Уильям Коллинз - Черная ряса Страница 4

Больше мы ничем не могли помочь. Признаюсь, когда мы отошли, язык отказывался повиноваться мне и мороз пробежал по всему телу.

Дали знак, и оба выстрела раздались одновременно.

Я взглянул на Ромейна. Он снял шляпу и протянул ее мне, улыбаясь. Пуля противника оторвала кусок от ее полей с правой стороны. Его жизнь, в полном смысле слова, висела на волоске.

Пока я поздравлял его, туман усилился еще больше.

Вглядываясь в то место, где стояли наши противники, мы с трудом могли рассмотреть неопределенные фигуры, поспешно двигавшиеся в различных направлениях. Что-то случилось. Мой товарищ-француз, взяв меня за руку, многозначительно пожал ее.

— Пустите меня, я спрошу, — сказал он.

Ромейн попытался следовать за ним, но я удержал его, мы не промолвили ни слова.

Туман все продолжал сгущаться, так что вскоре уже ничего нельзя было рассмотреть. Один раз до нас донесся голос доктора, с нетерпением просившего принести ему свечу. Но мы не видели никакого света. Молчание, еще тяжелее тумана, царствовало вокруг нас. Вдруг оно было прервано — прервано ужасным образом: истерический голос, не знакомый нам, резко раздался среди тумана:

— Где он? — кричал голос по-французски. — Убийца! Убийца, где ты?

Была ли то женщина, или был это мальчик? Больше мы ничего не слыхали. Впечатление, произведенное на Ромейна, было ужасным. Он, хладнокровно стоявший перед дулом пистолета, готового убить его, теперь молча дрожал, как объятое ужасом животное. Я обнял его за талию и постарался увести.

Мы подождали в гостинице возвращения нашего второго секунданта. Вскоре он явился и предупредил нас о приходе доктора.

Дуэль закончилась несчастно. Пуля, пущенная наугад неопытной рукой Ромейна, попала в лицо сына, как раз у правой ноздри, прошла навылет через шею и вызвала смертельное сотрясение спинного мозга. Он умер по дороге к дому отца.

Наши опасения оправдались. Но произошло еще нечто такое, к чему мы не были готовы: младший брат убитого — тринадцатилетний мальчик — тайком последовал за секундантами и, спрятавшись, был свидетелем ужасного конца. Секунданты узнали об этом только тогда, когда он, выскочив из своего убежища, бросился на колени перед умирающим братом. Те ужасные крики, которые мы слышали, исходили из его уст. Поразивший его брата был убийца, которого он тщетно старался найти в непроницаемом тумане.

Мы оба взглянули на Ромейна. Он молча, будто окаменелый, посмотрел на нас. Я попробовал успокоить его.

— Ваша жизнь была в руках противника, — сказал я, — он искусно владел пистолетом, и вы, следовательно, рисковали больше него. Разве можно считать себя ответственным за случайность? Не падайте духом, Ромейн! Думайте о будущем, и тогда все это будет забыто.

— Никогда, — отвечал он, — никогда мне не забыть этого.., до конца жизни.

Он произнес это глухим, монотонным голосом. Глаза его смотрели устало и рассеянно. Я снова заговорил с ним. Он не проронил ни слова и, кажется, не слыхал или не понимал меня. В то время, когда я уже не знал, что сказать или сделать, пришел доктор. Не ожидая моего вопроса, он внимательно вгляделся в Ромейна, а затем увел меня в соседнюю комнату.

— Ваш друг перенес сильное нервное потрясение, — сказал он. — Можете ли вы сообщить мне о его образе жизни.

Я упомянул о продолжительных ночных занятиях и злоупотреблении чаем. Доктор покачал головой.

— Если хотите послушать моего совета, — сказал он, — везите его поскорей домой. Не подвергайте дальнейшим неприятностям, которые могут произойти, когда результат дуэли станет известен в городе. Если вас привлекут к суду, то это будет только формальность, вы сможете явиться тогда. Оставьте мне ваш адрес.

Я чувствовал, что благоразумнее всего последовать его совету. Пароход отходил в Фолькстон утром, и нам нельзя было терять времени. Ромейн не противился нашему возвращению в Англию, ему, казалось, ни до чего не было дела.

— Оставьте меня в покое, — сказал он, — и поступайте как хотите.

Я написал несколько строк доктору леди Беррик, извещая его о случившемся, и через четверть часа мы уже стояли на палубе парохода.

Пассажиров было немного. При отплытии из гавани мое внимание было привлечено молоденькой англичанкой, путешествовавшей, по-видимому, со своей матерью. Когда мы проходили по палубе мимо нее, она взглянула на Ромейна, и на ее прекрасном лице выразилось такое участие, что я подумал, не знакомы ли они. После длительных бесплодных попыток мне наконец удалось вывести его из оцепенения и заставить взглянуть на нашу спутницу.

— Вы знаете эту прелестную девушку? — спросил я.

— Нет, — отвечал он с крайним равнодушием. — Я никогда не видел ее прежде. Я устал.., ужасно устал! Не говорите со мной, оставьте меня одного.

Я отошел от него. Его внешность и привлекательность, которым он, по-видимому, никогда не придавал значения, вызвали участие и восторг молодой девушки, случайно встретившейся с ним. Выражение безропотной печали и страдания на его лице, без сомнения, усилили симпатию, бессознательно пробудившуюся в нежной и чувствительной женщине. Уже не в первый раз — мне это хорошо известно — он был предметом не только восторга, но истинной, горячей любви. Он никогда не отвечал на это чувство взаимностью, даже, кажется, никогда не придавал им серьезного значения. Женитьба могла быть спасением для него. Но женится ли он когда-нибудь?

Опершись о борт, я предался этим мыслям, как вдруг нежный, тихий голос возвратил меня к действительности, то был голос девушки, о которой я думал.

— Извините, что я беспокою вас, — сказала она, — но мне кажется, ваш друг ищет вас.

Она говорила со скромностью и самообладанием хорошо воспитанной девушки. Легкий румянец, появившийся на ее щеках, сделал ее, на мой взгляд, еще прелестнее. Я поблагодарил ее и поспешил к Ромейну.

Он стоял возле решетки машинного отделения. Я тотчас же заметил в нем перемену. Его глаза лихорадочно блестели, а во взгляде застыл дикий ужас. Он схватил меня за руку и, указывая вниз, в машинное помещение, спросил:

— Что вы слышите?

— Слышу шум машины.

— Ничего больше?

— Ничего… А что слышите вы?

Он вдруг отвернулся.

— Я вам скажу это, когда мы высадимся, — ответил он.

СЦЕНА ВТОРАЯ

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

При приближении к гавани Фолькстона волнение Ромейна, казалось, успокоилось. Голова его склонилась на грудь, глаза полузакрылись — он походил на усталого, тихо засыпающего человека.

Сойдя с парохода, я решился предложить нашей прелестной спутнице занять для нее и ее матери места на лондонский поезд. Она поблагодарила меня, сказав, что приехала к знакомым в Фолькстон. Говоря это, она смотрела на Ромейна.

— Мне кажется, он очень болен, — произнесла она, слегка понижая голос.

Не успел я ответить, как ее мать с удивлением посмотрела на нее и обратила ее внимание на знакомых, приехавших встретить их. Уходя, она бросила последний нежный и грустный взор на Ромейна. Он не только не ответил ей, но даже не заметил ее взгляда. По дороге к поезду он все сильнее и сильнее опирался на мою руку. Сев в вагон, он тотчас же погрузился в глубокий сон.

Прибыв в Лондон, мы отправились в гостиницу, где мой друг обычно останавливался. Продолжительный сон дорогой, казалось, принес ему некоторое облегчение. Мы пообедали вдвоем в его номере. Когда слуга удалился, я убедился, что несчастный исход дуэли все еще мучил его.

— Я не могу смириться с мыслью, что убил человека, — сказал он. — Не оставляйте меня!

В Булони я получил письмо с извещением, что моя жена и семейство приняли приглашение знакомых приехать пожить на берегу моря. Таким образом, я был спокоен за них и целиком мог принадлежать своему другу. Успокоив его, я напомнил о нашем разговоре на пароходе. Он постарался изменить тему беседы, но мое любопытство было слишком велико и я стремился помочь ему вспомнить, в чем было дело.

— Мы стояли около машинного отделения, — напомнил я, — вы спросили, что я слышу, и обещали, когда мы высадимся, рассказать, что слышали сами.

Он перебил меня:

— Я начинаю думать, что это была галлюцинация. Не следует обращать слишком большое внимание на все, что говорится в столь ужасном состоянии. На мне кровь человека…

Я перебил его в свою очередь…

— Я отказываюсь вас слушать, если вы будете продолжать так говорить о себе, — заявил я ему. — Вы настолько же ответственны за смерть молодого человека, как если б наехали на него на улице. Я не подходящий собеседник для человека, рассуждающего подобно вам. Около вас следует находиться доктору.

Я действительно сердился на него и не находил причины скрывать это.

Другой человек на его месте, пожалуй, обиделся бы. В характере Ромейна была врожденная кротость, проявлявшаяся даже в минуты сильнейшей нервной раздражительности.

Он взял меня за руку.

— Не сердитесь на меня, — просил он, — я постараюсь думать, как вы. Но будьте и вы снисходительны. Посмотрите, как я проведу сегодняшнюю ночь. Завтра утром я сообщу вам, что обещал сказать на пароходе. Согласны?