Мор Йокаи - Венгерский набоб Страница 4

Это были пассажиры той самой незадачливой кареты, что застряла прямо посередине плотины на глазах шинкаря и на наших собственных. Три часа бились без толку лошади и люди, не в силах стронуть ее с места, покуда наконец единственный среди седоков барин не пришел к оригинальному решению доехать до корчмы верхом на одном из своих провожатых.

И вот, оставив лакея в дилижансе смотреть за вещами, а почтаря-кучера выслав вперед посветить фонарем, он взгромоздился на закорки егерю, плечистому, долговязому парню-чеху, и таким необычным способом добрался до корчмы. Там перед наружной галереей и ссадил его наземь дюжий чех.

Стоит познакомиться, хотя бы бегло, со вновь прибывшим.

Наружность его указывала, что он не из альфельдских[16] помещиков.

Сброшенный им просторный, с коротким воротником плащ а-ля Кирога[17] открыл наряд столь своеобразный, что, появись кто в нем в наше время, не только уличные мальчишки, и мы бы с вами побежали поглазеть.

Быть одетым по такой моде именовалось тогда «à lа calicot».[18]

На голове у приезжего красовался напоминающий жестяную кастрюльку цилиндрик с такими узкими полями, что, приведись снять его, профан пришел бы в полное замешательство.

Из-под этого цилиндрика на обе стороны закручивались завитые кверху кудри, такие пышные да кустистые, что забирались и на поля.

Лицо было бритое. Только усы грозными пиками щетинились в небо, а накрахмаленный галстук до того туго обхватывал шею, бантом подпирая подбородок, что нельзя ее и поворотить.

Талия темно-зеленого фрака приходилась аккурат под мышками; зато фалды болтались ниже колен. Воротничок же был столь высок, что из него приходилось в точнейшем смысле выглядывать. Лацканы – с двойным, даже тройным вырезом; медные фрачные пуговички – с вишневую косточку, но тем шире и безобразно необъятней рукава, и плечи подложены выше некуда.

Палевого жилета из-под пышного жабо почти и не видать.

Довершают все это шаровары à la cosaque[19] с напуском, а спереди с разрезами, из которых выглядывают сапоги.

По низу жилета – разные гремучие брелочки, финтифлюшки, а на сапогах – шпоры невероятной длины: не остережешься, глаза недолго выколоть.

Так уж повелевала воинственная мода тех времен, даром что войны тогда нигде не было.

Наряд дополняла миниатюрная черепаховая палочка с птичьей головкой из слоновой кости. Смыслящий в хороших манерах обыкновенно совал этот набалдашничек в рот, а если внутри вделана была еще свистулька, то и дул в нее: пределикатнейшее занятие.

Вот как выглядел новоприбывший, и, описав его костюм, мы уже почти дали понятие и о нем самом. Тогдашние щеголи по одежке протягивали и ножки, не только манеры, привычки, но даже характеры свои приспосабливая к требованиям моды.

Золотая молодежь, «jeunesse dorée» осьмнадцатого века щеголяла огромными узловатыми тростями, и в парижских салонах вошло в привычку не выговаривать буквы «р». Мода эта распространилась до самого Кобленца,[20] и когда элегантные молодые офицеры из лейб-гвардии Людовика XVIII подавали перед строем команду, солдаты ее даже не понимали из-за утрированной грассировки.

В «калькуттские» же времена приказчики перестали понимать своих покупателей, потому что весь высший свет произносил «р» так раскатисто, будто рыча от ярости.

Когда носились шляпы а-ля Минерва, модны стали идеи республиканские, имена римские и древнегреческие; шляпа же а-ля Робинзон[21] и галстук бантиком «a l'oreille de lièvre»[22] предполагали симпатии бонапартистские. Треуголку, в свой черед, сменила «chapeau à la russe» – русская шапка. Люди оставались прежние, только костюмы, принципы свои да обращение меняли; иногда, правда, еще имена, как один наш соотечественник, который, пройдя с 1790 года по 1820-й через все фазы парижской моды и будучи отроду Вари, сначала стал «Варрусом» на римский манер, потом на французский национальный – «де Варом», в полонофильскую пору заделался «Барским», после даже – Варовым, а домой вернулся под конец «герром фон Вар».

Но не он перед нами.

– Eh, ventrebleu! Eh, sacrebleu![23] – С таким восклицанием (большему он не научился у Беранже) пнул приезжий дверь, отряхивая мокрый плащ. – Что за страна!.. Эй, огня! Есть тут кто-нибудь?

Заслышав странные эти звуки, явился Петер Буш со свечой в руке. Вдоволь наглядевшись прежде на вломившегося незнакомца и на слугу его, он осведомился:

– Что угодно приказать?

Но ни преувеличенная готовность в голосе, подозрительно не вязавшаяся с обычной его повадкой, ни выражение лица отнюдь не обещали, что самому-то ему угодно будет исполнить услышанное.

– Mille tonnerres![24] Что, по-другому тут не знают, что ли, только как по-мадьярски? – неправильно, с заметным иностранным акцентом спросил пришелец.

– Нет.

– Плохо. Вы корчмарь, значит?

– Корчмарь. А вы кто? Откуда? Где проживать изволите?

– Землю здесь имею, проживаю в Париже. Куда черти занесли. И дальше бы занесли, да грязь не пустила. Ну, дайте, значит, мне – comment s'appelle cela?[25] Он запнулся, подыскивая слово.

– Что вам дать?

– Comment s'appelle cela? Ну, как это, как зовут?…

– Меня?… Петер Буш.

– Diable![26] Не вас, а то, что мне нужно.

– А что же вам нужно?

– Ну вот, что телегу везет; четыре ноги, кнутом погонять.

– Лошадь?

– Pas donc;[27] иначе как-то называется.

– Форшпан? Подстава?

– Да-да, подставу! Подставу нужно мне, только сию же минуту.

– Никак невозможно, сударь, лошади все в поле пасутся.

– C'est triste.[28] Тогда здесь останемся. Tant mieux,[29] меня это не женирует,[30] в Египте и Марокко я в премизерабельных лачугах ночевал; это даже забавно! Воображу, будто к бедуинам попал; а это там Нил разлился, а те зверюшки, что в воде квакают, comment s'appelle cela? – лягушки, да, – это нильские аллигаторы; а вся эта непрезентабельная местность, сторона… Какой здесь departement?[31]

– Не апартамент, сударь, а простая корчма это, корчма у плотины.

– Fripon![32] Я не про эту дамбу спрашиваю, где застрял, а про все; вся эта округа – как она зовется?

– Округа?… Комитат Саболч.

– Саболч?… Саболч. C'est, parce que[33] в сабо здесь, значит, в деревянных башмаках все ходят? Ха-ха-ха! C'est une plaisanterie,[34] удачный вышел каламбур; вы не находите?

– Не знаю; только так уж он прозывается – по имени древнего одного вождя, который мадьяр из Азии вывел.

– Ah, c'est beau![35] Как мило. Добрые мадьяры еще предков своих помнят, свои департаменты по их именам называют. Как это трогательно!

– А вы-то сами какой страны, какой нации будете, дозвольте узнать?

– Я не из этих краев. Bon Dieux![36] Жить здесь – вот фатальный жребий. По уши в грязи, с одними аистами…

Петер Буш, решив, видно, что пускай в таком разе и остается с одними аистами, поворотился и пошел к себе на кухню.

– Ну, ну, не уходите же с этой свечой, signore contadino![37] – крикнул вслед ему иностранец.

– Осмелюсь доложить: благородное мое имя Буш Петер, и другого мне не надобно.

– Ах, ох, ах, monsignore Bouche,[38] вы, значит, дворянского звания; это ничего; вот Иоанн Стюарт даже королевского рода был, а тоже кончил кабатчиком. Ну, раз уж придется здесь оставаться, скажите хотя бы, вино-то у вас хорошее? А дочка как, красивая, hein?[39]

– Вино плохое, служанка – страшна, как смертный грех.

– Страшная! Ah, c'est piquant![40] Не огорчайтесь, тем лучше. Для джентльмена это разницы не составляет. Вчера – элегантная дама, сегодня – Золушка; одна – прекрасна, как богиня, другая – уродливей ведьмы из «Макбета»; там – духами, а здесь луком пахнет; c'est lа même chose![41] Не важно; это разнообразит жизнь.

Такой разговор явно не по вкусу пришелся Петеру Бушу.

– Вы, сударь, спросили бы лучше, где ночевать-то будете, вот что хотел бы я знать.

– Ah cà;[42] любопытно. Что же, у вас нет комнаты для гостей?

– Есть одна, да уже занята.

– C'est rien.[43] Поделимся. Если там мужчина, ему нужды нет женироваться передо мной; а дама… tant pis pour elle, – тем хуже для нее.

– Так, да не совсем. В комнате той – барин Янчи, вот оно что.

– Qu'est-ce que cela?[44] Какой еще, к черту, барин Янчи?

– Да уж такой. Не изволили слышать разве про барина Янчи?

– Ах, c'est fort, это уж слишком. Неужто здесь нравы такие патриархальные, что вместо фамилий все друг друга зовут по именам? Eh bien,[45] что же тут такого, если это барин Янчи? Пойду и скажу ему, что хочу с ним переночевать. Я как джентльмен не могу получить реприманд.[46]

– Вот и славно, – ответствовал Петер Буш и, без дальних слов задув свечу, предоставил незнакомцу самому разыскивать дверь в комнату, куда тот хотел попасть.