Ричард Олдингтон - Прощайте, воспоминания Страница 4

V

Последние месяцы войны казались каким-то диким сном. Почти каждую неделю приходили вести о победах и прорывах, но солдатам были теперь безразличны и успехи и поражения. То, что в тысяча девятьсот пятнадцатом или даже шестнадцатом году вызвало бы бурное ликование, теперь не возбуждало даже интереса. Война тянулась достаточно долго для того, чтобы все поняли ее бессмысленность. Страшное напряжение сил породило лишь безразличие.

Хотя на фронтах по-прежнему оставались огромные армии, яростные сражения первых лет войны уступили место мелким стычкам с арьергардами отступающего противника! Несмотря на то, что в этих стычках батальон терял не больше двух офицеров и семидесяти солдат, начальство после каждой такой «битвы» щедрой рукой раздавало награды. Брендон вспоминал те времена, когда борьба за окоп длиной в несколько сот ярдов стоила батальону половины личного состава и никто даже не помышлял о наградах.

Они шли по старым полям сражений, где последние бои отгремели еще в тысяча девятьсот четырнадцатом году. Но и здесь их окружали те же унылые осенние картины: голые леса, изуродованные обстрелом, мертвые поля, разрушенные дома, сожженные церкви, голодные люди, дороги, усеянные трупами, дохлыми лошадьми, разбитыми орудиями, противотанковыми ружьями, пулеметами, винтовками, шинелями, противогазами, сумками, флягами и всяким другим хламом.

Если человек может превратиться в робота, то именно такая судьба постигла Брендона. В душе у него царили отчаяние, беспросветный ужас, мрак; он поглощал пищу, спал, двигался, участвовал в боях, подчиняясь приказам. Поскольку жизнь уподобилась смерти, смерть представлялась ему неким возвращением к жизни или – на худой конец – отдыхом.

Но он почувствовал всю глубину усталости, все дикое солдатское одиночество лишь в тот день, когда война кончилась и было подписано перемирие.

Тем, кто прошел через ад, достаточно переплыть. Лету, чтобы вернуть себе разум. Вспоминая те страшные, тяжкие годы, я содрогаюсь всем телом: безысходное отчаяние и бесконечная усталость овладевают мной.

Былые муки, былые лишения, былые страхи вновь терзают меня: бессонные ночи в холодной грязи окопов под артиллерийским огнем; бесконечные переходы по проселочным дорогам, через вымершую местность; тяжелая выкладка, которая может довести до безумия, ночные дежурства в окопе под проливным дождем, по щиколотку в холодной, сводящей ноги грязи, и неизменный зловещий свист пуль, леденящие душу разрывы снарядов; тревожный, не освежающий сон в душном укрытии, на подстилке, кишащей вшами; протухшая еда пополам с грязью. И вечный, неизбывный страх смерти. Она угрожала нам каждую секунду. Почему же мы не сходили с ума? Потому, что в ту пору мы уже были сумасшедшими, мы совершенно лишились рассудка.

Прозерпина, повелительница ада, владычица могучих мрачных рек преисподней, молю тебя, дай мне испить хоть глоток воды ил Леты, чтобы очистить душу от ужаса и вновь снискать себе высокое право жить среди здоровых духом людей.

Поезд, который увозил Брендона в Англию, на этот раз уже навсегда, вышел из Камбре под утро. Пройдя около восьми миль, он остановился и простоял два часа на Сомме, там, где происходило знаменитое сражение. Брендон смотрел в окно. Он все еще был в военной форме, колени привычно сжимали винтовку. Бледная зимняя заря печально вставала над оскверненной Землей, над руинами и страданиями, которые не избыть никакими слезами. Нет слов, чтобы описать это жалкое ледяное безмолвие – страшный символ ненависти человека к человеку.

Над краем огромной глубокой воронки вздыбился подбитый танк; он простоял здесь много месяцев на том самом месте, где нашел свою гибель. Следы боев виднелись повсюду. Перевернутые орудия с оторванными колесами – немые свидетели смерти людей. Обледенелая земля сплошь усеяна воронками. Всюду кучками чернеют кресты; а дальше на юг – большое кладбище, там кресты тянутся длинными, аккуратными рядами. Ряды крестов – вот символ юности целого поколения. Это символ всех, живых и мертвых, – кладбище на поле боя. Впереди нет ни надежды, ни радости, ни звонкого смеха, ни нежности девичьих губ. Слыша звук» музыки и веселый смех, ощущая ласки любимой, в пылу страсти, глядя в ее лучистые глаза» они всегда, всегда будут видеть эти скромные кресты, символы погибшего мира.

Мимо окна проходили солдаты, они шли к паровозу за кипятком. Но Брендон едва замечал их. По щекам его медленно катились слезы, он видел только бесконечные ряды крестов. Кресты, кресты, кресты… Но горечи не было, не было даже слов.

Мы уйдем, a вы останетесь здесь. Ни к чему торжественные речи, похоронные марши, печальные звуки труб. Не надо слез, не надо печали.

Мы вместе глядели в лицо смерти: вы умерли, а мы остались жить. Мы принимаем ваш. щедрый дар, в последний раз отдаем честь этим печальным крестам, этим одиноким холмикам, этим безвестным могилам и уходим доживать свой век – доживать, как сумеем.

Кто из нас счастливее – как знать? Ваш удел – тишина, одиночество, холодные сумерки над опустевшей безмолвной землей. Наш – яркое солнце, женский смех, песни и надежды, радость, горе, веселье и любовь – жизнь.

Грозно молчащие товарищи наши! Мы, которые тоже были на волосок от смерти, прощаемся с вами.

Примечания

1

Сен-Сир – городок на юге Франции близ Тулона, где находится французская военная академия.