Уильям Фолкнер - Похитители Страница 4

– Не соглашусь, – сказал отец.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Это было в субботу. В понедельник утром Лудас уже снова вышел на работу, а в пятницу в Бей-Сент-Луисе умер дедушка – другой, отец мамы, твой прапрадед.

В сущности, Бун принадлежал не нам. То есть не только нам, Пристам. То есть, вернее, не только Маккаслинам и Эдмондсам, поскольку мы, Присты, их, так сказать, младшая ветвь. Буном владели трое: не только мы в лице деда, и отца, и двоюродного брата, Айка Маккаслина, и другого двоюродного брата, Захарии Эдмондса (в пользу его отца, Маккаслина Эдмондса, Айк, когда ему исполнился двадцать один год, отказался от плантации Маккаслинов), но еще и майор де Спейн и – пока был жив – генерал Компсон. Бун был корпорацией, акционерным обществом, и мы трое – Маккаслины, де Спейн и генерал Компсон – несли за него равную, но неопределенную долю ответственности, так как первый и единственный пункт устава этой корпорации гласил, что кто из нас окажется на месте происшествия, тот обязан закрыть собственным телом брешь, которая возникла по милости Буна, или при его участии, или просто в его присутствии. Он – Бун – был попечительным и благотворительным обществом взаимного кредита, в котором все кредиты забирал он, а всю благотворительность и все попечительство поставляли мы.

Его бабка, дочь индейца-чикасо, вышла замуж во времена вождя Иссетибехи за белого торговца виски, и, смотря по тому, сколько Бун принял спиртного, он либо утверждал, что на девяносто девять процентов чистокровный индеец и вообще царственный потомок самого старика Иссетибехи, либо лез с кулаками на всякого, кто осмеливался намекнуть, что в его жилах есть хотя бы капля индейской крови.

Бун был твердолоб, предан, отважен и абсолютно ненадежен; росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весу двести сорок фунтов, а разума не больше, чем у ребенка. С год назад отец стал поговаривать, что не сегодня-завтра я стану взрослее его.

Надо сказать, что хотя Бун был явно нормальной биологической особью из плоти и крови (взять хотя бы случаи, когда под мухой он не только был готов и согласен, но просто рвался сцепиться из-за своей родословной с кем попало, с одним или многими, за или против, смотря по тому, куда ему бросилось виски) и, значит, должен был где-то существовать первые девять, или десять, или одиннадцать лет, но выглядело все так, будто это мы трое – Маккаслины-де Спейн-Компсон – произвели его на свет девяти, или десяти, или одиннадцати лет от роду уже в готовом виде, дабы решить проблему, однажды возникшую в охотничьем лагере майора де Спейна [4].

Правильно, в том самом лагере, который вы, наверное, будете называть Маккаслиновым даже и через несколько лет после смерти Айка Маккаслина, а мы, ваши отцы, называли деспейновым годы спустя после смерти майора де Спейна. Но во времена наших отцов, когда майор де Спейн не то купил, не то прибрал к рукам, не то арендовал землю (или как там еще люди ухитрялись приобретать недвижимую собственность в штате Миссисипи между 1865 и 1870 годами) и устроил охотничий лагерь – дом, конюшню и псарню,– тогда лагерь безусловно принадлежал ему, и он единолично решал, на какую дичь охотиться, и отбирал и допускал достойных охоты на эту дичь, так что в каком-то смысле ему принадлежали и сами охотники, и места, где они охотились, и даже дичь, на которую охотились: медведи и олени, волки и пумы, водившиеся тогда милях в двадцати от Джефферсона, в дебрях вдоль речной поймы, которые раскинулись на добрых три тысячи акров, составляя часть грандиозной, царственной мечты старого Томаса Сатпена, не только погибшей, но и погубившей самого Сатпена, и в те дни служили чем-то вроде ворот к почти первозданным дебрям и топям, что тянулись на запад от холмов до поселений и плантаций по берегам Миссисипи.

Тогда до этих мест было всего только двадцать миль; пролетки и фургоны наших отцов и дедов трогалдсь в путь из Джефферсона в ночь на пятнадцатое ноября и к рассвету были уже в оленье-медвежьих местах, а верховой добирался еще быстрее. Даже в 1905 году первозданность отступила только на двадцать миль, не больше; фургоны с ружьями, провиантом и постелями не спеша выезжали на закате, а сам майор де Спейн и его гости ехали но узкоколейке,– она соединялась с магистралью и была проложена Северной лесопромышленной компанией для вывоза бревен,– и по требованию машинист останавливал состав в миле от нового деспейнова лагеря, и здесь их нагоняли фургоны, выехавшие накануне. Но в 1925 году мы уже знали: все обречено. Майор де Спейн и его тогдашние спутники, кроме твоего дядюшки Айка и Буна, умерли, а их наследники катили на машинах (теперь от Джефферсона и до самой деспейновой остановки по требованию уже была крытая гравием дорога) и переключали скорости под аккомпанемент топоров и пил в тех самых местах, где год назад слышен был только гон. Потому что Манфред де Спейн, в отличие от своего отца, был банкир, а не охотник, он продал расчищенные участки, и пахотную землю, и строевой лес, и в 1940-м году (лагерь принадлежал уже Маккаслину) они, то есть мы, грузились на пикапы и ехали по мощеным дорогам миль за двести на розыски такой первозданной глуши, где еще можно раскинуть палатки; ну, а к 1980 году обычай ездить в первозданную глушь на автомобиле вообще переведется, как по милости автомобиля переведется и эта самая первозданность, которую он сейчас разыскивает. Впрочем, может, им – то есть вам – удастся обнаружить первозданность на обратной стороне Луны или Марса и, может, даже поохотиться там на медведей и оленей.

Но в ту пору, когда Бун материализовался в лагере уже в готовом виде, уже десяти, или одиннадцати, или двенадцати лет от роду, майор де Спейн, и генерал Компсон, и Маккаслин Эдмондс, и Уолтер Юэлл, и старый Боб Легейт, и полдюжины других сменявших друг друга охотников отъезжали всего только на двадцать миль от Джефферсона. И хотя генерал Компсон, будучи еще в чине полковника, не без успеха командовал отрядом южан в сражении при Шайло [5] и потом, уже в чине бригадного генерала, опять же не без успеха, командовал во время отступления армии Джонстона к Атланте [6], все же он был не слишком силен в топографии, в ориентировке на местности, и стоило ему отъехать на сотню шагов от лагеря, начинал плутать (мул, на котором он всегда ездил, доставил бы его по первому знаку в лагерь, но, будучи не только генералом южан, отпущенным под честное слово, но еще и Компсоном, он не снисходил до советов и рекомендаций мула), так что, как только все охотники съезжались в лагерь после утреннего гона, они поочередно трубили в рог, пока наконец не появлялся генерал Компсон. И такое положение дел всех устраивало или, во всяком случае, никому не мешало, пока он не стал вдобавок и глохнуть. Пока однажды уже к вечеру Уолтеру Юэллу и Сэму Фазерсу, полунегру-полуиндейцу чикасо, не пришлось выслеживать генерала, а потом ночевать с ним в лесу, и майор де Спейн стал бы перед альтернативой – запретить Компсону высовывать нос из палатки или исключить его из клуба,– если бы, откуда ни возьмись, не появился Бун Хогганбек, уже громадина, даже в свои десять или одиннадцать лет уже переросший генерала Компсона, чьей нянькой он стал – найденыш, который только и знал, что свое имя – другого имущества, других воспоминаний у него не было; даже твой дядюшка Айк не очень уверен – Маккаслин ли Эдмондс или майор де Спейн первый подобрал Буна там, куда он был подброшен неведомо кем. Айк твердо знает, помнит одно: откуда ни возьмись, уже лет двенадцати от роду, Бун появился в усадьбе старого Карозерса Маккаслина, где Маккаслин Эдмондс уже воспитывал Айка, как родного сына, а теперь с места в карьер стал воспитывать и Буна, тоже как родного сына, хотя самому Маккаслину Эдмондсу было тогда только тридцать.

Так или иначе, стоило майору де Спейну понять, что он должен или исключить генерала Компсона из клуба – а это будет нелегко,– или запретить ему выезжать из лагеря – а это будет невозможно,– и, значит, выход один – приставить к нему кого-то вроде Буна Хогганбека, как немедленно появился Бун Хогганбек, привезенный не то Маккаслином Эдмондсом, не то ими обоими, Эдмондсом и самим де Спейном, решившими таким путем общую головоломку. Айк отчетливо помнил: 14 ноября, погрузка постелей, и ружей, и провианта в фургон, тут же Теннин Джим (дед того Бобо Бичема [7], о котором речь впереди), и Сэм Фазерс, и Бун (ему, Айку, пока только пять или шесть лет, и пройдет не меньше четырех или пяти, прежде чем исполнится десять, и они впервые возьмут его с собой), и впереди верхом едет Маккаслин в тот самый лагерь, откуда Бун будет теперь каждое утро на муле сопровождать генерала Компсона, а потом направлять его – возможно, силой, поскольку Бун в двенадцать уже перерос своего подопечного – в нужную сторону, чтобы засветло попасть в лагерь.

Так генерал Компсон приучил Буна к лесу – можно сказать, поневоле, в порядке самозащиты. Но еда за тем же столом, и рысканье по тем же лесам, и сон под тем же дождем с самим Уолтером Юэллом все равно не сделали Буна метким стрелком; неизменным успехом пользовался в лагере рассказ Уолтера Юэлла о Буновой стрельбе,– как Уолтер показал Буну, где стоять, а сам пошел на свое место (старый генерал Компсон отправился наконец к праотцам, а возможно, и на какой-то неведомый бивуак, куда, надо полагать, просились все ветераны той войны, и синие и серые [8], потому что им вряд ли могло прийтись по вкусу другое пристанище для мало-мальски оседлого житья, и Бун теперь охотился наравне со всеми прочими), и как Уолтер услыхал собак и понял, что олень выскочит на Буна, и как услыхал пять выстрелов Бунова дробовика (его завещал Буну генерал Компсон; он был не в лучшем виде уже при генерале, и Уолтер рассказывал, что ушам своим не поверил, когда дробовик пальнул без осечки дважды, не говоря уже – пять раз!), и как по участку, разделявшему их, прокатился вопль Буна: «Сволочь! Уходит! Улюлю! Улюлю!», и как он, Уолтер, бросился к Буну и обнаружил пять расстрелянных гильз на земле, а в десяти шагах – следы оленя-самца, которого Бун даже не задел.