Кнут Гамсун - Новая земля (Новь) Страница 4

Взоръ Тидемана сразу сдѣлался рѣзкимъ и яснымъ. Онъ поднялся, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, потомъ снова сѣлъ на диванъ.

"Меня нисколько не удивляетъ, что люди говорятъ такъ про меня", сказалъ онъ. "Я самъ способствовалъ тому, чтобъ распространялись про меня сплетни; это знаю я одинъ. Но, собственно говоря, это для меня безразлично." Тидеманъ поднялъ плечи и снова поднялся. Ходя взадъ и впередъ по комнатѣ и уставившись въ одну точку, онъ бормоталъ про себя, что это все ему, собственно говоря, совершенно безразлично.

"Но, милый человѣкъ, говорю тебѣ, что это подлость, на которую нужно обратить вниманіе," вставилъ опять Олэ.

"Это не вѣрно, если думаютъ, что я пренебрегаю своей женой," продолжалъ Тидеманъ, "но я хотѣлъ предоставить ей полную свободу, понимаешь ты это? Да! Пусть она дѣлаетъ, что хочетъ, къ этому соглашенію мы оба пришли, въ противномъ случаѣ, она броситъ меня. Говоря это, онъ то садился, то снова вставалъ. "Я разсказываю это тебѣ, Олэ; это въ первый разъ, и ни одному человѣку я этого не повторю. Но ты долженъ это знать, что я бѣгаю въ рестораны не потому, что это мнѣ доставляетъ удовольствіе. Но что мнѣ дѣлать дома? Ханки нѣтъ дома, ѣстъ нечего, въ комнатахъ ни одной человѣческой души. Мирнымъ соглашеніемъ мы уничтожили наше хозяйство. Теперь ты видишь, почему я хожу въ рестораны? Я себѣ не господинъ; я нахожусь или въ конторѣ, или въ ресторанѣ; я встрѣчаю моихъ знакомыхъ, среди которыхъ и она, мы сидимъ за однимъ столомъ и развлекаемся. Что же мнѣ дома дѣлать, скажи пожалуйста? Ханка въ Грандѣ, мы сидимъ за однимъ столомъ, часто другъ противъ друга, передаемъ другъ другу стаканы или графинъ. "Андрей," говоритъ она иногда, "будь такъ добръ, закажи кружку пива и для Мильде". И, разумѣется, я заказываю пиво для Мильде. Я дѣлаю это охотно и краснѣю при этомъ. "Я тебя сегодня еще не видѣла", говоритъ она мнѣ, "ты такъ рано сегодня ушелъ. Да, повѣрьте мнѣ, онъ очень милый супругъ!" И при этомъ она смѣется. Мнѣ доставляетъ удовольствіе, что она шутитъ, и я начинаю шутить вмѣстѣ съ ней. "У кого на свѣтѣ есть время ждать, пока ты кончишь свой туалетъ, въ особенности, если при этомъ есть контора, въ которой дожидается пять человѣкъ?" говорю я. А истина въ томъ, что я, можетъ бытъ, въ продолженіе послѣднихъ дней совсѣмъ ея не видѣлъ. Понимаешь ли ты теперь, отчего я хожу по ресторанамъ? Черезъ два, три дня я хочу снова увидѣть ее и своихъ друзей, съ которыми я, насколько возможно, коротаю время. Но, само собою разумѣется, все это случилось, благодаря самому дружественному соглашенію; не думай ничего другого, ты долженъ знать, что я это нахожу превосходнымъ — все дѣло въ привычкѣ."

Олэ Генрихсенъ сидѣлъ съ открытымъ ртомъ.

Онъ сказалъ съ удивленіемъ:

"Развѣ такъ дѣло обстоитъ? Однако я никогда не думалъ, что ваши взаимныя отношенія такъ далеко зашли".

"Что дальше? Ты находишь страннымъ, что она охотно бываетъ въ нашей компаніи? Но это вѣдь все извѣстные люди, художники, поэты, люди съ вѣсомъ. И если правду сказать, Олэ, вѣдь это люди совсѣмъ другіе, чѣмъ мы; вѣдь и намъ нравится бывать съ ними. Ты говоришь далеко зашли? Нѣтъ, пойми меня хорошенько, ничего между нами далеко не зашло, все идетъ превосходно. Я не могъ всегда приходитъ изъ конторы домой въ назначенное время, оттого я шелъ въ ресторанъ и обѣдалъ тамъ. Было бы смѣшно, если бы Ханка для себя одной вела, хозяйство хорошо, слѣдовательно, и она стала со мной ходить въ ресторанъ. Впрочемъ, мы не каждый день ходимъ въ одно и то же мѣсто; иногда мы не встрѣчаемся, ну такъ что же такое? Это ничего."

Пауза. Тидеманъ подпираетъ голову руками. Олэ спрашиваетъ:

"Но кто же началъ эту игру: кто это предложилъ?"

"Ха, неужели ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что это былъ я? Что я могъ бы сказать своей женѣ: Ханка, ты должна итти въ какой-нибудь ресторанъ, потому что я хочу, чтобъ домъ былъ пустой, когда я прихожу домой обѣдать? Но какъ я тебѣ уже объяснилъ, теперь все идетъ превосходно; такъ что это ничего… Что ты скажешь на то, что она не смотритъ на себя, какъ на замужнюю? Нѣтъ, на это ты ровно ничего не можешь сказать. Я говорилъ съ ней, говорилъ ей и такъ и этакъ, что она замужняя женщина, насчетъ хозяйства, семьи и т. д., а она на это возражала: "Ты говоришь замужняя, но вѣдь это же предразсудокъ". Что ты скажешь на это, она называетъ это предразсудкомъ. Такъ что теперь я больше не говорю этого въ ея присутствіи, — она не замужемъ, ну хорошо, пусть такъ. Она живетъ тамъ, гдѣ я; мы смотримъ за дѣтьми, выходимъ и приходимъ, разстаемся другъ съ другомъ. Это все ерунда, разъ это ее тѣшитъ."

"Но это смѣшно!" вдругъ сказалъ Олэ. "Я не понимаю… что же, она думаетъ, что ты перчатка, которую можно выбросить. Почему же ты этого ей не сказалъ?"

"Разумѣется, я ей это говорилъ. Но она хотѣла со мной развестись. Да, дважды. Что же я долженъ дѣлать? Я не такой, чтобы сразу разстаться съ нею, — это придетъ позже, со временемъ. Но она права, когда говоритъ о томъ, что хочетъ развестись со мной, это я былъ противъ, въ этомъ она можетъ упрекнуть меня. Почему я ей не сказалъ серьезно своего мнѣнія и за тѣмъ конецъ? Но, Боже мой, она хотѣла уйти; она это прямо сказала, и я это понялъ; это случилось дважды. Понимаешь ты меня?"

"Да, я понимаю."

Оба сидѣли нѣкоторое время молча. Олэ тихо спросилъ:

"Да, но что же у твоей жены есть… я хочу сказать, любитъ она другого?"

"Разумѣется," отвѣчалъ Тидеманъ. "Это выпало на долю одного…"

"А ты знаешь, кто онъ?"

"Какъ мнѣ не знать этого! Но я этого не скажу никогда. Но я впрочемъ этого не знаю, откуда мнѣ это знать. Кромѣ того, едва ли она любить другого. Можетъ быть, ты думаешь, что я ревную? Пожалуйста, не воображай этого, Олэ; благодаря Бога, я умѣю держать въ рукахъ свой разсудокъ. Короче говоря, она не любитъ другого, какъ это люди предполагаютъ; все это не что иное, какъ шутка съ ея стороны. Можетъ быть, черезъ нѣкоторое время она снова придетъ и скажетъ: "Давай устроимъ снова нашу семейную жизнь и будемъ жить вмѣстѣ." Я говорю тебѣ, что это во всякомъ случаѣ очень возможная вещь, я хорошо знаю ее. Съ недавнихъ поръ она снова полюбила дѣтей; я никого не знаю, кто бы такъ любилъ своихъ дѣтей, какъ она за послѣднее время. Ты долженъ прійти къ намъ въ гости… Помнишь, когда мы только что поженились? Да? Во всякомъ случаѣ, недурная она была невѣста? Такой нельзя было бы пренебречь, не правда ли? Ха-ха-ха — ну что же, Олэ? Но ты долженъ бы теперь ее увидать; я хочу сказать, въ домашней обстановкѣ, съ тѣхъ поръ, какъ она начала снова привязываться къ дѣтямъ. Этого нельзя описать. Она носитъ теперь черное бархатное платье… Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, ты долженъ какъ-нибудь прійти къ намъ…"

"Благодарю тебя, непремѣнно."

"Мнѣ кажется, что Ханка теперь по всей вѣроятности дома; такъ что я пойду посмотрю, не случилось ли чего-нибудь."

Оба товарища допили стаканы и встали другъ противъ друга.

"Да, да, я надѣюсь, что все пойдетъ къ лучшему," сказалъ Олэ.

"Ахъ да, все устроится къ лучшему", сказалъ также Тидеманъ. "Спасибо за сегодня, тысячу разъ спасибо, ты мой хорошій другъ. Насколько мнѣ помнится, я никогда не проводилъ еще такого хорошаго часа".

"Итакъ, скоро ли я тебя увижу? Ты будешь мнѣ очень нуженъ."

"Да, я скоро приду. Послушай!" Тидеманъ остановился въ дверяхъ и еще разъ обернулся. "То, о чемъ мы говорили, мы никому не скажемъ, не правда ли? И въ четвергъ не покажемъ и виду, какъ будто ничего не случилось…"

Тидеманъ ушелъ.

ГЛАВА IV

Вечеръ опускается на городъ. Дѣла. кончаются, магазины закрываются, газъ потушенъ. Старые, посѣдѣвшіе хозяева запираются въ свои конторы, зажигаютъ лампы, достаютъ бумаги, справляются въ толстыхъ кассовыхъ книгахъ, заносятъ число, сумму и задумываются.

Между тѣмъ съ пароходовъ доносится непрерывный шумъ, — они до самой поздней ночи нагружаются и выгружаются.

Десять часовъ, одиннадцать. Кофейни биткомъ набиты, наплывъ посѣтителей громадный; по улицамъ ходятъ всевозможные люди въ лучшихъ своихъ одеждахъ, провожаютъ другъ друга, свистятъ женщинамъ и исчезаютъ подъ воротами и въ погребкахъ. Извозчики стоятъ у подъѣздовъ и слѣдятъ за малѣйшимъ знакомъ проходящихъ, болтаютъ между собой о своихъ лошадяхъ и отъ нечего дѣлать посасываютъ свои короткія трубки.

Проходитъ мимо женщина — дитя ночи; ее всѣ знаютъ; за ней идеть матросъ и господинъ въ цилиндрѣ, - оба быстро шагаютъ, каждый хочетъ первымъ догнать ее. Затѣмъ проходятъ съ сигарами въ зубахъ два молодца, они громко говорятъ, лержа руки въ карманахъ; а за ними снова женщина; вслѣдъ за ней опять два господина, быстро шагающихъ, чтобъ настигнуть ее.

Но вотъ теперь всѣ башенные часы въ городѣ одни за другими ударяютъ двѣнадцать медленныхъ ударовъ. Кофейни пустѣютъ, а изъ ресторановъ выходятъ потоки людей, отъ которыхъ несетъ пивомъ и жаромъ.

Въ гавани съ пароходовъ все еще раздается шумъ лебедокъ, и дрожки стучатъ по улицамъ; въ отдаленныхъ конторахъ одинъ купецъ за другимъ покончили со своими бумагами и мыслями; сѣдые господа захлопываютъ кассовыя книги, снимаютъ шляпы съ гвоздей, тушатъ лампы и идутъ домой.