Август Мейхью - Блумсберийская красавица Страница 4

Когда радужный лакей доложилъ, что кушать подано, Адольфусъ храбро предложилъ руку прелестной очаровательницѣ, и я замѣтилъ, что онъ ей какъ разъ по поясъ. Она приняла его руку съ милѣйшею улыбкою и поплыла держась за него, какъ за дорогой ридикюль.

Какъ она была внимательна и добра, безцѣнная дѣвушка!

— Не утомляетъ ли васъ лѣстница? нѣжно спросила она Долли, спускаясь въ столовую. — Не отдохнете ли вы?

Бѣдный Долли, который подпрыгивалъ, стараясь идти на цыпочкахъ, отвѣчалъ съ невинностью младенца:

— О, я могу идти! Ноги у меня не болятъ, болитъ только во рту!…

ГЛАВА ІІ

Голубки

Что можетъ быть интереснѣе возникающей любви? Что можетъ быть любопытнѣе постепеннаго прогресса нѣжнаго чувства? Блаженная страсть!

Я понимаю волненія влюбленнаго человѣка, но я тоже вхожу и въ чувства спекулирующей матери и цѣню благородныя страданія отца.

Обѣдъ въ Блумсбери-скверѣ внушилъ миссъ Анастасіи нѣкоторыя мысли, затмилъ Долли послѣдній разсудокъ и подалъ мистриссъ де-Кадъ самыя лестныя надежды.

Поведеніе маленькаго обожателя много обѣщало; два раза онъ попробовалъ сказать комплиментъ (которой совершенно бы пропалъ, еслибы мистриссъ де-Кадъ не поспѣшила его искусно выяснить); онъ не сводилъ съ красавицы глазъ и въ то же время трепеталъ, боясь что она это замѣтитъ; онъ чувствовалъ нервную дрожь и улыбался; желая для контенансу, положить себѣ молодаго картофелю, онъ разронялъ его по полу; онъ метался до тѣхъ поръ на своемъ креслѣ, пока запутался въ роскошныя складки воздушнаго платья и, стараясь выпутаться, разорвалъ сверху до низу два полотнища.

Но всѣ были свѣтло и счастливо настроены, и Долли былъ успокоенъ прежде, чѣмъ краска смущенія успѣла сбѣжать съ его лица. Я сравнилъ молодой картофель съ бильярдными шариками, а великолѣпная Анастасія, улыбаясь божественной улыбкою, сказала (я опасаюсь, не совсѣмъ чистосердечно), что она безконечно рада погибели этого противнаго платья: она именно терпѣть его не могла и обѣщала отданъ горничной.

Я потомъ видѣлъ его самое платье на ея младшей сестрѣ, много обѣщающей исполнить дѣвочкѣ; она носила его по воскресеньямъ.

Возбужденное состояніе Блумсбери-сквера достигло высшей степени, когда Долли на другой день снова явился, «показать свой ротъ», объяснилъ онъ; но опытную мать, какъ мистриссъ де-Кадъ, не проведешь такими жалкими уловками.

Долли явился слишкомъ рано, и потому его визитъ произвелъ большую суматоху; миссъ Анастасія не успѣла еще облечься во всеоружіе брани. Положеніе било критическое, но генералъ не потерялся. Радужный лакей былъ отправленъ къ главѣ семейства съ запиской смотрѣть Долли въ ротъ, пока Анастасія будетъ готова.

— Съ этого дня надо одѣваться какъ можно раньше, моя милая, говорила взволнованная мать. — Нельзя рисковать… Такой кладъ не скоро съищешь! Теперь съ утра надо надѣвать персиковое шелковое платье — оно очень эффектно…

Свиданіе Анастасіи и Долли не удалось: не утѣшило нѣжныхъ родителей и не развеселило красавицу. Войдя, Долли увидалъ божественное созданіе, глубоко погруженное въ чтеніе книги (она держала ее вверхъ ногами); она вздрогнула при его неожиданномъ появленіи и сказала, что это очень любезно съ его стороны.

Радужному лакею было отдано приказаніе доложить мамашѣ, что пожаловалъ мистеръ Икль, но мамаша, слушавшая подъ дверями, сочла за лучшее не мѣшать разговору молодыхъ людей. Она терпѣливо ждала, и когда Долли уѣхалъ, кинулась къ дѣтищу, повторяя задыхающимся голосомъ:

— Что? Что? Что?

Анастасія была раздражена. Она презрительно отвѣтила:

— У насъ былъ препріятный разговоръ: мы, главнымъ образомъ, толковали о его ртѣ.

— Господь Богъ мой! воскликнула мамаша. — Что за умовредный человѣкъ! Но каковъ онъ былъ вообще?

— Онъ точно боялся меня и думалъ какъ бы бѣжать. Я напрасно старалась перемѣнить разговоръ: онъ все сводилъ его къ своему мизерному рту!

Она была такъ сердита, что не будь Долли 1,200 фунтовъ годоваго дохода, она отправила бы недогадливаго простачка на всѣ четыре стороны.

Долли былъ побѣжденъ окончательно при второмъ свиданіи. Я это понялъ, какъ только пришелъ къ нему и взглянулъ на него. Онъ быть ласковъ до нельзя, шерри явилось передо мною въ мгновенье ока; я молча сидѣлъ и ждалъ его исповѣди. Онъ не зналъ, какъ завести рѣчь, и началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, ступая по пестрому ковру такъ, чтобы нога непремѣнно попадала только въ голубую клѣтку. Нервные люди, когда чѣмъ нибудь сильно взволнованы, всегда прибѣгаютъ къ какимъ-нибудь противоволнующимъ средствамъ. Одинъ мой знакомый, говоря мнѣ о болѣзни ребенка, съѣлъ весь ноготь большаго пальца; другой знакомый, въ случаѣ сильнаго возбужденія чувствъ, таскаетъ себя неистово за бакенбарды. Нѣкоторые дергаютъ себя жестоко за носъ; нѣкоторые кусаютъ себѣ губы; у иныхъ бываютъ конвульсіи. Долли такъ старался попадать въ голубыя клѣтки, что ослабѣлъ отъ усилій и на лбу у него показались капли нота. Ножки его выдѣлывали разныя быстрыя па, и скользили, какъ угри; его лицо было торжественно, какъ у мусульманина. Напрасно я, время отъ времени, говорилъ: «какова сегодня жара, Долли, а?» или спрашивалъ: «что новаго, Долли?» Онъ, казалось, не слыхалъ меня и не замѣчалъ. Къ счастію онъ, наконецъ, сбился съ голубой клѣтки и опомнился.

Тогда онъ покраснѣлъ и началъ:

— Да, сегодня очень жарко; новостей нѣтъ; но я хочу попросить у васъ совѣта, дорогой мой Джекъ. А вы, пожалуйста, надо мной не смѣйтесь!

Самое вѣрное средство заставить человѣка смѣяться — это попросить его не смѣяться.

— Начинайте, дружище, отвѣтилъ я, совершенно готовый надорвать бока отъ хохоту.

Онъ началъ.

— Какъ вы думаете, сказалъ онъ, торжественнымъ тономъ:- высокій ростъ имѣетъ большую важность?

Я еще не успѣлъ выговорить: «никакой важности!» какъ онъ уже продолжалъ:

— Думаете вы, что дѣвушка предпочтетъ высокаго человѣка человѣку средняго роста?

Я сказалъ: — что за чепуха!

— Но мы привыкли соединять величіе души и твердость характера съ благороднымъ построеніемъ тѣла. Я полагаю, люди маленькаго роста никуда не годны!

Злосчастный юноша! Какъ онъ себя ненавидѣлъ въ эту минуту!

Чтобы его успокоить, я спросилъ, что у него лежитъ на душѣ.

Онъ поспѣшилъ высказаться.

— Предположимъ, что я желаю кому-нибудь посвятить всю свою жизнь. Вѣдь это благородное желаніе, потому что очень рискованное; но какъ женщина, напримѣръ, приметъ мои слова? Развѣ я могу ей говорить о какихъ-нибудь подвигахъ, о попранныхъ врагахъ, и о побѣжденныхъ опасностяхъ, когда она видитъ, что я едва могу влѣзть на стулъ? Я всегда полагалъ, что женщины любятъ такихъ мужчинъ, которые обладаютъ львиною силою и львинымъ мужествомъ.

— Вы неправы! сказалъ я рѣшительно.

(Я пилъ его шерри и считалъ своимъ долгомъ утѣшать).

— Я правъ! отвѣтилъ онъ. — Я не осмѣлюсь сдѣлать предложеніе женщинѣ! Всякая глядитъ на меня съ презрѣніемъ!

— Есть очень маленькія женщины… началъ я.

— Я не люблю карлицъ! отвѣтилъ онъ гнѣвно. — Посмотрите на Анастасію де-Кадъ — вотъ женщина!

— А! сказалъ:- изъ нея выдетъ даже полторы!

Безуміе шутить въ такихъ случаяхъ. Онъ пришелъ въ негодованіе.

Я поскорѣе принялся превозносить несравненныя прелести Блумсберійской Бобелины, и этотъ маневръ спасъ меня отъ его гнѣва. Онъ смягчился.

— Мой несчастный обморокъ уронилъ меня въ ея глазахъ, меланхолически сказалъ онъ:- но старикъ такъ рванулъ зубъ…

Затѣмъ, вдругъ просвѣтлѣвъ, онъ прибавилъ:

— Какъ она была очаровательна въ голубыхъ полусапожкахъ! Божественна!

— Долли, началъ я убѣдительно:- вы по пустому себя мучите. Развѣ вы до сихъ поръ не знаете, что высокія женщины безума отъ малорослыхъ мужчинъ?

— Не хотите ли еще шерри, Джекъ? Чтожь вы совсѣмъ не пьете? Можетъ, вы предпочитаете кларетъ? Я хочу попросить васъ объ одной услугѣ… Не можете вы какъ-нибудь узнать мысли Анастасіи на этотъ счетъ? Только поскорѣе, Джекъ. Впрочемъ, это совершенно безполезно! прибавилъ онъ меланхолически. — Нечего себя тѣшить мечтами!

Онъ съ томительной тоской поглядѣлъ на меня, ломая свой красивенькіе, прозрачные пальцы.

— A какъ вы полагаете, дружище, много у нея обожателей съ такимъ состояніемъ, какъ у васъ, а? Большой доходъ лучше большаго роста.

Бѣдный крошка привскочилъ на мѣстѣ и вскрикнулъ:

— О, нѣтъ! нѣтъ! ни слова о деньгахъ, Джекъ! Я хочу чистой любви… я жажду… Лучшѣ увѣрьте ее, что у меня ничего нѣтъ, что я безъ всякихъ средствъ… и что я буду для нея трудится… Это придаетъ мнѣ значенія… Но къ чему ласкать себя несбыточными надеждами? Развѣ этотъ безподобный серфимъ обратитъ на меня вниманіе? что я передъ ней?

— У васъ очень интересный видъ, Долли, сказалъ:- и вы напрасно такъ отчаяваетесь.