Фредерик Стендаль - Аббатиса из Кастро Страница 4

Письмо это Елена перечла несколько раз; мало-помалу глаза ее наполнились слезами; она с умилением смотрела на прекрасный букет, перевязанный крепкой шелковой ниткой. Елена попыталась вырвать один цветок, но не смогла; затем ее охватили сомнения. У римских девушек существует примета: вырвать цветок из букета, являющегося залогом любви, или каким-нибудь образом испортить его — значит погубить самую любовь. Она боялась, что Джулио потеряет терпение, подбежала к окну, но тут же сообразила, что оказалась слишком на виду, так как комната была ярко освещена. Елена не могла решить, какой знак она может себе позволить; любой казался ей слишком многозначительным.

В смущении она вернулась к себе в комнату. Время, однако, шло; вдруг ей пришла в голову мысль, которая повергла ее в сильнейшее смятение: Джулио подумает, что она, как ее отец, презирает его за бедность. Взгляд ее упал на образчик драгоценного мрамора, лежащий на столе; она завязала его в платок и бросила к подножию дуба против окна. Затем сделала знак, чтобы Джулио ушел. Она слышала, как он удалялся, так как, уходя, он не счел нужным скрывать шум своих шагов. Достигнув вершины скалистого хребта, отделяющего озеро от последних домов Альбано, он запел; она разобрала слова любви и послала ему вслед прощальное приветствие, уже менее робкое; затем принялась вновь перечитывать письмо.

Назавтра и в следующие дни были такие же письма и такие же свидания, но трудно скрыть что-нибудь в итальянской деревне, тем более, что Елена была самой богатой невестой в округе. Синьору де Кампиреали донесли, что каждый вечер после полуночи в комнате его дочери виден свет; что еще более странно, окно бывает открыто, и Елена стоит в освещенной комнате, не боясь zinzare (род очень назойливых комаров, которые отравляют прекрасные вечера римской Кампаньи. Здесь я должен снова обратиться к снисходительности читателя. Кто хочет изучить обычаи чужой страны, должен быть готов к тому, чтобы натолкнуться на самые неожиданные понятия, не похожие на наши). Синьор де Кампиреали зарядил аркебузу своего сына и свою. Вечером, за четверть часа до полуночи, оба, стараясь производить возможно меньше шума, пробрались на большой каменный балкон, расположенный во втором этаже палаццо, под окном Елены. Массивные столбы каменной балюстрады защищали их до пояса от выстрелов извне. Пробило полночь; отец и сын, правда, услышали какой-то легкий шум под деревьями, окаймлявшими улицу против их палаццо, однако, к их удивлению, в окне Елены свет не появлялся. Девушка эта, всегда столь простодушная, казавшаяся ребенком, совершенно переменилась с тех пор, как полюбила. Она знала, что малейшая неосторожность угрожает смертельной опасностью ее возлюбленному; если такой важный синьор, как ее отец, убьет бедняка вроде Джулио Бранчифорте, то ему в худшем случае придется скрыться на некоторое время, например, уехать на три месяца в Неаполь. В течение этого времени его друзья в Риме успеют замять это дело, и все кончится приношением серебряной лампады стоимостью в несколько сот экю на алтарь наиболее чтимой в то время мадонны.

Утром за завтраком Елена заметила по лицу отца, что он чем-то сильно разгневан, и по тому выражению, с каким он смотрел на нее, когда думал, что никто этого не замечает, она поняла, что является главной причиной его гнева. Она сейчас же поспешила в комнату отца и посыпала тонким слоем порошка пять великолепных аркебуз, висевших над его кроватью. Точно так же она покрыла порошком его кинжалы и шпаги. Весь день она была чрезвычайно возбуждена и беспрестанно бегала по всем этажам дома; она ежеминутно подбегала к окнам, намереваясь подать Джулио знак, чтобы он не приходил вечером. Но ей не посчастливилось его увидеть: бедняга так был оскорблен словами богача Кампиреали, что днем он никогда не появлялся в Альбано; только чувство долга заставляло его являться туда каждое воскресенье к мессе своего прихода. Мать Елены, боготворившая ее и не отказывавшая ей ни в чем, три раза выходила с ней на прогулку в этот день, но все было напрасно: Елена не встретила Джулио. Она была в отчаянии. Каково же было ее волнение, когда вечером, войдя в комнату отца, она увидела, что две аркебузы были заряжены и что чьи-то руки перебирали почти все кинжалы и шпаги, находившиеся там! Единственное, что ее немного отвлекло от смертельной тревоги, была необходимость держаться так, как будто она ничего не подозревает. Уйдя в десять часов к себе, она заперла на ключ дверь своей комнаты, сообщавшейся с передней ее матери, и затем легла на полу у окна так, чтобы ее нельзя было заметить снаружи. Представьте себе, с каким беспокойством прислушивалась она к бою часов; она позабыла об упреках, которыми осыпала себя за то, что так быстро привязалась к Джулио, ибо, по ее мнению, это должно было уронить ее в его глазах. Один этот день содействовал успеху Джулио больше, чем шесть месяцев постоянства и клятв. «К чему лгать? — говорила себе Елена. — Ведь я люблю его всей душой».

В половине двенадцатого она заметила, что отец и брат устроили засаду на каменном балконе под ее окном. Через две минуты после того, как в монастыре капуцинов пробило полночь, она отчетливо услышала шаги своего возлюбленного и заметила с радостью, что ни отец, ни брат ничего не слышали. Нужна была вся тревога любви, чтобы услышать такой легкий шум.

«Теперь, — говорила она себе, — они меня убьют; но необходимо во что бы то ни стало, чтобы они не перехватили сегодняшнего письма: они будут преследовать бедного Джулио всю жизнь». Она перекрестилась и, держась одной рукой за железный балкончик перед своим окном, высунулась, насколько было возможно, на улицу. Не прошло и четверти минуты, как букет, привязанный, как всегда, к длинной жерди, ударил ее по руке. Она схватила букет, но из-за стремительности, с какой она сорвала его, жердь ударилась о каменный балкон. Сразу же раздались два выстрела, после которых наступила глубокая тишина. Ее брат Фабио, не разобрав в темноте, что за предмет стукнулся о балкон, решил, что это веревка, по которой Джулио спускался из комнаты сестры, и выстрелил в направлении балкона; на следующий день она заметила следы пули, которая расплющилась, ударившись о железо. Что касается синьора де Кампиреали, то он выстрелил на улицу, под каменный балкон, так как Джулио произвел шум, стараясь удержать падающую жердь. Джулио, услышав шум над своей головой, понял, в чем дело, и спрятался под выступом балкона.

Фабио быстро зарядил свою аркебузу и, не слушая отца, побежал в сад, бесшумно открыл маленькую калитку, выходившую в соседнюю улицу, подкрался к главной улице и начал внимательно разглядывать прохожих, прогуливавшихся под балконом палаццо. Между тем Джулио, которого в эту ночь сопровождало несколько человек, стоял в двадцати шагах от него, прижавшись к дереву. Елена, дрожавшая за жизнь своего возлюбленного, перегнулась через перила балкона и тотчас же громко заговорила с братом, стоявшим на улице. Она спросила у него, убиты ли воры.

— Не воображай, что ты обманешь меня своими мерзкими хитростями! — воскликнул тот, бегая взад и вперед по улице. — Приготовься лучше лить слезы, потому что я убью дерзкого негодяя, осмелившегося шататься под твоим окном.

Едва он произнес эти слова, как мать Елены постучала в дверь ее комнаты.

Елена поспешила открыть, сказав, что не понимает сама, почему дверь оказалась запертой.

— Не играй со мной комедии, ангел мой, — сказала ей мать, — твой отец в бешенстве и может убить тебя. Пойдем, ложись со мной, в мою постель, и если у тебя есть письмо, дай мне, я спрячу его.

Елена ответила:

— Вот букет, письмо внутри.

Не успели мать и дочь улечься в постель, как в комнату вошел синьор де Кампиреали. Он пришел из своей молельни, где в бешенстве перевернул все вверх дном. Больше всего поразило Елену то, что отец, бледный, как привидение, действовал с медлительностью человека, принявшего определенное решение. «Он убьет меня!» — подумала Елена.

— Мы радуемся, когда имеем детей, — сказал он, направляясь в комнату дочери (он весь дрожал от ярости, но старался сохранить хладнокровие). — Мы радуемся, когда имеем детей, а должны были бы проливать кровавые слезы, когда эти дети — девочки. Боже милосердный! Возможно ли это! Их легкомыслие может обесчестить человека, который в течение шестидесяти лет ничем не запятнал себя!

С этими словами он вошел в комнату дочери.

— Я пропала, — шепнула Елена матери, — письма находятся под распятием около окна...

Мать тотчас же вскочила с кровати и побежала за мужем; она начала громко спорить с ним, чтобы дать прорваться его злобе. Это ей удалось. Старик в бешенстве стал ломать все, что попадалось ему под руку; тем временем матери удалось незаметно забрать письма. Час спустя, когда синьор де Кампиреали ушел в свою комнату, находившуюся рядом со спальней жены, и все в доме успокоились, мать сказала дочери: