Жорж Санд - Господин Руссе Страница 4

Рассуждая таким образом, я засовываю в камин три огромных полена, пододвигаю к огню большую софу, закутываюсь в широкую скатерть и засыпаю глубоким сном.

Слуги, которые ложились спать рано, вставали тем не менее очень поздно. Да, пора было приехать управляющему, потому что дела в гернейском замке шли из рук вон плохо. Как только рассвело, я успел разыскать свою спальню — мне помог мой чемодан, стоявший у дверей, — раскрыть постель, чтобы сделать вид, будто я провел там ночь, и совершить свой туалет, прежде чем кто-нибудь мог бы обнаружить странный ночлег, устроенный мной в гостиной. Когда удар колокола пригласил меня к завтраку, я застал барона и баронессу в разгаре явной ссоры.

Барон, радуясь приезду г-на Бюиссона, приказал слугам пойти за ним, чтобы иметь удовольствие представить его хозяйке. А хозяйка пришла в ярость и сказала, что выгонит его, как только он покажется ей на глаза.

— Да что же это с вами, мое сокровище? — сказал наконец барон, выйдя из терпения, — Господину Бюиссону сто лет, он сумасшедший, он маньяк, он глухой!.. С чего вы это взяли, если никогда его не видели?

— Видела, сударь, слишком хорошо видела, с двенадцати до трех часов утра, и никак не могла от него отделаться.

— Вам это приснилось! Он приехал только два часа назад!

— Нет, говорю вам, он приехал ровно в полночь. Спросите у Лапьера — очевидно, это он отпер ему ворота. И, кстати сказать, не дал себе труда доложить мне о нем.

— Но ведь я же говорю вам, что сам принял его в девять часов утра, когда было совсем светло, и даже встретил его за целое лье отсюда!

— Вы грезите наяву!

— Не я, а вы.

— Но где же Лапьер? Пусть он объяснится. А вы, господин Розидор? Да не молчите же!

Я был ошарашен, я смутно припоминал события этой ночи. Я не мог, не смел ничего вспомнить, ничего объяснить. Отворилась дверь, и вошел г-н Бюиссон. Это был человек лет сорока, не более, полный, румяный, весь в черном, с живым взглядом и добродушным лицом. Барон представляет его жене. Г-н Бюиссон не более глух; чем вы или я. Он ясно выражает свои мысли, отвечая впопад, не говорит о судебных делах и уверяет г-жу баронессу, что ночевал в Сен-Мейнене и выехал оттуда верхом в пять утра, чтобы прибыть в девять. Любые объяснения были бесполезны. Никак нельзя было спутать этого управляющего с тем, который приходил ночью. Баронесса расспрашивает Лапьера. Лапьер никого не видел. Он тщетно прождал г-на Бюиссона в конце аллеи до полуночи. Вернулся домой и лег спать. Никто из слуг никого не впускал и никого не видел. Все спокойно спали. Горничная долго ждала баронессу в ее спальне, где и застала хозяйку, придя еще раз в три часа утра.

— В три часа утра! — восклицает барон, бросая на меня свирепый взгляд. — Поистине странный каприз — лечь спать так поздно! И ведь управляющий, который находился в вашем обществе, совсем не напоминает столь древнего старика, каким вы его изобразили!

Баронесса пришла в неописуемую ярость.

— Да говорите же, сударь! — вскричала она, обращаясь ко мне. — Меня обвиняют в том, что я подвержена галлюцинациям, а вы сидите и не произносите ни а слова.

Наконец мысли мои прояснились, и я сказал:

— Господин барон, клянусь вам честью, душой, всем, что только есть святого, что в двенадцать часов ночи в гостиную, где я прощался с госпожой баронессой, вошел маленький человечек — на вид ему было не менее восьмидесяти лет, и что он торчал там и нес всякий вздор до грех часов утра, причем не было никакой возможности вставить хотя бы одно слово, настолько он был глух или же поврежден в уме.

Искренность моего тона поколебала барона.

— Каков он был на вид, этот человечек? — спросил он.

— Худой, ростом меньше меня. Нос острый, под глазом большая бородавка, губы тонкие, глаза мутные, взгляд растерянный, голос скрипучий и сиплый.

— А что на нем было надето?

— Кафтан, камзол, короткие штаны оливкового цвета, чулки вязаные, белые с голубым; в руке трость черного дерева с набалдашником, изображающим голову негра и сердоликовом тюрбане. С ним была скверная черная собачонка, которая все время ворчала.

— Все это верно, — добавила баронесса, — но господин Розидор забыл сказать, что камзол у него обшит серебряным галуном и что на нем были очки в черепаховой оправе. Кроме того, у него привычка по три раза повторять одни и те же слова: «Холодно, холодно, очень холодно. Это запутанное дело, очень запутанное, очень запутанное».

Туг Лапьер вдруг уронил на пол тарелку и побледнел как мертвец. Барон тоже немного побледнел и сказал:

— Очень странно! Мне рассказывали об этом, но я не верил.

— Вот, сударь, я же вам говорил, — весь дрожа, сказал Лапьер. — Я видел его в тот вечер, когда вы приехали сюда, так же ясно, как сейчас вижу вас, и одет он был точно так же, как на портрете.

— Немедленно принесите мне портрет господина Руссе, — с волнением приказал барон.

Принесли небольшой, писанный пастелью портрет.

— Он не очень хороший, — сказал барон, — его написал один бродячий художник за два месяца до смерти бедняги Руссе, но страшно похож.

Баронесса взглянула на портрет, громко вскрикнула и лишилась чувств.

Я лучше владел собой, но, узнав ночного гостя и ни на миг не усомнившись в этом, почувствовал, что обливаюсь холодным потом.

Баронессу привели в чувство.

— Объясните же мне эту страшную шутку, сударь, — сказала она мужу, как только пришла в себя. — Стало быть, господин Руссе не умер?

— Увы, умер, бедняга, — ответил Лапьер, — умер и похоронен за неделю до приезда госпожи баронессы. Я сам закрыл ему глаза, и если сударыне угодно взглянуть на его собаку, на его бедного черного пуделя, который каждую ночь бегает к его могиле и скребется там…

— Ни за что! Ни за что! — вскричала баронесса. — Пусть поскорее уложат мои вещи, пусть вызовут почтовых лошадей. Я не останусь здесь на ночь.

То ли она действительно была страшно напугана, то ли воспользовалась удобным предлогом, но ей удалось настоять на своем, и два часа спустя она была уже на пути к Парижу вместе с бароном, который предоставил новому управляющему самому разбираться в истории с покойником. Не знаю, как супругам удалось поладить, но они уехали вместе. У меня не было ни малейшего желания провести здесь еще одну ночь и слушать речи умалишенного о судебных процессах. Баронесса простилась со мной весьма холодно; барон пытался быть более любезным и довез меня до соседнего городка, но я не разделил выраженного им сожаления по поводу того, что он не смог удержать меня долее в гернейском замке.

Жорж Санд

Жорж Санд — псевдоним Авроры Дюдеван, урожденной Дюпен (1804–1876). Происходя из дворянской семьи, она, подобно большинству девиц своего сословия, обучалась сперва дома, затем в католическом монастыре, но, обладая недюжинным умом и широкими духовными запросами, увлекалась серьезным чтением и сама дополнила свое образование. Восемнадцати лет Аврора Дюпен вышла замуж за дворянина Казимира Дюдевана, но брак этот не был счастливым, и через восемь лет супруги разошлись. Аврора уехала в Париж, где стала работать в газете и одновременно начала писать. Первые же ее романы имели большой успех. В «Индиане» (1831), «Валентине» (1832), «Лелии» (1833) судьба героини, женщины из той же среды, к которой принадлежала сама Аврора Дюдеван, ставшая теперь Жоржем Санд, социально заострена: автор раскрывает зависимое и угнетенное положение женщины в семье и в обществе, и личный печальный опыт автора здесь объективирован и обобщен. Лучшим произведением Жорж Санд этого периода считается «Лелия», где героиня уже является женской ипостасью мятущегося, ищущего, неудовлетворенного романтического героя, и ее внутренняя трагедия выводится за пределы бытовых и семейных отношений.

Живя в Париже, в сфере напряженных литературных и политических интересов и конфликтов, писательница сближается с представителями демократической оппозиции режиму Июльской монархии, с левыми республиканцами, и на нее оказывают сильнейшее влияние идеи утопического социализма, прежде всего работы Сен-Симона и Фурье. В 1836 году выходит одно из лучших произведений Жорж Санд, роман «Мопра», отчасти исторический, поскольку действие его разыгрывается накануне французской революции и тема его — превращение юноши из типичной дворянско-феодальной семьи под влиянием прогрессивных идей своего времени в борца за переустройство общественной жизни. И это произведение, и романы «Странствующий подмастерье» (1840), «Орас» (1841), «Консуэло» (1842–1843) являются наиболее значительными и художественно зрелыми во втором периоде творчества Жорж Санд, когда она испытывает сильное влияние рабочего движения сороковых годов, вступает в дружеские отношения с его деятелями, переписывается с поэтами из рабочей среды. Теперь писательница считает самыми интересными и многообещающими представителями своей эпохи людей именно этой среды и стремится изображать их в своих романах такими, каковы они есть и какими они должны быть, чтобы оправдать возлагаемые на них надежды. Так появляются положительные герои «Странствующего подмастерья», «Ораса», «Консуэло». В «Странствующем подмастерье» Пьер Гюгенэн нарочито идеализирован (по собственному признанию Жорж Санд), но отнюдь не теряет черт живого человека, который должен и может вызывать к себе симпатию читателя. В «Орасе» рабочий Поль Арсен демонстративно противопоставлен буржуазному карьеристу и эгоисту Орасу в плане романтической поэтики контрастов, как воплощение социального добра в противоположность социальному злу. В «Орасе» присутствует и живое дыхание истории — события рабочего восстания 1832 года. В романе «Консуэло», истории странствий талантливой, прославленной певицы, самое существенное по замыслу автора то, что Консуэло — дочь народа, в успехе и славе не забывшая, откуда она вышла. Любовь между Консуэло и Альбертом фон Рудольштадт, дворянином, отвергающим свое сословие и рвущимся к народу, — романтически символична, так же как в «Странствующем подмастерье» отношения Пьера Гюгенэна с внучкой графа де Вильпре. С одной стороны, здесь высшие классы как бы склоняются перед народом, с другой — утверждается в какой-то мере возможность мирного исхода социальных конфликтов. Приемы романтической поэтики служат в данном случае тому пониманию исторического движения к «светлому будущему», какое свойственно было утопическому социализму, глубоко чуждому идее классовой борьбы как силы, движущей историческое развитие.