Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5 Страница 43

6

215

Он вздохнул и начал забываться сном…

– Утро вечера мудренее… – [заключил он и заснул] говорил он. – Обломов… щина… обломовщина…

1 – вот оно что! Какое слово: точно клеймо, жжется… Прочь, прочь, обломовщина! – И заснул. ‹л. 72 об.›

Первоначальная редакция начала главы V части второй

(Т. 4, с. 185-188)

Гл‹ава›

[«Теперь или никогда!» – являлись грозные слова, как Бальтасару на пиру.

2 [Все‹часно?›] [Ежечасно и утром] Утром он читал их на своих брошенных в угол книгах, на пыльных стенах и занавесках,

3 [в пустых] [в пустой чернильн‹ице›] на [своем] изношенном халате, на [апат‹ичном› тупом лице Захара. Ночью они огнем горели в его воображении, напоминая о

4 пройденной половине жизни

5 и угрожая перспективой тяжелого [и горь‹кого›], пустого существования, без горя и без радости, без дела и без отрадного отдыха, без цели, без желаний. «Что ты делал, что делаешь, что будешь делать? – снилось ему беспрестанно, – вставай – теперь или никогда!»

Никогда так живо не начертались ему эти слова, как в одном доме, куда

6 вечером завез его Штольц, где он прожил четыре-пять часов тою жизнию, какою некогда жил в Кудрине, в дни своей молодости, где под животворным огнем женской сферы]

216

«Теперь или никогда!» – явились Обломову грозные слова.

1 Он встал с постели, прошелся [по комнате] три раза по комнате, заглянул в гостиную: Штольц сидит и пишет.

2 [Он] Обл‹омов› подошел к своему запыленному столу, сел, взял перо, [по‹макал›] обмакнул в чернильницу, но чернил не было, поискал бумаги, ее не было. Он [подумал] задумался и машинально пальцем по пыли написал:

3 «Обломовщина».

4 Это слово снилось ему ночью, написанное огнем на стенах, как Бальтасару на пиру. Вошел

5 Захар и, не найдя Обломова на постели, [тупо и] мутно поглядел на барина. На тупом лице написано было: «Обломовщина!» «Одно слово, – думал он, – а какое… ядовитое! А что в нем: ничего такого нет!…» Захар, по обыкновению, взял гребенку, щетку и полотенце и подошел было причесывать его.

6

– Поди ты к черту! – сердито сказал Обломов и вышиб из рук Захара щетку, а Захар сам уже уронил и гребенку.

7

– Не ляжете, что ли, опять? – спросил Захар. – Так я бы поправил постель.

– Принеси мне чернил и бумаги, – отвечал Обломов.

Он, [приподнял] приподнимая голову, прислушивался с содроганием, [с содроганием] с беспокойством к этому отчаянному последнему зову разума и силы, [сидел, по‹грузившись›] тотчас погружался в глубокое раздумье и снова взвешивал и приводил,

8 что у него осталось еще в остатке силы воли и куда он понесет, во что положит этот скудный остаток некогда богатого капитала. После [болезненной и] мучительной думы [голова его снова тяжело падала на подушки, и [гл‹аза›]

217

[и влаж‹ные›] только влажные глаза свидетельствовали] как мучительна была исповедь его перед самим собою и как неудовлетворителен оказывался, после поверки, итог сил и воли. «Боже! – говорил он, – что я сделал с собой!» [пошли мне вновь «Ангела наставника, хранителя душ и телес наших».] Он хватался за волосы, рвал рубашку и [торопил] сжимал в руках полы халата…

1

«Воротиться или падать глубже,

2 [разве это не гамлетовский] забываясь в животном сне, покое и неге?»

3 Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского.

4 «Воротиться

5 – это значит вдруг [стряхнуть с] сбросить [с] [хала‹т›] [замасленный] широкий халат, сбросить его

6 с души, с ума, вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть! [Воротить‹ся› – значит… как воротиться?] Какой первый шаг сделать к тому? С чего начать? Не знаю, не могу… Нет… ‹л. 73› лукавлю: знаю и…

7 кажется, могу… Но как? "А вот как, – говорил ему вдруг какой-то бодрый голос,

8 – в неделю набросать подробную инструкцию поверенному и отправить его в деревню, Обломовку заложить, прикупить земли [оброчных], послать [к] план построек, квартиру сдать, взять паспорт и ехать на полгода за границу, сбыть на водах

9 лишний жир, сбросить тяжесть, освежить душу тем воздухом, о котором мечтал некогда с другом,

10 посмотреть на процесс

218

деятельной жизни в Париже и Лондоне, [взглянуть на] взглянуть [ум‹ным› разумным взглядом и полюбить порядок, тишину, правильное, невозмутимое отправление жизни в мыслящей и хозяйственной Германии,

1 потом… потом… ехать в Обломовку,

2 приложить свой ум и глаз к рукам крестьян, свои мысли смешать с их трудовым потом и, деля время между глубоко деловой, заботливой жизнью на нивах, на мельницах, в лесу, [потом в] на [городских] выборах и [между] среди новых и старых писателей, не прерывать связи с миром, не бегать где-то сильно разыгрывающегося и будто чужого нам, но занимающего других людей вопроса… жить, жить долгие годы, [не] с вечным клеймом заботы на лице, с вечной, ни на минуту не угасающей мыслью, с вечно поднятой рукой на [тр‹удЮ] [деятельность] труд, с вечно бьющимся perpetuum mobile в целом организме, во всей нравственной природе… и [пр‹иготовлять?›] готовить к такой же жизни семью…" Вот что значит воротиться!

3

[А не воротиться, а падать] Остаться – значит [прожить] надевать рубашку наизнанку, слушать прыганье Захаровых ног с лежанки, значит утопить всякую живую мысль [в], убить чувство наедине с Тарантьевым и

219

с Алексеевым,

1 не дочитать до конца "Путешествия в Африку", состареться

2 на квартире у кумы Тарантьева, опротиветь всем…

3 "Теперь или никогда, быть или не быть"».

Обломов приподнялся было [с постели], встал одной ногой с постели,

4 но не попал сразу

5 в туфлю и [при‹лег›] сел опять. ‹л. 73 об.›

Через неделю

6 Штольц уже уехал в ненавистную для Обломова Австрию,

7 взяв с него слово приехать [в Пар‹иж›] прямо в Париж. У Ильи Ильича уже и паспорт был готов, он уже заказал себе дорожное пальто, купил фуражку

8 и не поленился

9 написать, что взять с собой и что оставить на квартире. Мебель и прочие вещи поручено Тарантьеву отвезти к куме, на Выборгскую сторону, запереть их в трех комнатах и хранить до возвращения из-за границы. Уже знакомые Обломова, иные с недоверчивостью, другие со смехом, а третьи с каким-то испугом, говорили: «Едет, представьте, Обломов сдвинулся с места!»

10

220

Но Обломов не… уехал ни через месяц, ни через три.

1

Вот уж август, Штольц давно в Париже, пишет к нему неистовые письма и получает каждый раз ответ, но не с робким оправданием, а в каком-то торжественном тоне, то с необыкновенным, то тревожным, то возвышенным настроением.