Дин Лин - Солнце над рекой Сангань Страница 39

— Ха-ха, и старый Ли Бао-тан там. Вот это правильно! Уже двадцать лет, как он сторожит чужие сады. Его не проведешь. Он-то знает, у кого сколько деревьев. Он прикинет даже, какой урожай можно ждать с каждого дерева…

— Гляди-ка! Всю власть дали беднякам. Даже сын Хоу Чжун-цюаня в комиссии. Не рехнется ли старик от страха?

Народ стекался к садам. Одни шли работать, другие — из любопытства. Шли и женщины с детьми, привлеченные шумом.

Вначале, когда только разнеслись слухи, что будут отбирать все сады, кулаков и середняков охватил страх. Но теперь они успокоились и целыми семьями выходили собирать созревшие фрукты, чтобы не отстать от других.

А помещичьи семьи пробирались в свои сады и просили оставить им хоть что-нибудь; подсылали детей, и те украдкой хватали, что попало под руку, и уносили домой. Каждое яблоко казалось теперь драгоценностью, ни с одним не хотелось расстаться.

При первых лучах солнца, едва земля просыпалась от сна, в прохладных садах уже звенел веселый смех, заглушавший звонкое щебетанье птиц. Жучки, пригнанные утренним ветерком, беспокойно сновали кругом. Иногда в чаще деревьев, точно звездочка в ночи, сверкала жемчужина росы. Утренний туман подымался к небу. Нить за нитью проникали в сад слабые, отраженные, то бледно-красные, то бледно-желтые лучи. Густая листва на широко раскинувшихся ветвях не могла скрыть изобилия крупных, тяжелых плодов. А пушок на них, точно дымка тумана, еще резче оттенял их нежность и сочность.

Стоя на лестницах, приставленных к деревьям, люди снимали урожай.

Большие грубые ладони опускали в бамбуковые корзины ароматные плоды.

Чей же это сад? Теперь здесь хозяйничал Ли Бао-тан. Двадцать лет он снимал чужой урожай либо глядел, как его снимают другие. Молчаливый и замкнутый, он всегда работал неустанно, словно ничего не замечая вокруг. Плоды он брал точно ком земли или кирпич, как бы не ощущая их сладости и аромата, они не радовали его. Но сегодня у него, как и у других, пробудилось обоняние. Точно впервые открылось ему это зеленое, тенистое, пышное царство. И яблоки, и груши, и хулубины сверкали и словно подмигивали ему. Командуя сборщиками, Ли Бао-тан рассказывал им о прошлом:

— Под этим садом было всего двадцать восемь му. Семьдесят хулубинов, пятьдесят груш, девять яблонь, три хайтана, тридцать финиковых и одно ореховое дерево. Прежде, еще при отце помещика Ли, хулубинов было множество, а когда сад перешел к сыну, за ними плохо ухаживали, а потом вырубили и посадили на их место груши. В грушах помещик Ли понимал толк. Он все из книг вычитал, он учил нас, как их удобрять, как угождать их прихотям. Жаль, что теперь от сада осталось только одиннадцать с половиной му. Пять му, что в северо-западном углу, он продал Цзян Ши-жуну, полму на юге — Ван Цзы-жуну, не получив ни гроша. Три с половиной у ручья ушли за неплохую цену к старому Гу, а остальной сад распродан по клочкам четверым или пятерым хозяевам. А они за садами ухаживать не умеют, особенно те, у которых только полму. И те, у кого сады побольше, собирают, что Небо пошлет. Да! А в этом году урожай славный!

Некоторые только переносили корзины с плодами, ссыпая их во все растущие кучи. Сборщики уходили все глубже в сад. Там, где плоды были сняты, листва казалась более густой.

Когда попадалось особенно большое яблоко или груша, крестьяне не могли удержать возгласа восторга и, любуясь, передавали плод из рук в руки. Когда плод падал на землю, его бережно подымали, а если кто-нибудь запускал в него зубы, тут же подымался крик:

— Эй! Не нарушай правил! Ведь сказано, лакомиться нельзя! Теперь это наше, бедняцкое!

— Ха, подумаешь! Какая беда — съесть паданец из помещичьего сада, — оправдывался провинившийся.

Нашлись охотники потешиться над старым сторожем.

— Что ты там бормочешь, дядя Бао-тан? Как разделим сад помещика, пропала твоя чашка риса!

— А ведь верно! У сторожа доля завидная. В саду спокойно и прохладно. Приятно на старости лет сидеть целыми днями, покуривая трубку. Захочется пить, только протяни руку. Выбирай, что приглянулось. Не видать тебе больше такого счастья, дядя Бао-тан!

— Ха-ха! — вдруг развязался язык у старика. — Такого счастья с меня хватит. Десятки лет я уже живу на покое. Но если мне, старому бобылю, уделят два му земли, я готов помучиться, А если и жену дадут в придачу, так еще того лучше. Ха-ха!

— Давно уже поговаривают, что ты породнился с духами плодовых деревьев. Ведь сколько на деревне красавиц, а ты никогда на них не заглядывался, не засылал свах. Духи тебя, наверно, заколдовали. Недаром говорят, что старики им любы.

Шутка вызвала взрыв смеха, смеялись по всему саду, всех охватило веселье.

Одну за другой опорожняли корзины. Горы фруктов росли. Солнце стояло уже над верхушками деревьев, в саду больше не чувствовалось прохлады. Люди снимали куртки и работали полуобнаженные, отирая пот полотенцем. Но никто не жаловался на жару.

В группе Жэнь Тянь-хуа не смеялись и не болтали: там взвешивали, записывали, считали и складывали все собранное в большие корзины.

Помещица, жена Ли, после завтрака вышла в сад. Гладко причесанная, в простой, чистой кофте, она расплывалась в улыбке, приниженно здороваясь с каждым.

Но никто не обращал на нее внимания, и даже Ли Бао-тан сделал вид, что не замечает ее, хотя лицо его сразу стало таким же старым и бесстрастным, как прежде.

Она смиренно подошла к Жэнь Тянь-хуа и, заискивающе улыбаясь, сказала:

— Наш сад теперь невелик, всего лишь одиннадцать с половиной му. Дядя Бао-тан знает его лучше, чем я. Ах! ведь муж прокучивал каждый год по несколько му.

— Иди домой, — посоветовал ей один из работников сыроварни, взвешивавший фрукты, — Чего ты волнуешься, если ты вправду бедная. Бедняки спят спокойно. Небось, успели продать немало.

— Пускай ее поглазеет, — вставил Жэнь Тянь-хуа.

— Ах, у нас столько нехваток! Даже за весенние работы еще не расплатились — жалобно протянула она.

Но тут кто-то из сборщиков закричал соседу:

— Эй, кто там рассказывал, что помещик Ли был мастер выращивать только груши? Взгляните: что твой хулубин! И белая, и нежная, и сочная!

— Ха-ха! — раздался с соседнего дерева незлобивый смешок.

Помещица отошла в сторонку и села. Она смотрела на деревья, на красные плоды. Все это было ее собственностью. Если кто-нибудь, бывало, прошмыгнет под деревом, ей стоило лишь бросить взгляд, и к ней подходили с заискивающими объяснениями. Как же это случилось, что теперь никто не признает ее, что в ее саду так много народу, что все лазают по ее деревьям, топчут ее землю, а она здесь чужая, точно попрошайка, которой никто не бросит и яблока?

Скрывая ненависть, она смотрела, как веселятся люди, даже не глядя в ее сторону. Она злобно думала: и эта старая скотина Ли Бао-тан против меня. Подлый пес! Сколько лет я его кормила! Вот уж верно, что люди познаются в беде! Искать сочувствия ей было не у кого.

Жена Ли не была труслива. Еще в прошлом году, когда рассчитались с семьей ее матери, она почувствовала приближение шквала и поняла, что падение ее дома — вопрос недалекого будущего. Все ее помыслы сосредоточились на том, как укрыться от этой бури. Не веря, что новое останется навсегда, она решила действовать хитростью и прежде всего задобрить крестьян щедростью; она часто дарила беднякам старую одежду, давала взаймы немного зерна, вдруг стала замечать своих батраков, болтала с ними, лучше кормила их. Появляясь на улице, помещица с напускным добродушием заводила беседу с активистами, звала их к себе выпить вина. Она взяла на себя всю домашнюю работу, даже частенько относила в поле обед батракам, помогала им полоть, молотить. В деревне говорили про нее, что она женщина неплохая, ругали только ее мужа, помещика Ли. Она постоянно жаловалась, что дела у них плохи, что в этом году снова придется продавать землю. Кое-кто верил этим причитаниям, жалел ее. Но теперь она видела, что беды не избежать и что ей остается только, стиснув зубы, притаиться и переждать, пока пронесется шквал. Разве она когда-нибудь давала волю своей ненависти? А они? Сколько ей пришлось пережить! Каким унижениям она подвергалась, стараясь женской покорностью пробудить в них великодушие! Крестьяне забирались все глубже, а помещица, испытывая лютую злобу к «грабителям», медленно шла по саду, останавливаясь, озираясь вокруг, не в силах уйти со своей земли.

В полдень все ушли обедать. В саду воцарилась тишина. Помещица снова прошлась по саду, осматривая зеленую листву, которая сразу потускнела, лишившись ярких плодов. Сняты были все фрукты, даже несозревшие. Она обошла красный холмик. Как она была счастлива здесь когда-то! Но теперь все было ей ненавистно. «Вон под деревом сторож сидит, охраняет!»

Обойдя сад кругом, она приблизилась к роднику, принадлежавшему теперь старому Гу Юну. Старик не стал изменять течения и никогда не преграждал воду. Пробиваясь с журчанием из-под опрокинутого котелка, ручеек извилистой лентой кружил по фруктовому саду, орошая двадцать или тридцать му земли. «Как я жалела, что мы продали эту землю, — вспоминала жена Ли, — и как жалею теперь, что не продали и остальной!»