Томас Рид - Всадник без головы Страница 43

Всадник сидел на прекрасной лошади; ее ровный, упругий шаг говорил о том, что она способна выдержать долгое путешествие.

Предполагалось ли такое путешествие или нет, трудно было сказать. Всадник был одет так, как обычно одевается любой техасец, собирающийся проехать десяток-другой миль. Вероятнее всего, он возвращался домой. Вряд ли в такой поздний час он выехал из дому. Серапе, небрежно наброшенное на плечи, быть может, предназначалось только для защиты от ночной росы.

Но так как в эту ночь роса не выпадала, то возможно, что всадник действительно собрался в далекий путь, тем более, что в том направлении, куда он ехал, поблизости не было ни одного селения.

Несмотря на это, он совсем не спешил, словно ему было безразлично, когда он достигнет цели своего путешествия. Наоборот, казалось, он был погружен в воспоминания, которые так сильно захватили его, что он не обращал никакого внимания на окружающее.

Конь был предоставлен самому себе, поводья висели свободно, но он не останавливался, а шел уверенным шагом, словно по знакомой тропе.

Так ехал первый путник, не подгоняя своего коня ни хлыстом, ни шпорами, пока не исчез в туманной дали, едва освещенной месяцем.

Почти в ту самую минуту, когда первый всадник скрылся из виду, на окраине поселка появился второй и поехал по той же дороге — словно они сговорились.

Судя по его одежде, он, вероятно, тоже отправился в дальний путь.

На нем был темный широкий плащ, ниспадавший сзади свободными складками на круп лошади.

В отличие от первого, этот всадник явно куда-то торопился и все время подгонял своего коня хлыстом и шпорами.

Казалось, он хотел кого-то догнать. Возможно, он догонял первого всадника… Судя по его поведению, это было вполне вероятно. Время от времени он наклонялся вперед и внимательно всматривался в даль, как будто ждал, что увидит силуэт, вырисовывающийся на фоне неба.

Вскоре второй всадник тоже исчез и как раз в том же месте, где скрылся из виду его предшественник. Так показалось бы тому, кто наблюдал бы за ним из форта или поселка.

И по странному совпадению, — если это было совпадением, — как раз в тот момент, когда скрылся второй всадник, на окраине маленького техасского селения показался третий; он стал продвигаться в том же направлении, что и два первых.

Как и они, он был одет так, словно отправился путешествовать. На нем был ярко-красный плащ, совершенно скрывавший его фигуру. Из-под широкой полы виднелось короткое охотничье ружье, лежащее поперек седла.

Как и первый всадник, он ехал медленно — даже для человека, которому предстоит еще долгий путь. Тем не менее он проявлял большое беспокойство и этим напоминал всадника, который ехал непосредственно впереди него.

Однако в поведении этих двух людей была и большая разница. В то время как всадник в темном плаще, казалось, догонял кого-то, всадник в красном, наоборот, постоянно оборачивался, как будто его интересовало лишь то, что происходило сзади.

Иногда он оглядывался, приподнимаясь в стременах, иногда поворачивал коня, внимательно всматриваясь в дорогу, по которой только что проехал, и все время прислушиваясь, как будто ждал, что вот-вот кто-то его догонит…

Продолжая то и дело оборачиваться, и этот всадник скоро скрылся вдали; он не догнал никого, но и его никто не догнал.

Разделенные почти одинаковым расстоянием, три всадника двигались по прерии, не видя друг друга.

И никто не мог бы сразу охватить взглядом всех троих или даже двоих, разве только сова с вершины какого-нибудь высокого холма или козодой, охотящийся в небесах за ночными бабочками.

Час спустя, когда три путешественника отъехали от форта Индж на десять миль, их взаимное положение значительно изменилось.

Первый всадник только что подъехал к длинной просеке, врезавшейся наподобие аллеи в гущу лесных зарослей, которые простирались направо и налево, насколько хватал глаз. Просеку можно было бы сравнить с широким проливом: ее зеленая поверхность была обрамлена более темной зеленью деревьев, точно поверхность воды, граничащая с берегом. Заходившая луна освещала ее примерно на полмили. Дальше просека круто сворачивала в черную тень деревьев.

Прежде чем въехать в эту просеку, первый из трех всадников явно проявил нерешительность: он сдержал своего коня и секунду или две всматривался в даль. Его внимание было сосредоточено на дороге среди лесных зарослей, назад он не оборачивался.

Но он колебался недолго.

Приняв решение, он пришпорил коня и поехал вперед.

И как раз в этот момент его заметил всадник в черном плаще, ехавший за ним по той же дороге; теперь он был от него на расстоянии только полумили.

Увидев его, всадник в черном плаще слегка вскрикнул. Казалось, он был доволен, что наконец догоняет человека, за которым едет уже десять миль. Погнав коня еще быстрее, он тоже въехал в просеку. Но первый всадник уже исчез в черных тенях на повороте.

Второй всадник без колебаний последовал за ним и скоро также исчез из виду.

Прошло довольно много времени, прежде чем этого места достиг третий всадник.

Он не въехал в лес, как первые два всадника, а повернул в сторону, к опушке; здесь он привязал свою лошадь и через заросли наискосок вышел на просеку.

По-прежнему он оглядывался назад, словно то, что делалось там, интересовало его гораздо больше происходящего впереди. Он подошел к затененному месту просеки и скрылся в темноте, как и первые всадники.

Прошел час, а неугомонный хор ночных голосов в зарослях, дважды прерванный стуком лошадиных копыт и один раз шагами человека, продолжал звучать.

Но вот лесные голоса снова замолкли; на этот раз они оборвались все сразу и надолго. Звук, заставивший их умолкнуть, не был похож ни на топот лошадиных копыт, ни на шорох шагов человека, ступающего по мягкой траве. Это был сухой треск ружейного выстрела.

И подобно тому, как по мановению дирижерской палочки мгновенно обрывается игра оркестра, так и певцы прерии все сразу замолкли, услышав этот резкий звук, который внушал им особый страх.

Перестала мяукать тигровая кошка в зарослях, не стало слышно завываний койота, бродившего по опушке леса, и даже ягуар, которому не страшен никакой лесной зверь, тоже испугался выстрела и перестал рычать.

Но за выстрелом не последовало ни стонов раненого человека, ни визга подстреленного животного, и ягуар, набравшись храбрости, снова стал пугать обитателей леса своим хриплым рычаньем.

Друзья и враги — птицы, звери, насекомые, пресмыкающиеся, — не обращая внимания на его рев, доносившийся издалека, снова завели свой оглушительный концерт. И скоро в зарослях установился обычный шум, и, даже стоя рядом, надо было кричать, чтобы услышать друг друга.

Глава XXXVII. ЗАГАДОЧНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Колокол Каса-дель-Корво дважды прозвонил, приглашая к завтраку, а еще раньше протрубил рожок, созывая невольников с дальних уголков плантации.

Те, кто работал вблизи, расположились около своих хижин на траве или на бревнах и принялись за еду.

Семья плантатора, собравшись в столовой, уже готова была сесть за стол, но оказалось, что не все еще в сборе.

Не было Генри.

Сначала этому не придали никакого значения, и все ждали, что он вот-вот появится.

Но прошло несколько минут, а Генри все не было. Плантатор с некоторым удивлением сказал, что не в привычках сына опаздывать к столу.

На юго-западе Америки принято, что к утреннему завтраку вся семья собирается в определенный час и все вместе садятся за стол. Этот обычай возник в связи с некоторыми особенностями местного меню. «Виргинский бисквит», вафли, гречневые оладьи — все это вкусно только прямо с огня. И час, когда завтракают в столовой, — час мучений для кухарки у раскаленной плиты.

Лентяи, которые любят поспать и опаздывают к завтраку, рискуют получить холодные оладьи или остаться без вафель, — вот почему на южных плантациях таких лентяев мало.

Поэтому и в самом деле могло показаться странным, что Генри Пойндекстера все еще не было за столом.

— Куда же пропал мальчик? — ни к кому не обращаясь, спросил отец уже в четвертый раз.

Ни Колхаун, ни Луиза ничего не ответили. Луиза и сама задала такой же вопрос. Однако в ее взгляде и в тоне сквозилю что-то странное, но это можно было заметить, лишь внимательно всмотревшись в ее лицо.

Едва ли это объяснялось отсутствием ее брата за завтраком. Такой пустяк вряд ли мог кого-нибудь взволновать, а Луиза в эту минуту, несомненно, была сильно взволнована.

Чем же? Никто не спросил ее. Отец не заметил ничего странного в ее взгляде, и тем более кузен, который сам старался скрыть какую-то неприятную мысль под маской напускного спокойствия.

С тех пор как Колхаун вошел в столовую, он не произнес еще ни одного слова и, вопреки своей привычке, ни разу не посмотрел на Луизу.