Гюстав Флобер - Легенда о св. Юлиане Странноприимце Страница 4

Она стала оспаривать их очень рассудительно: отец и мать его, вероятно, уже умерли; но если бы он их и увидел, то какими судьбами, чего ради совершит он столь гнусный поступок? Значит, его страх не имеет оснований, и он снова должен приняться за охоту.

Юлиан с улыбкой слушал ее и все-таки не решался удовлетворить свою страсть.

Однажды августовским вечером они были в опочивальне. Жена его только что легла, а он стал на колени для молитвы, когда услыхал брех лисицы и легкие шаги под окном; ему померещились в сумраке тени животных. Соблазн был слишком велик. Он снял свой колчан.

Жена его удивилась.

– Я тебе повинуюсь! – сказал он. – К восходу солнца я вернусь.

Тем не менее, она опасалась, что с ним приключится что-то недоброе. Он успокоил ее и ушел, дивясь переменчивости ее.

Немного спустя паж доложил, что двое незнакомцев, за отсутствием господина, желают тотчас же видеть госпожу.

Затем в комнату вошли старик и старуха, сгорбленные, запыленные, в холщовой одежде, опираясь на палки.

Приободрившись, они заявили, что принесли Юлиану вести о его родителях.

Она приподнялась, чтобы их выслушать.

Но, обменявшись взглядами, они спросили, любит ли он их еще и говорит ли о них иногда.

– О, да! – ответила она.

Тогда они воскликнули:

– Ну, так это мы! – и сели, потому что были слабы и разбиты усталостью.

Но ничто не доказывало молодой женщине, что ее муж был действительно их сын.

Они ей представили доказательства, описав особые знаки, которые он имел на теле.

Она соскочила с постели, позвала пажа, и родителям Юлиана подали ужин.

Хотя они были очень голодны, но ничего не могли есть, а она наблюдала в стороне, как дрожали их костлявые руки, когда они брали кубки.

Они задавали тысячи вопросов о Юлиане. Жена его отвечала на каждый, умалчивая о тех мрачных мыслях, которые касались их самих.

Видя, что он не возвращается, они покинули свой замок. Они странствовали уже много лет по смутным указаниям, не теряя надежды. Понадобилось столько денег на речные переправы, монастырские гостиницы, королевские пошлины и чтобы удовлетворить требования грабителей, что кошель их был пуст, и они жили теперь подаянием. Что за беда, раз они скоро обнимут своего сына! Они радовались его счастью, что у него такая милая жена; не могли на нее наглядеться и нацеловаться с нею.

Богатство покоев очень их изумило, и старик, осмотрев стены, спросил, почему здесь находится герб императора Окситании.

Она отвечала:

– Это мой отец.

Тогда он вздрогнул, вспомнив предсказание цыгана, а старуха подумала о словах отшельника, Несомненно, что слава ее сына только заря небесной лучезарности. И оба они сидели ошеломленные, в сиянии канделябра, освещавшего стол.

Они, должно быть, были очень красивы в молодости. У матери еще сохранились все ее волосы; их тонкие завитки, белые, как снег, спускались на щеки. А отец своим высоким ростом и длинной бородой напоминал церковную статую.

Жена Юлиана предложила им не дожидаться его. Она сама уложила их в свою постель, закрыла окно, и они заснули.

Наступал день, и за цветной оконницей уже начинали щебетать птички.

Юлиан пересек парк. Сильной поступью шел он через лес, наслаждаясь мягкостью травы и сладостью воздуха.

Тени деревьев тянулись по мхам. Местами луна бросала на лужайки бледные пятна, и он не решался ступить, принимая их за лужи воды или за поверхность стоячего болота, сливавшуюся с цветом травы. Всюду была тишина, и он не находил ни одного из зверей, которые недавно бродили вокруг его замка.

Лес сгущался, тьма стала глубже. Проносились порывы теплого ветра, полные расслабляющих ароматов. Он увяз в груде сухих листьев и прислонился к дубу, чтобы перевести Дух.

Вдруг из-за его спины прыгнула темная масса – кабан. Юлиан не успел схватить свой лук, и это его огорчило, как несчастье.

Выйдя из леса, он заметил волка, пробиравшегося вдоль изгороди. Юлиан пустил в него стрелу. Волк остановился, повернул голову, взглянул на него и продолжал свой бег. Он трусил, соблюдая то же расстояние, временами останавливался и, как только Юлиан прицеливался, снова начинал бежать.

Юлиан прошел таким образом бесконечную равнину, потом песчаные холмики и наконец очутился на плоскогорье, которое господствовало над большими просторами земли. Между полуразрушенными склепами были разбросаны могильные плиты. Он спотыкался о кости покойников. Кое-где сиротливо наклонялись сгнившие кресты. Но в неясной тени могил шевелились какие-то призраки. Это были гиены, перепуганные и дрожащие. Стуча по плитам когтями, они подошли его обнюхать и, зевая, обнажали десны. Юлиан выхватил саблю. Они разом бросились врассыпную, и долго длился их торопливый и хромой галоп, пока они не исчезли вдали в клубах пыли.

Час спустя Юлиан встретил в овраге разъяренного быка; наклонив рога, он рыл копытом песок. Юлиан направил копье в отвислые складки подгрудка. Копье разлетелось вдребезги, как будто животное было из бронзы. Юлиан закрыл глаза, ожидая смерти. Когда он их открыл – бык исчез.

Тогда его душа сжалась от стыда. Высшая воля разрушала его силу. Он снова пошел в лес, чтобы вернуться домой.

Лес был перепутан лианами; он их рубил саблей; вдруг куница скользнула у него между ног, пантера перепрыгнула через его плечо, змея спиралями поползла вверх по ясеню.

В листве сидела чудовищная галка и глядела на Юлиана. Здесь и там между ветвями появлялось множество искр, точно небосвод пролился на лес всеми своими звездами. Это были глаза животных – диких кошек, белок, сов, попугаев, обезьян.

Юлиан пустил против них свои стрелы; оперенные стрелы садились на листву словно белые бабочки. Он стал швырять камнями; камни, никого не задевая, падали на землю. Тогда он начал проклинать себя, рвался в бой, рычал неистовые слова, задыхался от бешенства.

И все животные, которых он когда-либо преследовал, теперь появились и образовали вокруг него тесное кольцо. Одни сидели на задних лапах, другие дыбились во весь рост. Он стоял посредине, олёденев от ужаса, не в силах шевельнуться. Последним усилием воли он сделал шаг; те, что находились на деревьях, развернули крылья, сидевшие на земле передвинулись, все его сопровождали.

Гиены шли впереди него, кабан и волк – сзади; справа бык мотал головой, а слева змея извивалась в траве, между тем как пантера, выгибая спину, подвигалась мягкими шагами и огромными прыжками. Он шел как можно медленнее, чтобы не раздражать зверей, и видел, как из чащи кустарника выходят дикобразы, лисицы, гадюки, шакалы и медведи.

Юлиан бросился бежать, и они побежали. Змея свистела, зловонные звери источали слюну. Кабан касался клыками его каблуков, волк ерзал мохнатою мордой по его ладони. Обезьяны гримасничали и щипались, куница свертывалась в клубок под его ногами. Медведь сбил с него шляпу тыльной стороной лапы, пантера с презреньем уронила стрелу, которую несла в пасти.

В мрачных ухватках зверей сквозила насмешка. Наблюдая его уголком зрачков, они, казалось, обдумывали план мести. Оглушенный жужжанием насекомых и ударами птичьих хвостов, задыхаясь от всех этих запахов, он шел, как слепой, с закрытыми глазами и вытянутыми руками, не имея даже сил молить о пощаде.

Крик петуха задрожал в воздухе, другие откликнулись. Наступил день. По ту сторону апельсинных деревьев он узнал конек на кровле своего дворца.

На краю поля, в трех шагах от себя Юлиан увидел красных куропаток, порхавших по жнивью. Он расстегнул плащ и бросил на них, как сетку. Когда он его приподнял, то увидел только одну куропатку, давно уже мертвую и сгнившую.

Это наваждение привело его в раздражение еще большее, чем прежние. Жажда бойни вновь охватила его. За отсутствием зверей он готов был убивать людей.

Он пробежал три террасы, кулаком выбил дверь, но внизу лестницы мысль о любимой жене смягчила его сердце. Она, конечно, спит, он застанет ее врасплох.

Сняв сандалии, он тихо повернул затвор двери и вошел.

Свинцовая оправа оконниц темнила бледную зарю. Юлиан запутался в платье, брошенном на полу; дальше он наткнулся на стол, еще заставленный посудой. «Должно быть, ужинала», – сказал он про себя и направился к кровати, стоявшей в темноте в самой глубине комнаты. Подойдя к изголовью, чтобы поцеловать жену, он нагнулся к подушке, на которой, одна рядом с другой, покоились две головы. И он почувствовал на губах прикосновение бороды.

Юлиан отступил, думая, что сходит с ума; но он снова вернулся к кровати и, шаря пальцами, наткнулся на очень длинные волосы. Чтобы удостовериться в своей ошибке, он медленно провел рукой по подушке. Это действительно была борода мужчины! Мужчины, спавшего с его женой!

Разразившись безмерным гневом, он обрушился на них с кинжалом. С воем дикого зверя, с пеной у рта он топал ногами. Затем остановился.

Мертвые, пораженные в самое сердце, даже не шевельнулись. Юлиан внимательно прислушивался к их двойному, почти совпадающему хрипу, и по мере того как он ослабевал, другой голос издалека продолжал его. Сначала еле внятный, этот жалобный и долгий стон приблизился, вырос и стал жестоким. С ужасом узнал Юлиан крик большого черного оленя.