Джон Апдайк - Иствикские вдовы Страница 41

— Ты иди, — предложила она с небрежной улыбкой — на случай, если кто-то из старожилов из глубины зала смотрел в их сторону. — Я останусь и расплачусь. Будь добрым по отношению к Джин. Я знаю, ты будешь.

Словно почуяв в ее словах угрозу, Томми бросил на нее испуганный взгляд с высоты своего роста; выпяченная масса его типичного для мужчины среднего возраста живота вздымала грязную фуфайку. Он разгладил на две стороны свои неряшливые усы, обнажив впадинку на верхней губе, и на его лице появилось уже забытое ею выражение испорченного мальчишки с надутыми губами, словно он колебался: сказать что-нибудь еще или нет? Решил не говорить и ушел, оставив ее вперившей взгляд в витражное окно, лишь наполовину прозрачное из-за усилившегося утреннего дождя. Сквозь водяную морось она увидела его быстро промелькнувший за стеклом конский хвост.

— Итак, меня только что вышвырнули, — сказала она Александре, сидевшей в своем любимом, единственном удобном в их квартире кресле, широком, клетчатом, с пологой спинкой, и ломавшей голову над фрагментом воскресной «Нью-Йорк таймс». Был уже вторник. «Таймс» являлась блюдом, которое следует смаковать долго.

— Вышвырнули?

— Дали отставку. Выбросили на свалку. Я наткнулась на Томми Гортона, блестящего молодого начальника порта, с которым я зналась к концу нашей здешней жизни. Он весьма жестко напомнил мне, что у него есть жена, от которой он полностью зависит. И которую, как я поняла, боится.

Александра, до того наслаждавшаяся одиночеством под приятно барабанившие по крыше звуки новоанглийского дождя, отложила газетную страницу путешествий, чтобы безраздельно предоставить свое внимание расстроенной подруге.

— А разве была необходимость тебе об этом напоминать? Ты ожидала чего-нибудь другого?

— Ну… в общем, нет. Но думала — а вдруг? Я сама собиралась сказать ему, что в моем возрасте, разумеется, и речи быть не может о возобновлении наших отношений.

— Дорогая, как мило с твоей стороны думать, что может существовать хоть какая-то необходимость говорить это.

— Он хотел меня, Лекса. Я чувствовала это, мы находились на расстоянии одного квартала друг от друга, и его лицо казалось бледной точкой над лохматой кляксой бороды. Ты же знаешь, как это бывает… когда ты знаешь. Психическое электричество, оно пробежало между нами. Но потом, в «Немо», магия пропала — он стал большим, печальным, увечным увальнем, прожившим никчемную жизнь. Я не могла вытянуть из него даже паршивого комплимента.

— Не сомневаюсь, — сказала Александра, вздыхая с показным терпением, словно разговаривала с беспрерывно задающим вопросы ребенком. — Душенька, это было давным-давно. Он бы захотел тебя, если бы это могло снова сделать его двадцатидвухлетним.

— Знаешь, — сказала Сьюки, — мы могли бы изменить этих людей.

— В самом деле? Как?

— Так, как делали это прежде. Воздвигнув конус могущества. — Ее верхняя губа, пухлая, словно ушибленная, распласталась на нижней в подобии ухмылки, вызывающей Александру на возражение.

— О Господи! Думаешь, у нас все еще есть то, что для этого необходимо? Да и хотим ли мы чего-то достаточно дурного?

— Мы можем хотеть за других. И за Джейн. Кстати, а где Джейн?

— Она сказала, что поехала к врачу.

— К какому врачу? Боже милостивый, она что, нашла его адрес в «Желтых страницах»?

— Нет, она поискала в «Белых страницах» дока Питерсона, и оказалось, что он все еще практикует.

— Невероятно! — удивилась Сьюки. — Он давно должен был бы умереть.

— Почему? Он был не намного старше нас. Людям всегда кажется, что врачи старше, чем они есть на самом деле, потому что врачам нужно верить.

Генри Л. Питерсон, известный в городе как «док Пит», был тогда пухлым лысым мужчиной с руками, такими крупными и мягкими, так чисто вымытыми, что они напоминали надутые воздушные шары. Он был практикующим фармацевтом, в чьем складном черном чемоданчике в основном содержались сахарные пилюли. Врачевал же он ласковой улыбкой терпеливого понимания и нежным возложением этих самых рук. Если исцеление не наступало, он прописывал стоическое смирение.

— Ему вообще не следовало практиковать, — произнесла Сьюки. Такой иммунитет против пассивной магии дока Пита свидетельствовал о ее относительной молодости. — Если бы у Дженни Гейбриел был приличный современный врач, она была бы жива и не обременяла бы нашу совесть.

— Он может послать Джейн к другому врачу, если возникнет необходимость. У него сын работает хирургом в Провиденсе.

— Помню я этого сына — маленький толстый сопляк. Я подозревала, что он испытывает оргазм, просматривая наши медицинские карты.

— Теперь он уже не сопляк. Он человек, который держит в своих руках чужие жизни.

— Невероятно! — Сьюки резко тряхнула головой, от чего с ее волос полетели дождевые капли, и засунула мокрые туфли под диван. — Это заставляет задуматься о том, что люди, которым мы привыкли всю жизнь доверять — врачи, полицейские, биржевые аналитики, — знают не больше нас самих.

— Неправомерное заключение.

— Я имею в виду, что все они всего лишь выросшие дети.

— Ты слишком строга, дорогая. А как может быть по-другому?

— Не знаю, — призналась Сьюки. — Может быть, роботы… — предположила она. — Они становятся все более и более изощренными.

Александра не снизошла до ответа и снова взяла в руки страницу путешествий «Таймс». В Аризоне, читала она, некое индейское племя почувствовало себя обойденным, поскольку тот участок Большого каньона, который принадлежал им, посещался реже, чем участок, принадлежащий белому человеку, и собиралось построить U-образную «небесную тропу» по краю обрыва. У нее будет стеклянный пол, и это даст возможность любому совершить прогулку протяженностью в сто сорок футов за семьдесят пять долларов. Если вам это по карману, вы сможете увидеть бездну почти в милю глубиной прямо у себя под ногами, до самого дна каньона. Александра хотела бы по возвращении домой попробовать совершить такое путешествие. Она была уверена, что испытает ужас, даже несмотря на то, что вид из маленького пластмассового иллюминатора в самолете почему-то ничуть не пугает. Рассказ о «небесной тропе» и здешний вид из окна в унылый дождливый день, когда темно-коричневые с лиловым оттенком клочья косо проплывают на фоне грязно-белых барашков дождевых облаков, вызвали у нее тоску по Западу — по его суше, по бежевому тону его словно бы сплошь керамических пейзажей. Она хотела поделиться своими размышлениями со Сьюки, но подруга-вдова, скинув туфли, босиком проследовала в соседнюю комнату и уселась за свой миниатюрный столик перед ноутбуком фирмы «Хьюлетт-Паккард». Ее пальцы выбивали дробь, очень напоминающую стук дождя по крыше, когда она стремительно, почти не останавливаясь и даже не колеблясь, строчила свой роман — вероятно, новый эпизод, основанный на недавнем жестоком разочаровании. Поспешный цокающий звук клавиатуры наполнял воздух в комнате ощущением подкрадывающейся паники; оно не отступило даже тогда, когда дождь начал стихать. Когда Джейн, появление которой предвосхитили сначала скрежет покрышек «ягуара» по гравию подъездной аллеи, потом тяжелые шаркающие шаги по не покрытой ковром цементной лестнице «Ленокс сивью апартментс», наконец вошла в дверь, вид у нее был такой, будто она только что увидела привидение. Ее лицо было серым, как день за окном, у корней некогда черных волос проступила седина, а тело скукожилось, словно она, и без того маленькая, превратилась в свою уменьшенную фотокопию. Наверняка снова почувствовала разряд.

— Ну, как там док Пит? — спросила Александра нарочито небрежным тоном, призванным смягчить грядущую драму.

Джейн открыла рот, чтобы ответить, но подождала, когда Сьюки в соседней комнате перестанет стучать по клавишам, после чего драматично-таки сообщила подругам:

— Этот ос-с-столоп не знает, что со мной. Он прослушал мое сердце и легкие, заглянул в уши, посмотрел глазное дно и счел, что у меня все в порядке.

— Ну, так это же хорошо, — сказала Сьюки, по-прежнему косясь на экран своего маленького ноутбука, где продолжалась некая таинственная активность. Ее рука вдруг сорвалась с колена и быстро напечатала какую-то поправку.

— Это замечательно, Джейн, — решительно объявила Александра. — Ты должна испытывать огромное облегчение. — На самом деле, пребывая в том уже полуподземном секторе нашего бытия, где чужие дурные вести доставляют удовольствие, она была разочарована. Джейн выглядела ужасно и вела себя эгоцентрично.

— Я рассказала ему об ощущениях внизу живота, и он хочет направить меня на рентген к своему сыну в Провиденс, — сказала Джейн, оглядываясь. — Кофе остался или вы, свиньи, выпили все?

— Я после полудня к нему не прикасаюсь, — ответила Сьюки.