Божена Немцова - Бабушка Страница 4

—Бабушка, почему на Викторке всегда рваное платье, даже в воскресенье? И почему она молчит? спрашивали дети.

—Потому что она тронутая.

— А как это, бабушка, тронутая? —приставали они.

— Ну, когда человек не в своем уме.

— А что делается с человеком, когда он не в своем уме?

— Да вот Викторка, ни с кем слова не промолвит, ходит оборванная, живет зимой и летом в лесу, в пещере.

— И ночью тоже? — интересуется Вилем.

— Вестимо, и ночью, — не слышите разве, как она допоздна поет у плотины; кончит петь и идет спать в пещеру.

— И не боится ни блуждающих огоньков, ни водяного? — с изумлением спрашивают дети.

— Никаких водяных нет, — заявляет Барунка, — папенька сказывал!

Летом Викторка редко подходила к людскому жилью за милостыней, зимой — чаще; стукнет, будто ворона, в дверь или окошко, просунет руку и, получив ломоть хлеба или еще что-нибудь, молча уйдет. Ребятишки, увидев на снегу кровавые отпечатки ее ног, бежали вслед за ней с криком:

— Викторка, пойдем к нам!…Маменька даст тебе туфли, оставайся с нами!..

Но Викторка, не оглядываясь, убегала в лес.

В чудесные летние вечера, когда небо ясно, а звезды жарко горят, бабушка любила посидеть с внучатами под липой. Маленькую Адельку она брала к себе на колени, а Барунка с братишками становилась перед бабушкой. Иначе и быть не могло: если бабушка начнет рассказывать, они должны смотреть ей прямо в рот, чтобы не пропустить ни словечка.

И бабушка говорила им о легкокрылых ангелах, которые живут высоко-высоко и зажигают для людей небесные светила, об ангелах–хранителях, что оберегают детей на всех путях жизни, радуются, когда они хорошо себя ведут, плачут, когда они непослушны. Ребятишки поднимали глаза к сверкающему небу, где переливались мириады звезд, маленьких, еле мерцающих, и больших, отливающих всеми цветами радуги.

— Которая из этих звездочек моя? — спросил однажды Ян.

— То один господь ведает. Ты поразмысли, можно ли отыскать ее среди миллионов? … — отвечала бабушка.

— А чьи это красивые звездочки, которые так ярко светят? — спросила Барунка.

— Это звездочки тех, кого возлюбил бог, избранников божьих; они сделали много добра и никогда не гневили его, — объяснила старушка.

— Бабушка, — опять спрашивает девочка, заслышав печальные звуки несвязной песни, — а у Викторки есть звезда?

— Есть она и у Викторки, только потускневшая. А теперь пойдемте-ка, пора и на покой, — добавляла старушка, когда темнота начинала сгущаться.

Дома бабушка читала молитву: «Ангел божий, хранитель мой …» и, окропив ребятишек святой водой, укладывала их в постельки. Малыши тотчас засыпали, но Барунка нередко подзывала бабушку и просила:

— Побудьте со мной, бабушка, я никак не усну.

Бабушка садилась возле внучки, брала ее руку и начинала читать молитвы одну за другой, пока у девочки не смыкались веки.

Спать ложилась бабушка ровно в десять, это был ее час, который она чувствовала по глазам. К этому времени вся работа, намеченная с утра, бывала выполнена. Перед сном старушка проверяла, все ли двери заперты, созывала кошек и закрывала их на чердаке, чтобы они не пробрались к детям и не удушили их: заливала в печке каждую искорку, приготавливала на столе кремень, огниво и «лучинку». Если собиралась гроза, припасала громовую свечку, завертывала в белый платок каравай хлеба и, кладя его на стол, наказывала прислуге:

— Помните, во время пожара первое, за что должен ухватиться человек, — это хлеб, тогда уж он не растеряется.

— Не обязательно ведь молния ударит в наш дом, — возражала служанка; бабушка, однако, оставалась при своем мнении.

— Все во власти господней, что будет, никому наперед знать не дано. Помните, осторожность никогда не мешает.

Приведя все в порядок, становилась бабушка на колени перед распятием, еще раз кропила себя и Барунку святой водой, потом клала пол подушку свои фисташковые четки и засыпала с молитвой на устах.

3

Если бы человек, привыкший к шумной жизни больших городов, забрел в долину и увидел одинокий домик, в котором обитала семья Прошковых, он, наверное, подумал бы: «И как это люди могут жить круглый год в такой глуши? Я бы ни за что здесь не поселился! В этих местах хорошо, пожалуй, только когда розы цветут. В другое время — боже мой! — какие тут радости! ..»

А между тем много радостных дней видела Старая Белильня и зимой и летом. Под низкой кровлей царили мир и любовь, иногда лишь омрачаемые такими событиями, как отъезд пана Прошека в столицу или болезнь кого-либо из домочадцев.

Домик был небольшой, но уютный. По окнам, обращенным на восток, вилась виноградная лоза. Перед окнами — маленький сад, полный роз, левкоев, резеды, салата, петрушки и всякой другой зелени. На северо-восточной стороне раскинулся фруктовый сад, а от него до самой мельницы зеленел луг. Большая старая груша, выросшая возле самого дома, уронила свои ветви на крытую дранкой крышу, под которой селилось много ласточек. Посреди двора росла липа, около нее сделали лавочку. На юго-западной стороне, в небольшом флигеле, располагались службы, а за ними — вверх, до самой плотины, тянулся кустарник. Мимо дома пролегали две дороги: одна была проезжая и шла вверх по склону вдоль реки к Ризенбургскому замку и дальше на Червеную гору; другая спускалась вниз и все время проходила по берегу. Минуя мельницу, она вела в соседнее местечко, что в часе ходьбы от Старой Белильни. Река, бурная Упа, низвергаясь с утесов и скал, сбегала с Крконошских гор и, прорвавшись сквозь тесные ущелья к долине, беспрепятственно бежала между зелеными берегами до самой Лабы; один из берегов ее был высокий и холмистый, поросший лесом.

Перед домом, около самого палисадника, чернела тропинка, она тянулась вдоль ручья, проведенного мельником от плотины на мельницу. Через ручей был перекинут мостик; на другой стороне, на косогоре, стояла печь и сушильня. Осенью, когда в сушильню помещали противни, полные слив, яблок и груш, Ян и Вилем частенько бегали туда: как ни старались они не попадаться бабушке на глаза, все равно из этого ничего не выходило. Стоило только бабушке войти в сушильню, она сразу угадывала, сколько недостает слив и кто их взял.

— Яник, Вилем, подите-ка сюда! — звала она мальчиков, спустившись с косогора. — Сдается мне, будто вы положили слив на противень?

– Нет, бабушка, — краснея, отвечали мальчики.

– Не лгите! — грозила бабушка пальцем, - разве вы не знаете, что бог все слышит?

Мальчуганы молчали, и бабушке все становилось ясно. Удивлялись шалуны, как это бабушка узнает обо всех проделках, как она может отгадывать по глазам, и не осмеливались ничего скрывать от нее.

Летом, в жаркие дни, раздевала бабушка детей до рубашонок и вела к мельничному ручью: хотя в ручье воды-то было всего по колено, бабушка все же боялась, как бы дети не утонули. Иногда садилась она с ними на мостки для полосканья белья, позволяла ребятишкам болтать ножками в воде и играть с рыбками, мелькавшими вокруг, точно стрелы. Над водой склонялись темно-зеленые ольхи и вербы; ребятам нравилось бросать в воду ветки и смотреть, как их уносит течением все дальше и дальше.

– Бросайте веточку посмелее, на самую середину: у берега она за осоку зацепится или за корни, и много времени пройдет, пока приплывет она к цели! … — учила бабушка.

– Бабушка, а что станет с веточкой, когда приплывет она к запруде, ведь она там застрянет? — волновался Вилем.

– Не застрянет, — уверял Ян, — вот ты не видел, я на днях пустил прутик у самой запруды, он кружился, кружился на одном месте — и вдруг оказался на другой стороне, потом скользнул по желобу на колесо; а когда я обежал мельницу, он уже был в протоке и плыл к реке.

– А потом куда он поплывет? — допрашивала бабушку Аделька.

– От мельницы к Жличскому мосту, от моста к омуту под обрывом, из омута через плотину вниз; у Барвиржского холма свернет к пивоварне, у скалы пробьется через большие камни и приплывет к школе, куда вы пойдете через год. От школы, минуя другую плотину — через луга к большому мосту, к деревне Звол, городу Яромержи и там уж попадет в Лабу.

– А еще куда, бабушка? — допытывалась девочка.

– Все дальше, дальше по Лабе, до самого моря.

– До моря? А где же это море, какое оно?

– О, море широкое, глубокое, до него далеко, во сто крат дальше, чем до города, — отвечала бабушка.

– А что там будет с моей веточкой? — печально спрашивала девочка.

– Покачается на волнах, а те выбросят ее на берег; по берегу будут гулять взрослые и ребятишки; какой-нибудь мальчик поднимет веточку и подумает: «Откуда ты, веточка, приплыла? Кто пустил тебя на воду? Верно, где-то далеко-далеко сидела на бережку девочка, сорвала тебя с дерева и бросила в воду. Принесет тот мальчик веточку домой и посадит в землю; вырастет кудрявое деревце, сядут на него птички, запоют песенки, а деревце будет радоваться.