Анатоль Франс - 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне Страница 39

Между тем Рике, толкая передними лапами хозяина, глядел ему в лицо чудесными печальными глазами, и взгляд его говорил: «Неужели ты, еще недавно такой богатый и могущественный, теперь обеднел? Неужели, о господин мой, ты теперь слаб? Ты позволяешь грязному мужичью вторгаться в твою гостиную, в твою спальню и столовую, накидываться на твою мебель и выносить ее из дому, тащить по лестнице твое глубокое кресло, наше с тобой кресло, в котором мы вместе отдыхали каждый вечер, а часто и по утрам. Я слышал, как в руках этих оборванцев стонало это кресло, кресло, представляющее собой великий фетиш и нашего духа-покровителя. Ты не воспротивился этим захватчикам. Если у тебя нет больше добрых гениев, прежде наполнявших твое жилище, если ты лишился даже тех маленьких божеств, что ты надевал по утрам, вставая с постели, этих туфель, которые я любил покусывать, играя, если ты теперь беден и несчастен, о господин мой, что же станется со мной?!»

МЫСЛИ РИКЕ

Люди, животные и камни растут, приближаясь, и становятся огромными, когда они около меня. Я же не меняюсь. Где бы я ни был, я всегда одинаково велик.

Когда хозяин протягивает мне под стол кусок, который он собирается отправить себе в рот, — это затем, чтобы испытать меня и покарать, если я поддамся искушению. Ибо я не могу поверить, что он готов отказать себе в чем-нибудь ради меня.

Запах собак — восхитителен.

Хозяин согревает меня, когда я лежу в кресле за его спиной. И это потому, что он бог.

Каменная плитка пола перед камином — тоже теплая. Эта плитка — божественна.

Я говорю, когда хочу. Изо рта моего хозяина тоже иногда исходят звуки, имеющие смысл. Но этот смысл менее ясен, чем у звуков моего голоса.

У меня все звуки осмысленны; изо рта же хозяина часто исходит бесполезный шум.

Очень трудно угадывать мысли хозяина, но это необходимо.

Великолепное занятие — есть. Но еще лучше — уже съесть. Ибо враг, стерегущий тебя, чтобы схватить твой кусок, быстр и ловок.

Все течет, все меняется. Один лишь я остаюсь неизменным.

Я всегда в самом центре мира, а люди, животные и вещи, враждебные или дружественные мне, расположены вокруг меня.

Во сне мы видим людей, собак, дома, деревья, много красивого и страшного. А когда мы просыпаемся — все это исчезает.

Размышление. Я люблю своего хозяина Бержере за то, что он могуществен и страшен.

Поступок, за который тебя побили, — дурной поступок. Поступок, за который тебя приласкали и накормили, — хороший поступок.

Как только спускается ночь, злые духи начинают бродить вокруг дома. И я лаю, чтобы хозяин услышал и разогнал их.

Молитва. О мой Бержере, господин мой, бог, владычествующий над убоиной, я обожаю тебя. Будь благословен, ужасный! Будь благословен, несравненный! Я припадаю к ногам твоим, я лижу твои руки.

Как велик и прекрасен ты, когда за накрытым столом ты пожираешь груды мяса.

Как велик и прекрасен ты, когда из тоненькой щепочки извлекаешь пламя и ночь обращаешь в день. О, дай мне пребывать в доме твоем, но одному только мне из всех собак.

И ты, Анжелика, кухарка, божество прекрасное и великое, я страшусь тебя и почитаю, дабы ты давала мне обильную пищу.

Если собака не поклоняется людям и презирает святыни, хранящиеся в доме ее господина, то она влачит жизнь жалкую и бродячую.

Однажды через гостиную несли треснувший кувшин, полный воды, и несколько капель брызнуло на натертый паркет. Надеюсь, этот неблаговоспитанный кувшин высекли.

Люди обладают божественной властью открывать все двери. Я же могу открыть сам только очень немногие.

Двери — это великие фетиши, которые неохотно повинуются собакам.

Жизнь собаки полна опасностей. И, чтобы избежать страданий, надо быть настороже каждую минуту — и когда ешь и когда спишь.

Никогда не знаешь, хорошо ли ты вел себя по отношению к человеку. Надо боготворить людей, не стремясь их постигнуть. Их мудрость таинственна.

Заклинание. О Страх, Страх возвышенный и благодетельный, Страх священный и спасительный, проникни в меня, дай исполниться тобою пред лицом опасности, дабы я мог бежать от всего, что грозит нанести мне вред, ибо если я брошусь на врага, то тут же пострадаю от собственного неблагоразумия!

Есть повозки — их тащат по улицам лошади. Они ужасны. Есть и другие, они бегают сами и при этом довольно сильно пыхтят. Они тоже мои враги. Люди в лохмотьях отвратительны, так же как и все те, кто носит корзины на головах или катают бочки. Я не люблю детей — гоняясь друг за другом, они бегают по улицам и слишком громко кричат.

Мир полон враждебности и опасностей.

ГАЛСТУК

Госпоже Декори[96]

Господин Бержере занимался вколачиванием гвоздей в стены новой своей квартиры. Заметив, что это доставляет ему удовольствие, он начал доискиваться причин, — почему ему приятно вколачивать гвозди в стену. Он отыскал причины и потерял удовольствие. Ибо удовольствие состояло именно в том, чтобы вколачивать гвозди, не доискиваясь причин. И, продолжая размышлять о неудобствах философского склада ума, он повесил в гостиной, на месте, которое показалось ему наиболее почетным, портрет своего отца.

— Он слишком наклонился вперед, — сказала Зоя.

— Ты думаешь?

— Я в этом уверена. Так и кажется, что он сейчас упадет.

Господин Бержере укоротил бечевки у портрета.

— Он висит неровно, — сказала мадемуазель Бержере.

— Ты думаешь?

— Это сразу видно. Он накренился влево.

Господин Бержере стал поправлять.

— А теперь?

— Накренился немного вправо.

Господин Бержере сделал все, что было в его силах, чтобы основание рамы стало, наконец, горизонтально. Затем он отступил на три шага, чтобы оценить свою работу.

— Мне кажется, теперь хорошо, — сказал он.

— Теперь действительно хорошо, — сказала Зоя. — На меня производит неприятное впечатление, когда картина висит криво.

— Это свойственно не только тебе, Зоя. Многие испытывают в таких случаях своего рода недомогание. Неправильности раздражают именно в простых геометрических фигурах, потому что тогда особенно ясно замечаешь разницу между тем, что есть, и тем, что должно быть. Некоторым доставляют страдание плохо подогнанные куски обоев. Человек есть человек, то есть существо, поставленное в самые страшные, самые нестерпимые условия, и все же он способен волноваться из-за криво повешенной рамы.

— В этом нет ничего удивительного, Люсьен. Мелочи занимают большое место в жизни. Ты и сам вечно занят пустяками.

— Не первый год смотрю я на этот портрет, а не замечал того, что поразило меня сейчас, — сказал господин Бержере. — Вот только сию минуту я обнаружил, что портрет нашего отца — это портрет молодого человека.

— Но, Люсьен, ведь когда художник Гослен по возвращении из Рима писал этот портрет, отцу и было не больше тридцати.

— Это правда, сестра. Но, когда я был маленьким, мне казалось, что это портрет пожилого человека, и такое ощущение у меня оставалось все время. А сейчас оно вдруг пропало. С годами живопись Гослена потемнела; лицо и руки приняли под старым лаком янтарный оттенок; очертания словно тонут в оливковых. тенях. Кажется, что лицо отца постепенно уходит в глубокую даль. Но я вижу впервые, что этот гладкий лоб, пылкие большие глаза, спокойная и чистая худоба щек, эти густые и блестящие черные волосы принадлежат совсем молодому человеку.

— Разумеется, — сказала Зоя.

— Прическа и костюм напоминают о временах его молодости. Волосы, словно откинутые ветром. Высокий темно-зеленый воротник, нанковый жилет и широкий галстук из черного шелка, трижды обертывающий шею.

— Лет десять тому назад еще можно было видеть стариков в подобных галстуках, — заметила Зоя.