Божена Немцова - Бабушка Страница 42

— Ох, и зачем было вспоминать! … забеспокоилась бабушка. — Теперь Яник покоя не даст, пока не увидит Орликово ружье.

— Ну и что ж, пускай себе любуется. Иди, Орлик, принеси ружье, ведь оно не заряжено? … — Нет, батюшка. Помнишь, я последнюю пулю выпустил в кобчика, — отвечал мальчик.

— И застрелил его, можешь гордиться. Иди покажи птицу мальчикам.

Братья весело побежали за Орликом из комнаты. Как ни убеждал Бейер бабушку, что боятся нечего, что Орлик осторожный парень, ружье не выходило у нее из головы, и она пошла следом за детьми.

— Отчего тебя зовут, как птицу? — спросила Орлика Аделька, последовавшая за бабушкой: Ян и Вилем тем временем разглядывали застреленного кобчика.

— По-настоящему-то меня зовут Аврел, — мальчик поглядел на Адельку и засмеялся, — но отец решил звать меня Орлом, и мне так больше нравится. Орел красивая птица. Отец раз застрелил орла.

— Еще бы не красивая! — воскликнул Ян. — Хочешь, я покажу тебе орла и еще много всяких зверей в книжке, которую мне подарили в прошлом году на именины. Пойдем со мной! — Яник потащил Орлика в комнату и стал показывать ему картинки.

Орлику очень понравились нарисованные звери и птицы, даже Бейер с большим удовольствием перелистывал одну страницу за другой.

— Вроде прежде у тебя такой книги не было? … — заметил он.

— Я получил ее в подарок от барышни Гортензии. Кристла мне подарила двух голубей, лесник из Ризенбурга — кроликов, бабушка — двадцать крейцеров, а папенька с маменькой купили мне костюмчик, — хвастался Ян.

— Везет же тебе, — сказал Бейер, не отрываясь от книги и, увидев лисицу, улыбнулся. — Как живая … Погоди ж, рыжая плутовка, доберусь я до тебя! …

Вилем с удивлением посмотрел на лесника, думая, что его слова относятся к нарисованной лисе, но тот со смехом добавил:

— Не бойся, этой лисичке я ничего не сделаю. У нас такая же в горах есть, — той вот следует прижать хвост: вредная тварь …

— Ну, Петр ее изловит; перед отходом сюда я вместе с ним ставил капкан, — заявил Орлик.

— Э-э-э, малый, лиса во сто крат хитрее твоего Петра, человеку и невдомек, на какие уловки она может пуститься, особливо если лиса побывала в капкане, вот как эта, которую я подстерегаю. Хотели мы раз приманить ее жареным мясом. Думали, раз, бестия, голодна, непременно попадется. А она, треклятая, что сделала? Отгрызла попавшую в капкан лапу и ушла. Теперь навряд ли удастся ее поймать. Беда и людям мозги вострит, а у лисы разуму не меньше чем у человека, — философствовал Бейер, листая страницы.

— Недаром говорят: хитер, как лиса, — примолвила бабушка.

— Вот орел! — закричали мальчики, любуясь изображением гордой птицы с распушенными крыльями, готовой кинуться на добычу.

— Как раз такого я и застрелил; красив был на удивление … Жаль, конечно, но что поделаешь, такой случай не всякий день представится. Целил я метко, а в этом вся штука — не люблю мучить животных.

— Вот я то же говорю, — поддакнула бабушка.

— Как у вас рука поднимается на бедных зверушек, я бы никого не могла застрелить! — сказала Барунка.

— А зарезать могла бы? … — засмеялся охотник. — Что ж лучше? Когда животное, не чуя опасности, падает с одного выстрела или когда его начнут ловить, пугать, потом хватят ножом, да порой так неловко, что птица улетит недорезанная? …

— Не мы режем кур, а Ворша, — оправдывалась Барунка, — они у нее сейчас же умирают: ведь она их не жалеет!

Некоторое время дети еще забавлялись картинками, затем мать позвала всех ужинать.

Обычно дети приставали к Бейеру с расспросами, не случилось ли ему заблудиться в горах, не наткнулся ли он на сад Рыбрцоуля, и о всяком другом. А нынче они, не сводя глаз с Орлика, жадно слушали рассказы об опасностях, которые подстерегали его с отцом на каждом шагу, о застреленных зверях, об огромных снежных лавинах … Такие лавины, скатываясь с гор, засыпают целые деревни, так что люди оказываются погребенными в снежной могиле и им приходится выбираться через трубу и расчищать снег вокруг дома.

Все это не страшило Яна. Он только и мечтал, как бы скорей подрасти и уйти в горы к Бейеру.

— Когда ты будешь у нас жить, батюшка отдаст меня ризенбургскому леснику; ведь нужно научиться охотиться и там, где легче.

— Как жалко, что тебя не будет дома! — опечалился Ян.

— Ты не соскучишься, у нас, кроме меня, еще двое ребят: брат Ченек — твоих лет, и сестра Марженка — она тебя обязательно полюбит, — обещал Орлик.

Пока дети, сидя во дворе, слушали Орлика и рассматривали на свет принесенные мальчиком кристаллы, бабушка рассказывала Бейеру о наводнении и обо всех событиях этого года.

— А как поживает семья моего ризенбургского собрата?

— Все здоровы, — отвечала Терезка, — Анушка сильно вытянулась, мальчики ходят в школу на Червеную гору, им туда ближе, чем в город. Удивляюсь, что его самого еще не видно: он сказал, как отправится на тягу, непременно зайдет повидаться с вами. Утром-то он здесь был, приходил сообщить, что в замке получено письмо из Вены. Я уже сбегала в замок и узнала, что Гортензия поправляется, княгиня, может, приедет сюда к дожинкам (народное название праздника в честь окончания жатвы), пробудет у нас две недели, а потом отправится во Флоренцию. Есть надежда, что муж останется здесь на всю зиму. Говорят, княгиня никого не возьмет из своей свиты. Наконец-то поживем всей семьей подольше!

Терезка разговорилась, чего с ней не случалось в последнее время; давно не было у нее так покойно на душе, как в этот день, когда она получила радостное известие, что муж скоро приедет.

— Слава богу, Гортензия на поправку пошла, — вздохнула бабушка, — случись что, как жалко было бы девушки, такой молоденькой да доброй. Мы все молились за нее, еще вчера Цилька Кудрнова о ней плакала.

— И не удивительно, — заметила Терезка.

Бейер спросил, что значат ее слова, и бабушка рассказала ему о том, как она побывала в замке и как помогла Гортензия семье Кудрновых — само собой, бабушка приписала ей все свои заслуги в этом деле.

— Слыхал я, графиня-то дочь … — начал Бейер. В эту минуту кто-то постучал в окно.

— Это кум, по стуку узнаю; милости просим! — звонким голосом крикнула Прошкова.

— Ну и злые же языки у людей!… — покачала головой бабушка в ответ на замечание лесника. — Как себя ни поведешь, от напраслины не уйдешь — испокон веков так. Не все ли нам равно, чья она дочь?…

В дверях появился ризенбургский лесник; друзья сердечно поздоровались.

— Где это вы запропастились, чего не шли так долго? — спросила бабушка, покосившись на ружье, которое лесник вешал на гвоздь.

— Ко мне пожаловал управляющий. Каков гусь! Снова пришел за дровами: продал свою долю, а теперь хочет получить вперед и подбить человека на мошенничество. Ну, не на таковского напал! Я по его лисьим ухваткам тотчас учуял, что неспроста ко мне заявился. Досталось ему как следует, и Милу я ему припомнил! Жалко парня, да и Кристлу тоже. Я нынче завернул к ним пропустить кружку пива — на нее глядеть страшно. Это все работа ч-ч-ч … — И лесник хлопнул себя по губам, вспомнив, что при бабушке нельзя кое-кого поминать.

— А что такое с ними случилось? — спросил Бейер, и словоохотливая бабушка рассказала ему, как Мила был отдан в солдаты.

— Так оно и ведется на белом свете: куда ни глянь, всюду горе и страдание, и у великих и у малых. А нет, так человек сам их себе выдумает, — рассудил Бейер.

— Как золото огнем, так человек страданием и печалями очищается от всего нечистого, — проговорила бабушка. — Не узнав горя, не узнаешь радости … Душой бы рада помочь девушке, да не знаю, как. Видно, ничего не поделаешь. Завтра, как угонят Милу, еще горше бедняжке будет.

— Стало быть, завтра и угоняют? Что ж так скоро? Куда же его отправляют? — удивился лесник.

— В Градец.

— Выходит, нам по пути, только я с ребятами на плотах, а он пешком.

— В комнату вбежали мальчики. Ян и Вилем стали показывать ризенбургскому леснику застреленного Орликом кобчика, а Орлик сообщил отцу, что они видели сейчас у плотины безумную Викторку.

— Она еще жива? — удивился Бейер.

— Жива, бедняжка, а куда б лучше ей лежать в могиле, — отвечала бабушка. — Слабеть стала, стареть, редко теперь услышишь ее пение, разве только в лунные ночи.

— К плотине-то она, как и прежде, приходит. Уставится в воду и сидит далеко за полночь, — проговорил ризенбургский лесник. — Вчера поздно вечером проходил я мимо, гляжу, она ломает ивовые прутики и бросает в воду. «Что ты делаешь?» — спрашиваю. Молчит. Я в другой раз спросил. Обернулась, глазами как сверкнет, думал, бросится на меня. Нет, отвернулась и опять начала бросать прутики через плотину. Верно, узнала меня или другое что ее отвлекло. Бывает, с ней человеку не сладить … Жалеючи подумаешь: скорей бы уж бог прибрал горемычную … Но если б я, стоя на тяге, не видел ее сидящей у плотины или не услыхал колыбельной песенки, мне бы чего-то недоставало, я бы скучал, — говорил ризенбургский лесник, все еще державший в руках кобчика.