Артур Шницлер - Тереза Страница 4

Из объятий колышущихся колосьев они опять вышли на дорогу. Впереди в небо упирались высокие тополя. Темная громада горы Монах с четкими линиями мрачных крепостных стен обрамляла эту картину.

— Вы будете тосковать по родным местам, — вдруг мягко заметила Тереза.

— Только по тебе, — ответил он.

Он впервые обратился к ней на «ты», и она была ему благодарна за это.

— А собственно, почему вы с матерью остаетесь в Зальцбурге? Что вас тут держит?

— А зачем нам ехать куда-то еще?

— В конце концов, можно ведь и перевести твоего отца в какую-нибудь другую лечебницу, поближе к Вене.

— Нет-нет, — поспешно возразила она.

— Но ведь у тебя было такое намерение — ты как-то говорила, что хочешь получить специальность и работать…

— На все это надо время. Мне нужно закончить один класс в лицее и еще, наверное, придется сдавать экзамен на звание учителя. — Она энергично покачала головой, словно какими-то таинственными узами была связана с этим городом, с этой местностью. И уже спокойнее добавила: — На Рождество ты наверняка ведь сюда приедешь, хотя бы повидать семью?

— До Рождества еще много воды утечет, Тереза.

— У тебя просто не будет времени думать обо мне. Ведь тебе придется много заниматься. Ты познакомишься с новыми людьми, в том числе с женщинами и девушками.

Тереза улыбнулась. Она не чувствовала ревности, она вообще ничего не чувствовала.

Неожиданно он спросил:

— Меньше чем через шесть лет я стану доктором. Будешь ли ты ждать меня столько лет?

Тереза взглянула на него. Сначала она просто ничего не поняла, а потом опять улыбнулась, на этот раз растроганно. Она показалась себе куда более взрослой, чем он. И уже в эти минуты знала, что они оба несут чепуху, как малые дети, и что из этого никогда ничего не получится. Однако взяла его руку и нежно ее погладила. А позже, в темноте прощаясь с ним возле двери своего дома, закрыла глаза и ответила ему долгим, горячим, чуть ли не страстным поцелуем.

Каждый вечер прогуливались они за городом по заросшим травой тропинкам среди полей и говорили о будущем, в которое Тереза не верила. Сидя днем дома, она вязала, занималась французским языком, упражнялась на пианино, немного читала, но больше всего времени проводила без всякого дела, почти ни о чем не думая, и просто глядела в окно. Как ни ждала она наступления вечера и прихода Альфреда, обычно уже спустя четверть часа после их встречи Тереза ощущала первый приступ тоски. А когда он во время прогулки опять принимался говорить о своем приближающемся отъезде, она с тихим ужасом замечала, что, пожалуй, ждет не дождется этого дня. Альфред почувствовал, что мысль о скорой разлуке ее не особенно огорчает, и дал ей понять, что заметил это; она отвечала уклончиво и раздраженно. Между ними произошла первая небольшая размолвка, обратный путь они проделали в молчании и простились без поцелуя.

Вернувшись домой, Тереза почувствовала, как пусто и тяжело у нее на душе. Сидя в темноте на кровати, она глядела в открытое окно на душную черную ночь. Там, за рекой, совсем недалеко, под тем же небом, стояло печальное здание, где ее безумный отец доживал свои дни до, вероятно, еще не такой уж близкой кончины. В соседней комнате бодрствовала, день за днем отдаляясь от Терезы, ее тоже обезумевшая мать, непрерывно водя пером по бумаге до самого рассвета. Никто из приятельниц не навещал Терезу, даже Клара давно не заглядывала к ней. А Альфред ничего для нее не значил, можно даже сказать, меньше, чем ничего, потому что он ничего о ней не знал. Он был благородный человек с чистым сердцем, и она смутно ощущала, что сама она — не такая и даже не желает быть такой. В глубине души Тереза презирала его за то, что он вел себя с ней слишком робко и неуклюже, хотя знала, что не потерпела бы никаких вольностей. Она вспоминала других молодых людей, с которыми была лишь шапочно знакома или просто видела их где-то, и признавалась себе, что некоторые из них нравились ей больше, чем Альфред, более того, она странным образом ощущала кое-кого из них душевно ближе, родственнее и понятнее, чем Альфред. И пришла к выводу, что порой даже беглый взгляд, которым обмениваются на улице мужчина и женщина, может теснее связать их между собой, чем длящееся часами задушевное общение, пронизанное мыслями о совместном будущем. Тут она вздрогнула от приятного воспоминания о молодом офицере с фуражкой в руке, вместе с приятелем проследовавшем мимо нее как-то летним вечером, гуляя в парке на горе Монах. Взгляды их встретились, и в его глазах вспыхнула искра. Он удалился и даже ни разу не оглянулся, но тем не менее ей в ту минуту показалось, что он знал о ней больше, намного больше, чем Альфред, считавший, что они помолвлены, не раз целовавшийся с ней и привязанный к ней всей душой. Что-то здесь было не так, и она это чувствовала. Но виноватой себя не считала.

На следующее утро пришло письмо от Альфреда. Дескать, он всю ночь не сомкнул глаз, просит простить его, если он вчера ее обидел, ведь облачко на челе Терезы омрачает ему самый ясный день. Четыре страницы сплошь в таком тоне. Она улыбнулась, слегка растроганная, как бы машинально прижала письмо к губам и то ли намеренно, то ли нечаянно уронила письмо на столик с шитьем. Она была рада, что не обязана отвечать на письмо: ведь сегодня вечером они все равно встретятся на своем обычном месте.

Около полудня мать вошла в ее комнату с умильной улыбкой: граф Бенкхайм у них в доме и только что внимательнейшим образом просмотрел второй раз библиотеку отца — про первый визит мать не обмолвилась ни словом. Он готов приобрести книги за вполне приличную сумму и очень тепло расспрашивал о здоровье отца, впрочем, как и о здоровье Терезы. Поскольку Тереза продолжала молча вышивать, поджав губы, мать подошла к ней и прошептала:

— Пойдем, мы обе должны поблагодарить его. А то будет невежливо. Я требую этого.

Тереза поднялась и вместе с матерью вошла в соседнюю комнату, где граф как раз собирался просмотреть толстый иллюстрированный том, лежавший на столе рядом с другими фолиантами. Он тотчас поднялся и выразил радость по поводу того, что ему выпал случай еще раз поприветствовать Терезу. В ходе любезной и непринужденной беседы он спросил дам, не желают ли они как-нибудь воспользоваться его коляской для поездки в больницу к господину подполковнику. Он с радостью предоставит свой экипаж в их распоряжение также для поездки в Хелльбрунн или еще куда-нибудь. Однако сразу же заговорил о другом, как только заметил на лице Терезы выражение неприязненного удивления, и вскоре откланялся, предупредив, что после краткой, но неотложной поездки он вновь нанесет им визит, дабы довести до конца дело с библиотекой. На прощанье он поцеловал руку как матери, так и дочери.

Когда дверь за ним закрылась, в комнате воцарилось глухое молчание. Тереза попыталась было уйти, не проронив ни слова, но услышала за спиной голос матери: «Ты могла бы быть немного любезнее». Тереза обернулась с порога: «Я и так была чересчур любезна!» — и хотела выйти. Но мать ни с того ни с сего, словно злость копилась в ней много дней или недель, принялась осыпать ее обидными словами, называя ее поведение неблаговидным и даже наглым. Разве граф не столь же благородный господин, как юный Нюлльхайм, в обществе которого взрослая девица появляется на людях повсюду в городе и окрестностях в любое время дня и ночи? Разве не в сто раз приличнее вести себя немного любезнее по отношению к солидному, положительному, утонченному господину, чем вешаться на шею какому-то студентику, который с нею лишь забавляется? И все более откровенными, оскорбительными словами она дала понять дочери, что уже давно подозревает, в какую сторону та меняется, и, окончательно забыв всякий стыд, бросила ей в лицо, чего по этой причине может от нее ждать и считает себя вправе потребовать.

— Ты полагаешь, это так и будет продолжаться? Но ведь мы голодаем, Тереза! Ты настолько влюблена, что даже не замечаешь этого! А граф стал бы о тебе заботиться, обо всех нас и об отце тоже. Этого никто не должен знать, даже твой юный господин Нюлльхайм.

Она всем телом прильнула к дочери, Тереза ощутила ее дыхание на лице, высвободилась и бросилась к двери. Мать крикнула ей вслед:

— Не уходи, обед готов!

— Я не буду обедать, ведь мы голодаем, — на ходу бросила Тереза и вышла из дому.

Был полдень, улицы почти безлюдны. Куда идти? — спросила себя Тереза. К Альфреду, живущему в родительском доме? Ах, он был недостаточно мужчиной, чтобы прийти ей на помощь, защитить ее от позора и опасности. А какова мать — вообразила, что он ее любовник! Просто курам насмех. Так куда же? Если б у нее были деньги, она бы пошла на вокзал и уехала куда глаза глядят, лучше всего прямо в Вену. Там хватает возможностей пробиться в жизни приличными способами, даже если лицей и не окончен. К примеру, шестнадцатилетняя сестра ее бывшей одноклассницы недавно получила место бонны у придворного адвоката в Вене, и ей там прекрасно живется. Нужно только как следует оглядеться. Ведь у нее уже давно возник такой план. Тереза тут же купила какую-то венскую газету, уселась в теньке на скамейку в саду Мирабель и стала просматривать объявления. Некоторые предложения могли бы ей подойти. Один искал бонну для своей пятилетней дочки, другой — для двоих сыновей, третий — для немного умственно отсталой девочки, в одном доме требовалось некоторое знание французского языка, в другом — навыки в рукоделии, в третьем — азы игры на фортепиано. Все это она умела. Слава Богу, нечего отчаиваться, и в следующий раз она уложит свои вещи и уедет. Может быть, удастся даже устроить так, чтобы укатить в Вену вместе с Альфредом. Тереза улыбнулась. Ничего не сказать ему заранее и просто сесть в тот же поезд, даже в то же купе, — ну разве не забавно? Но тут же поймала себя на мысли, что она, собственно, предпочла бы совершить эту поездку в одиночестве или, еще лучше, с кем-нибудь другим, с неким незнакомцем, например с тем элегантным иностранцем — итальянцем или французом, — который как-то на мосту через Зальцах так нахально пялился на нее. Рассеянно листая газету дальше, она прочла о фейерверке в Пратере, о столкновении поездов на железной дороге, о несчастном случае в горах и вдруг наткнулась на заголовок, который приковал ее внимание: «Покушение на убийство любовника». В статье рассказывалась история матери-одиночки, которая выстрелила в изменившего ей любовника и тяжело ранила его. Мария Майтнер, так звали несчастную женщину. Да, и такое могло с кем-то случиться… Но только не с ней. С умной не случилось бы. Не нужно заводить любовника, не нужно иметь ребенка, не нужно вообще быть легкомысленной; главное, помнить: никогда нельзя верить мужчинам.