Жорж Санд - Мельник из Анжибо Страница 39

В самом деле, не терпит ли в чем-то существенном ущерба этот интерес, что вызывает у нас романтическая история, хотя бы и весьма жизненная, когда мы не знаем, насколько примечательна была внешность главной героини? Недостаточно даже, чтобы нам сказали: «Она была хороша собой»; если нас берут за живое превратности ее судьбы и необычность обстоятельств, в которых она оказалась, то мы хотим Знать, блондинка она или брюнетка, высока или мала ростом, порывиста или мечтательна, предпочитает щегольские или скромные наряды; если нам говорят, что она идет по улице, мы бросаемся к окну поглядеть на нее и, в зависимости от впечатления, производимого ее обликом, либо начинаем симпатизировать ей, либо — так и быть — прощаем ей то, что она понапрасну привлекла к себе внимание публики.

Так рассуждала, конечно, и Роза Бриколен, ибо наутро после первой ночи, проведенной ею в своей комнате с госпожой де Бланшемон, еще нежась в постели, в то время как более деятельная и не склонная к позднему вставанию молодая вдова уже заканчивала свой туалет, Роза внимательно разглядывала ее, прикидывая, затмит ли красота Этой парижанки ее собственную красоту на деревенском празднестве, которое должно было состояться на следующий день.

Марсель де Бланшемон была столь изящно и пропорционально сложена, каждое ее движение дышало таким достоинством и грацией, что она казалась выше ростом, чем была на самом деле. У нее были белокурые волосы, очень светлые, но отнюдь не тусклые и даже не пепельного цвета, который почему-то ценится очень высоко, — хотя почти всегда затмевает краски лица, — ибо является часто признаком хрупкой конституции. Ярко-золотистые, теплого тока, они составляли одно из лучших украшений облика Марсели. Ребенком Марсель была необыкновенно прелестна, в монастыре ее называли херувимом; в восемнадцать лет она представляла собою всего лишь молодую особу весьма приятной наружности, но к двадцати двум годам снова так расцвела, что, сама того не замечая, покоряла мужские сердца одно за другим. Однако черты ее не отличались идеальным совершенством, и на юном, свежем личике уже видны были признаки утомления, вызванного постоянно возбужденным, даже несколько лихорадочным состоянием духа. Вокруг ее глаз, редкостной синевы, лежали глубокие тени, говорившие о сильных переживаниях пылкой души. Непроницательному наблюдателю они могли бы показаться выражением беспокойства чувственной натуры, но человек с чистыми помыслами не мог бы не понять, что эта женщина руководима более сердцем, нежели умом, по более умом, нежели чувственными порывами. Живая игра красок на ее лице, прямой и открытый взгляд, легкий золотистый пушок на углах верхней губки косвенным образом свидетельствовали о таких свойствах характера, как сильная воля, верность, бескорыстие, мужество. При первом взгляде на нее она нравилась, еще не поражая, но затем поражала все больше и больше, не переставая просто нравиться. И всякий, кому она в первый момент даже не казалась особенно красивой, вскоре уже не мог ни оторвать от нее глаз, ни перестать думать о ней.

Причиной происшедшего с ней второго преображения была любовь. Трудолюбивая и веселая в монастыре, она никогда не была мечтательной и меланхоличной — вплоть до встречи с Лемором; и даже после того, как полюбила, осталась деятельной и решительной во всех делах, от больших до малых. По глубокое чувство, заставлявшее Марсель собирать всю свою волю и направлять ее на достижение одной цели, сделало ее черты более определенными и придало всей ее повадке какое-то особенное и таинственное очарование. Никто не знал, что она любит; но все чувствовали, что она способна любить страстно, и не было в ее окружении мужчины, который не желал бы внушить ей любовь к себе или хотя бы дружеское расположение. Из-за ее неотразимой привлекательности в течение некоторого времени светские дамы, завидуя ей, но не находя никаких изъянов в ее нравственности, обвиняли ее в кокетстве. Никогда еще упрек не был кем-либо менее заслужен.

Марсели некогда было терять время на ребяческую и неприличную забаву — вызывать в мужчинах желания. Она не думала даже, что способна вызывать их, и, внезапно удалившись от света, не могла упрекнуть себя в сознательном стремлении сделать заметным свое пребывание в нем.

Роза Бриколен, бесспорно более красивая, чем Марсель, по но чувствам еще ребенок и потому намного менее загадочная, легче постигаемая натура, слыхала раньше о баронессе де Бланшемон как об одной из первых красавиц, блиставших в парижских гостиных, и она не могла взять в толк, благодаря чему эта блондинка с утомленным лицом, так просто одетая и так естественно державшаяся, приобрела подобную репутацию. Она не знала, что в высоко-цивилизованном и, следовательно, сверхутонченном обществе внутренняя одухотворенность налагает свой благородный отпечаток на внешний облик женщины, неизменно стирая классическую величавость холодной красоты. Тем не менее Роза чувствовала, что сама уже безумно любит Марсель; она еще не вполне отдавала себе отчет в том, что привлекательность этой женщины создают и живой взгляд, выразительный голос, мягкая и благожелательная улыбка, мужественность и широта ее натуры. «Однако она не так красива, как я полагала! — думала Роза. — Почему же мне хочется быть на нее похожей?» В самом деле, Роза поймала себя на том, что укладывает волосы как Марсель, подражает ее походке, ее манере быстро и грациозно поворачивать голову и даже интонациям ее голоса. За несколько дней она настолько в этом преуспела, что утратила следы деревенской неловкости, в которой, однако, была своя прелесть. Но справедливо будет сказать, что эта приобретенная ею непринужденность поведения была в большей степени вызвана душевным подъемом, чем заимствована, и что она вскоре стала для Розы вполне естественной, отчего качества, которыми ее наделила природа, много выиграли. Характеру Розы тоже были свойственны мужество и прямодушие; Марсель была призвана скорее развить ее природные задатки, приглушенные внешними обстоятельствами, нежели толкнуть ее на подделку своих собственных качеств путем чистого подражания.

XX. Любовь и деньги

Шагая взад и вперед по комнате, Марсель услыхала за стеной странный голос, густой, как у быка, и хриплый, как у старухи. Этот голос, который, казалось, с трудом вырывался из чахоточной груди и не мог ни пробиться наружу, ни замолкнуть, повторил несколько раз:

— Да они же у меня все забрали! Все забрали, даже одежду!

Другой, более спокойный голос, по которому Марсель опознала мать господина Бриколена, отвечал:

— Да замолчите вы, хозяин[30], не о том речь.

Видя удивление Марсели, Роза поспешила объяснить ей этот диалог.

— В нашем доме, — сказала она, — всегда были беды, и даже до того, как я и моя бедняжка сестра появились на свет, судьба преследовала нашу семью. Вы видели моего дедушку, такого старенького-старенького с виду? Вот его-то вы сейчас и слышали. От него редко услышишь слово, но если он заговорит, то из-за глухоты кричит так, что весь дом трясется. Почти всегда он повторяет примерно одно и то же: «Они у меня все отняли, все украли, ограбили меня дочиста!» На этом он все время топчется, и если бы бабушка, которая имеет над ним большую власть, вчера не заставила его молчать, он вам сказал бы эти же слова вместо «здравствуйте».

— А что все это значит? — спросила Марсель.

— Разве вам не доводилось слышать об этой истории? — отозвалась Роза. — Она довольно-таки нашумела; но ведь вы никогда не приезжали в наши края, и вас не занимало, что здесь происходит. Вы, наверное, не знаете и того, что Бриколены уже больше пятидесяти лег арендуют земли Бланшемона.

— Я знала про это, и мне известно даже, что ваш дедушка, прежде нем поселиться здесь, арендовал обширные земли, принадлежавшие моему деду в Блине.

— В таком случае вы слышали об истории с «поджаривателями»?[31]

— Да, но она была не на моей памяти; когда я была ребенком, она уже считалась давней.

— Произошло это сорок с лишком лет тому назад, насколько я могу знать сама, потому что у нас в доме неохотно говорят про тот случай. Слишком больно и слишком страшно… Ваш почтенный дедушка, в ту пору, когда ходили ассигнации, доверил моему дедушке сумму в пятьдесят тысяч франков золотом, попросив его спрятать их в какой-нибудь стене старого замка, пока сам он будет скрываться в Париже, где ему удалось избегнуть ареста по доносу. Вы знаете это лучше, чем я. Так вот, мой дедушка спрятал это золото и свое собственное в старом замке поместья Бофор, где он держал аренду, в двадцати милях отсюда. Я там никогда не бывала. Ваш дедушка не торопился востребовать свои деньги, но когда захотел послать моему деду составленное по форме письмо на сей счет, то имел несчастье выбрать себе в поверенные негодяя. На следующую же ночь к моему дедушке явились «поджариватели» и пытали его до тех пор, пока он не признался, где спрятаны деньги. Они унесли все, дедушкино и ваше, вплоть до белья и свадебных драгоценностей моей бабушки. Моего отца, который был тогда ребенком, связали и бросили на кровать; он все видел и чуть не умер от страха. Бабушку заперли в погребе. Батраков избили и тоже связали. Их держали под дулом пистолета, чтобы они не кричали. Наконец, захватив все, что можно было унести, разбойники удалились без особых предосторожностей и так и остались безнаказанными — почему, никто никогда не узнал. После этого дедушка, в ту пору человек еще молодой, сразу постарел. Больше он уже никогда не приходил в себя; ум ослабел; он утратил память, забыл почти обо всем, кроме этого ужасного происшествия, и обычно не может раскрыть рта без того, чтобы не упомянуть о нем. Вы видали, как он все время дрожит: это у него с той ночи; а ноги его, высушенные огнем, остались такими худенькими и слабыми, что он уже никогда не мог работать. Ваш дедушка, который, как говорят, был достойный господин, не стал требовать у моего своих денег и даже простил бабушке, которая благодаря своей сметливости и мужеству сумела сразу же стать главою семьи, все платежи за аренду, накопившиеся за пять лет и до тех пор им не востребованные. Это поправило наши дела, и отец, войдя в возраст, когда он мог взять бланшемонскую ферму в свои руки, пользовался уже известным кредитом. Вот наша история. Прибавьте к ней историю моей бедной сестры, и вы увидите, что она не очень веселая.