Жорж Санд - Деревенские повести Страница 41

— Такие шутки не по моему вкусу, — возразила Мадлена. — Сберегайте их для тех, кто их любит.

XI

Первые дни Мадлена Бланшэ переносила довольно хорошо свое горе. Она узнала от своего нового работника, который встретился с Франсуа при найме, что подкидыш сговорился за восемнадцать пистолей в год с одним из эгюрандских земледельцев, у которого была хорошая мельница и земли. Она была довольна, что он получил хорошее место и сделала все возможное, чтобы приняться за свои дела без чересчур большого сожаления. Но, помимо ее воли, горе ее было велико, и она долго болела небольшой лихорадкой, которая подтачивала ее совсем потихонечку, так что никто не обратил даже на это внимания. Франсуа правильно сказал, что, уходя от нее, он уводит с собой ее лучшего друга. Ей скучно было быть совсем одной и не иметь даже с кем поговорить. Потому-то она еще больше возилась со своим сыном Жани, который, действительно, был славным мальчиком и не злее ягненка.

Но кроме того, что он был еще мал, чтобы понять все, что она могла сказать Франсуа, он не выказывал к ней той заботливости и того внимания, которые проявлял подкидыш в его лета. Жани любил свою мать больше даже, чем большинство детей, потому что она была матерью, какую не встретишь каждый день. Но она его так не трогала и не удивляла, как это было с Франсуа. Ему казалось совсем обыкновенным, что его так любят и ласкают. Он пользовался этим, как своим добром, и рассчитывал на это как на должное, в то время как подкидыш был благодарен за самую маленькую ласку и так благодарил за нее всем своим поведением, тем, как он говорил, смотрел, краснел и плакал, что Мадлена, находясь с ним, забывала, что никогда не имела ни отдыха, ни любви, ни утешения в своей семейной жизни.

Оставшись в одиночестве, она снова и снова думала о своем несчастливом браке и долго перебирала все свои горести, которые, благодаря этому общению и этой дружбе, оставались как бы в тумане. Ей не с кем было больше почитать вместе, некому было поинтересоваться вместе с ней человеческой нуждой, помолиться вместе единым сердцем и даже посудачить и пошутить простодушно и честно. Все, что она видела, все, что она делала, потеряло для нее вкус и напоминало ей те времена, когда был с нею этот добрый товарищ, такой спокойный и дружелюбный. Шла ли она на свой виноградник или к фруктовым деревьям, или на мельницу, не было местечка, хотя бы в ладонь величиной, где бы она не проходила десятки тысяч раз с этим ребенком, повисшим на ее платье, или с этим усердным слугою, хлопочущим рядом с ней. Она чувствовала себя так, будто потеряла сына, замечательного и подающего большие надежды; как бы она ни любила того, который оставался, с другой половиной своей привязанности она не знала, что делать.

Ее муж видел, что она хиреет, и, сжалившись над угнетенным и печальным видом ее, он испугался, что она может сильно заболеть, а у него совсем не было охоты ее терять, так как она держала в порядке его добро и сберегала то, что он расточал на стороне. Севера не хотела, чтобы он был связан с мельницей, а он хорошо чувствовал, что все там пойдет плохо, если Мадлена не будет больше смотреть за ней; он по привычке попрекал ее и жаловался, что она недостаточно старательна, но совсем не мог рассчитывать на лучшее со стороны кого-либо другого.

Чтобы ухаживать за ней и развлекать ее, он постарался найти ей подходящую компанию; как раз в это время дядя его умер, и самая младшая из его сестер, находившаяся под его опекой, свалилась ему на руки. Сначала он думал поселить ее у Северы, но другие родные устыдили его; да, впрочем, когда Севера увидела, что этой девчурке было уже пятнадцать лет и она обещала быть красивой, как день, у нее отпала охота пользоваться выгодами от этой опеки, и она сказала Бланшэ, что считает присмотр и заботу за молодой девушкой чересчур рискованным для себя делом.

По этой причине Бланшэ, который видел выгоду в том, чтобы стать опекуном сестры, — так как дядя, воспитавший ее, одарил ее в своем завещании, — и который никак не хотел поручать ее другим родным, привел ее на мельницу и предложил своей жене принять ее как сестру и подругу; нужно было научить ее работать и помогать по хозяйству и, однако же, не обременять ее работой, чтобы у нее не явилось желания уйти в другое место.

Мадлена охотно согласилась на это семейное решение. Мариета Бланшэ понравилась ей прежде всего за ту самую красоту, которая не понравилась Севере. Она подумала, что ум и доброе сердце всегда соединены вместе с прекрасным лицом, и приняла это юное дитя скорее как дочь, чем как сестру, которая могла, может быть, заменить ей бедного Франсуа.

В это самое время бедный Франсуа старался переносить свое горе терпеливо, но это плохо ему удавалось, так как никогда еще никакой другой мужчина или ребенок не был обременен такой тяжестью. Сначала он сильно заболел от всего этого, и это было, пожалуй, счастьем для него, так как он испытал доброе сердце своих хозяев, которые не отправили его в больницу, а оставили у себя и хорошо за ним ухаживали. Этот мельник ничуть не походил на Кадэ Бланшэ, и его дочь, которой было за тридцать и которая еще не была пристроена, славилась своей благотворительностью и хорошим поведением.

Эти люди, впрочем, видели, что, несмотря на болезнь, подкидыш был для них хорошей находкой.

Он был такой крепкий, такого хорошего сложения, что справился с болезнью скорее, чем всякий другой, а кроме того он начал работать прежде, чем по-настоящему выздоровел, но не разболелся от этого вновь. Совесть его мучила за потерянное время, и, кроме того, он хотел вознаградить своих хозяев за их доброту. Больше двух месяцев он продолжал чувствовать недомогание и, начиная утром работать, ощущал такую тяжесть в теле, будто упал с крыши. Но мало-по-малу он согревался и никому не говорил, как трудно было ему приниматься за работу. Им были так довольны, что вскоре поручили ему много более важных дел, которые вовсе не входили в его обязанности. Было также очень удачно, что он умеет читать и писать, и ему доверили вести счета, чего еще никогда не удавалось раньше делать, а это часто вносило путаницу в дела мельницы. Вообще он держался очень хорошо в своем несчастьи; а так как из осторожности он не хвастался тем, что был подкидышем, никто не попрекал его происхождением.

Но ни хорошее обращение, ни дела, ни болезнь не могли его заставить забыть Мадлену и эту милую мельницу в Кормуэ, и маленького Жани, и кладбище, где покоилась Забелла. Сердечные привязанности его были далеко от него, и по воскресеньям он уносился мечтами вдаль и совсем не от дыхал от своей усталости за неделю. Он был так отдален от своих краев, на целые шесть миль расстояния, что не имел оттуда никаких вестей. Он думал сначала к этому привыкнуть, но беспокойство его пожирало, и он придумывал себе всякие способы, чтобы по крайней мере два раза в год узнавать, как живет Мадлена: он ходил по ярмаркам и искал глазами какого-нибудь знакомого из своих прежних мест, и когда он его находил, он расспрашивал обо всех, кого знал, начиная из осторожности с тех, до которых ему было мало дела чтобы дойти до Мадлены, которая интересовала его больше всего, и таким образом он имел немного вестей о ней и о ее семье.

— Но, однако, становится поздно, уважаемые мои друзья, и я засыпаю над своим рассказом. До завтра; если вы хотите, я вам тогда доскажу остальное. Добрый вечер компании!

Коноплянщик пошел спать, а работник зажег фонарь и пошел проводить тетку Монику до дома кюрэ, так как она была пожилая женщина и не очень-то хорошо видела.

XII

На другой день мы все очутились на ферме, и коноплянщик продолжал свой рассказ так:

— Прошло уже приблизительно три года, как Франсуа жил в местности Эгюранд, по направлению к Вильширону, на прекрасной мельнице, которая называлась либо Верхняя Шамполь, либо Нижняя Шамполь, либо Средняя Шамполь, так как в этой стране, как и в нашей, название Шамполь очень распространенное. Я был два раза в этих местах; это красивая и хорошая страна. Деревенский люд там богаче, у них лучше дома, они лучше одеты; там больше занимаются торговлей, и хотя земля менее плодородна, она больше приносит. Почва там, однако же, очень неровная; там пробиваются скалы, и ручьи бороздят землю. Но там все-таки очень красиво и привлекательно. Деревья там замечательно хороши, а обе Крезы бегут там извилистым узором, чистые, как горная вода.

Мельницы там более значительны, чем наши; а та мельница, где находился Франсуа, была одна из самых сильных и лучших. Однажды зимою его хозяин, который звался Жан Верто, сказал ему:

— Франсуа, слуга мой и друг, мне нужно сказать тебе что-то, и я прошу тебя уделить мне внимание.

— Прошло уже некоторое время, как мы знаем друг друга, ты и я; и если я много выиграл в своих делах, если моя мельница процветает, если я получил предпочтение перед всеми моими собратьями, если, наконец, я смог увеличить свое состояние, я не скрываю от себя, что всем этим обязан тебе. Ты мне служил не как слуга, а как друг и родственник. Ты предался моим интересам, как если бы они были твоими. Ты управлял моим имуществом, как я никогда сам не сумел бы этого сделать, ты всем показал, что имеешь больше знаний и способностей, чем я. Господь бог не сделал меня подозрительным, и я всегда бывал бы обманут, если бы ты не проверял людей и все прочее вокруг меня; лица, злоупотреблявшие моей добротой, немного покричали, но ты смело захотел взять на себя ответственность, и это подвергало тебя не раз опасностям, из которых ты всегда выходил с мужеством и кротостью. Мне нравится в тебе, что у тебя сердце такое же хорошее, как голова и руки. Ты предан порядку, а не скаредности. Ты не даешь себя так обманывать, как я, и однако же так же, как и я, любишь помогать ближнему. С теми, кто действительно был в нужде, ты первый советовал мне быть великодушным. С теми же, которые только притворялись, ты быстро мешал мне быть обманутым. И потом ты очень ученый для деревенского человека. Ты хорошо мыслишь и рассуждаешь. У тебя есть выдумки, которые тебе всегда удаются, и все, что бы ты ни затеял, оканчивается хорошо. Так вот, я доволен тобой и хотел бы, чтобы и ты со своей стороны был доволен. Скажи же мне совершенно откровенно, не желаешь ли ты чего-нибудь от меня, так как я ни в чем тебе не откажу.