Кнут Гамсун - А жизнь идет... Страница 40

Кобыла держалась спокойно, даже прокол не произвёл на неё заметного впечатления. Через несколько минут брюхо медленно и ровно подобралось. Александер прижал теперь нож к противоположной стороне раны и продержал его так короткое время. Потом он вынул нож и обтёр его о траву, обошёл кругом, заглянул кобыле в глаза и одобрительно кивнул головой.

— Что за чёрт! — вырвалось у Стеффена.

Кобыла оживилась, стала вырываться, обнюхивать землю. Александер опять отдал приказание Стеффену:

— Оставь её на короткой привязи и не давай ей жрать ещё несколько часов!

— А рана? — спросил Стеффен.

— Это ничего. Если хочешь, помажь дёгтем.

Фру Юлия словно с неба свалилась:

— Как, она опять здорова?

— Да, — отвечал Александер.

И дети, и взрослые стали гладить кобылу, и когда она пошла, то опять сделалась довольно красивой, и глаза её оживились. Дети проводили её до конюшни.

— Благодарю тебя, Александер, — сказал консул.

— Ну, разве не ловко это у него вышло? — сказала фру Юлия. — Александер знает, что делает.

— Он знает иногда слишком много. Так, например, он умеет лазить по отвесной стене, — вдруг резко и ядовито заметила Старая Мать.

— Что он умеет?

— Лазить по отвесной стене. До второго этажа.

— Да? Это удивительно.

— И если мальчики увидят это и попробуют сделать то же, они упадут и расшибутся.

— Да, это не годится, Александер, — сказала фру Юлия.

— Нет, не годится, — ответил он и отошёл.

Все слыхали эту маленькую перепалку. Блонда и Стинэ тотчас навострили уши. Да, Старая Мать выбрала подходящий момент и попробовала отстоять свою свободу. Она почувствовала облегчение и осталась довольна собой, она пошутила:

— Ну, что же мы стоим? Пациент ушёл, и доктор ушёл. Ты, Юлия, напиши об этом Марне, — обратилась она к Юлии.

— Разве надо об этом писать Марне? — спросил Гордон Тидеман. — Кстати, куда это она уехала так поспешно?

Старая Мать: — В Хельгеланд, вероятно.

— Я напишу ей, — сказала фру Юлия. — Она уехала в Будё.

Когда Август узнал о чудесном способе лечения, применённом Александером, он стал уверять себя в том, что стал слишком благочестивым для таких дел, и что он должен быть этому рад. Да и практики у него не было: ведь уж так давно не лечил он лошадей от газов, в последний раз это происходило на Суматре в 1903 году. Но, впрочем, ему случалось лечить лошадей от вздутия и на Севере и на Юге.

Вполне возможно, что старый На-все-руки плутовал также и в ветеринарном деле; это могло с ним статься. Но Александер учился искусству лечить лошадей у своего древнего бродячего племени и довёл его до безупречности и до чуда, — он не учился ему понаслышке от кого попало.

— Так, — сказал Август. — Но тот, кто выучил меня этому приёму, был великий и важный человек в своей стране. Он правил четвёркой президента и, кроме того, всегда имел под надзором пятьдесят коней. Он в любое время прокалывал больных лошадей.

Александер попробовал было немного проэкзаменовать безумного хвастунишку:

— Куда же он будет колоть? Как далеко от переда и как близко к заду? Как высоко и как низко? Где он наметит точку?

Август сдался. Он не помнит, это было так давно. Но смышлёным и любознательным, каким он был всю свою жизнь, таким остался и теперь, и поэтому он попросил Александера указать ему эту точку.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Александер. — Чтобы ты мог портить лошадей? Ты думаешь, что достаточно проколоть дырку; но видал ли ты когда-нибудь внутренности лошади, и знаешь ли, куда надо колоть, чтобы напасть на газы? И знаешь ли ты, как глубоко всаживать нож? Уж молчал бы лучше, лысый чёрт!

Но ловкий цыганский приём представлялся Августу чем-то особенно заманчивым, он сказал:

— Я мог бы заплатить тебе за это.

— Ты? Разве у тебя есть чем платить? — спросил Александер.

— Я жду деньги.

— Не мели вздора...

Зато Август получил признание с другой стороны, — от самого консула.

Гордон Тидеман был хорошо обученный господин и консул, он ходил в школу по разным заграницам и знал языки и бухгалтерию, но иногда он принуждён был советоваться со своей дельной матерью. На этот раз он пришёл к ней с телеграммой. «Обильный улов сельди у Верэ, закинули несколько неводов. Необходимо прислать ещё сетей и яхту — и поскорее!..»

Старая Мать удивилась:

— Как?! Сейчас идёт сельдь?

— Так тут сказано.

— Да, но кто этот Эллингсен?

— Мой агент, — сказал Гордон Тидеман. У меня есть свои агенты.

Мать: — Знаешь что? Тебе следует поговорить об этом с На-все-руки.

Гордон Тидеман пошёл к Августу. Но после разговора с матерью, он был уже более осторожен, он сказал:

— Этой телеграмме, верно, не стоит придавать большого значения?

Август надел пенсне и прочёл.

— Я этого не понимаю, — сказал он. Какая же сельдь теперь? И притом возле Верэ.

Гордон Тидеман взял телеграмму обратно и сунул её в карман.

— Слишком маловероятно, — продолжал Август, следуя за своей мыслью. — Если б здесь стояло... Простите, позвольте мне взглянуть ещё раз!

Август ещё раз прочёл телеграмму, кивнул головой и сказал своим обычным уверенным тоном:

— Эта сельдь, о которой здесь говорится, не что иное, как сэй. Это описка.

— Неужели это возможно?

— Консул может мне поверить. Здесь подразумевается сэй. Это вполне совпадает и со временем года, и с Верэ. Но сэй вам, вероятно, не нужен?

— Как будто бы нет.

— И я тоже так думаю. И кроме того, сэй, — ну, конечно, сэй годен для сушенья: у него жирная печень, но тут не может быть речи о рыбном промысле в широком и крупном масштабе. Безусловно нет. Но, господи, прости меня грешного за такие слова. И сэй — божий дар, божья милость и благословение.

— Да, конечно. Ну, спасибо тебе, На-все-руки. Я так и знал, что за толковым разъяснением мне следовало обратиться именно к тебе.

XVIII

Деньги не приходили. Из Полена не было никаких вестей, Август так и не собрался написать.

Разве не было никакой возможности получить эти деньги? Один раз он остановил даже Осе, чтобы посоветоваться с ней, но Осе ничего не могла сказать ему о деньгах. Зато она сказала о другом.

Осе, эта длинная, смуглая женщина в лопарской кофте бродила от дома к дому, подслушивала и видела людей насквозь, не было ничего удивительного в том, что она многое знала, и таким образом и Августу могла бросить правду в глаза о его влюблённости в девушку из Южной деревни. Но разве он сам не знал этой правды? Может быть — да, а может быть — и нет. Благодаря своей глубокой и чрезмерной лживости он отлично мог налгать и самому себе. Он был как бы выдуманным существом, до того лживым, что казался выхваченным из воздуха. Он мог бы быть один в комнате, подойти к стене и шепнуть что-нибудь самому себе.

Но, несмотря на все свои заблуждения, Август стоял всё-таки на земле. Он обнаружил, что в отдалённом и забытом горном озере близ охотничьей хижины водится форель. Как она туда попала, было загадкой, — потому что не могла же форель подняться вверх по Сегельфосскому водопаду, — но она была там, и Август решил непременно уговорить консула, когда дорога будет отстроена, отвезти туда лодку. Кстати, если приедет английский лорд, он сможет заняться там для спорта рыбной ловлей.

Да, Август был предприимчив.

Но не мог разве этот парень использовать свою тайну каким-нибудь особенным образом? Если б у него были деньги, он смог бы, пустив пыль в глаза, подняться в глазах других и своей девушки. Без денег приходилось искать других возможностей. По многим причинам Август стал питать склонность к религиозному образу жизни, понемногу он даже перестал бояться вторичного крещения в Сегельфосском водопаде. Старый спекулянт, пожалуй, неспроста был так благочестив, — в этом можно было его заподозрить. Но разве судьба не была к нему особенно жестока? Кто видал что-либо подобное? Душа его страдала, он терял надежду и мужество, — Корнелия ил Южной деревни была как-то в городе и сделала вид, будто не заметила его возле кузницы. Вот до чего дошло! Другие становятся религиозными и из-за меньших невзгод. Он не был безбожником и прежде, вовсе нет, чёрт возьми, он не был им, но ко всему прибавилась ещё эта влюблённость, и уже недостаточно стало только крестить себе лоб и грудь и ждать.

Он справился в городе, у того торговца, который прошёл через вторичное крещение, не чувствует ли он себя лучшим и более счастливым человеком.

О да, тот чувствовал значительное изменение.

— Словно тебе не так уж жаль денег, которые ты по справедливости должен получить, но не получаешь?

— Пожалуй. Одно к одному.

— Да, что я ещё хотел сказать? — продолжал Август. — А можно ли себе представить, что такое крещение, как твоё, поможет влюблённому человеку, ну хоть на волосок?