрасном городе Зените, рассказать вам искренне, честно и беспристрастно, как смотрит на перспективы этой важной избирательной кампании простой человек дела — человек, который вырос в бедности, знал физический труд и никогда, — даже теперь, обреченный судьбой сидеть за письменным столом, — никогда не забудет, что значит, черт возьми, вставать в пять тридцать и бежать на фабрику с котелком в мозолистой руке, чтобы поспеть ровно к семи, если только хозяин не обжуливал нас и не давал гудок на десять минут раньше (смех). Но, возвращаясь к основным и решающим вопросам этой избирательной кампании, скажу вам, что главная ошибка, на которую лицемерно толкает вас Сенека Доун…

Находились рабочие, которые издевались над Бэббитом — молодые циники, главным образом, из иностранцев: евреи, шведы, ирландцы, итальянцы. Но более пожилые, терпеливые, изнуренные и согнутые трудом плотники и механики, кричали Бэббиту «ура», а когда он доходил до анекдота про Линкольна, их глаза увлажнялись слезой.

Скромно и деловито он покидал зал под сладостные сердцу аплодисменты, чтобы поспеть на третье в этот вечер собрание.

— Садись-ка за руль, Тед! — просил он. — Что-то я устал от этого дела. Ну, как я говорил, Поль? Дошло до них?

— Еще бы! Отлично говорил! С огоньком!

Миссис Бэббит просто молилась на мужа:

— Ах, как чудесно ты говорил! Так ясно, так увлекательно, такие прекрасные мысли! Когда я слышу твои выступления, я понимаю, что мне трудно оценить, как глубоко ты мыслишь, какой у тебя блестящий ум, какой дар речи! Ну, просто… просто блестяще!

Одна Верона не давала ему покоя.

— Папа, скажи мне, — приставала она, — откуда ты знаешь, что национализация средств производства и тому подобное непременно окончится неудачей?

Миссис Бэббит с упреком перебивала дочь:

— Рона, неужели ты не понимаешь, неужели не чувствуешь, что нельзя требовать объяснения таких сложных вещей от отца в ту минуту, когда он устал после выступления! Я уверена, что, отдохнув, он с удовольствием все тебе объяснит. А теперь давайте помолчим, пусть папа подготовится к следующей речи. Только подумать! Сейчас уже все собираются в клубе Маккавеев и ждут — ждут нас!