Луи Селин - Путешествие на край ночи Страница 43

Бедняку вообще хлопотно сходить на берег, а уж галернику и подавно, потому что в Америке здорово недолюбливают галерников, прибывающих из Европы. «Все они анархисты!» — считают здесь. Американцы хотят видеть у себя только любопытных туристов с тугой мошной: ведь все европейские деньги — дети доллара.

Я, пожалуй, мог бы, как другие, кому это удалось, попробовать переплыть порт, выбраться на набережную и заорать: «Да здравствует Доллар! Да здравствует Доллар!» Это недурной трюк. Таким способом высадились многие, кто сделал себе потом состояние. Но это навряд ли верняк — об этом только рассказывают. В мечтах и не такое увидишь. А я, пока болел малярией, вынашивал иную комбинацию.

На борту галеры я выучился считать блох (не просто их ловить, а складывать, вычитать, короче, вести статистику), а это занятие тонкое. Вроде бы ничего особенного, но техники требует специальной. Вот я и решил найти ей применение. Что ни говори об американцах, в технике они разбираются. Моя манера считать блох наверняка им понравится — тут уж я был заранее уверен. На мой взгляд, дело не должно было сорваться.

Я как раз собирался предложить им свои услуги, но нашей галере велели отправиться на карантин в безлюдную бухточку на расстоянии окрика от близлежащего поселка и в двух милях восточнее Нью-Йорка.

Мы простояли там под наблюдением не одну неделю, так что в конце концов у нас сложились определенные привычки. Каждый вечер, после ужина, в поселок отправляли команду за водой. Чтобы осуществить свой план, мне надо было попасть в эту команду.

Ребята знали, что я задумал, но их самих авантюры не соблазняли. «Псих, но безвредный», — отзывались они обо мне. На «Инфанте Сосалии» кормили неплохо, били не очень, в общем, жилось терпимо. Труд как труд, не больше. И кроме того, бесценное преимущество: с галеры не списывали, а король даже обещал ребятам нечто вроде небольшой пенсии по достижении шестидесяти двух лет. Такая перспектива их страшно радовала, потому что позволяла помечтать. К тому же по воскресеньям они играли в выборы и казались себе свободными людьми.

Во время многонедельного пребывания в карантине они рычали в твиндеках на все голоса, дрались и натягивали друг друга. Но больше всего их удерживало от бегства вместе со мной то, что они не желали ни слышать, ни знать об Америке, которой я заболел. У каждого свое пугало; для них им была Америка. Они даже пытались отбить тягу к ней и у меня. Напрасно я втолковывал им, что в этой стране у меня есть друзья, в том числе моя малышка Лола, которая теперь наверняка богата. И конечно, Робинзон, несомненно создавший там себе положение в деловом мире: из них было не выбить отвращения, брезгливости, ненависти к Соединенным Штатам.

— Псих ты и психом подохнешь! — отвечали мне они.

В один прекрасный день я устроился так, что меня послали с ними к водоразборной колонке в поселке, а там объявил, что не вернусь на галеру. Привет!

В сущности, это были хорошие парни, работяги. Они по-прежнему не одобряли меня, но тем не менее пожелали мне, хоть и на свой лад, удачи и всего наилучшего.

— Валяй! — сказали они. — Валяй иди! Только помни, что мы предупреждали: твои запросы не для беспорточника. У тебя жар еще не прошел, вот и дуришь. Ты еще вернешься из своей Америки, и видок у тебя будет почище нашего. Сгубят тебя твои вкусы. Учиться хочешь? Да ты и так для своего положения чересчур много знаешь.

Тщетно я твердил им, что у меня здесь друзья, которые меня ждут. Я базарил впустую.

— Друзья? — прыскали ребята. — Положили на тебя твои друзья! Они же о тебе давно забыли.

— Но я хочу посмотреть на американцев, — настаивал я, — и потом у них бабы, каких нигде больше нет.

— Возвращайся-ка с нами, лопух! — отвечали они. — Кому говорят, не дело ты затеял. Только еще сильней расхвораешься. Вот мы тебе сейчас расскажем, что такое американцы. У них так: каждый либо уже миллионер, либо падла. Середки не бывает. Такой, как есть, теперешний, миллионеров ты точно не увидишь. А уж падла, будь спокоен, тебя накормит! Сыт будешь прямо сейчас.

Вот как обошлись со мной мои товарищи. Эти неудачники, пидеры, недочеловеки довели меня до белого каления.

— Катитесь вы подальше! — огрызнулся я. — Вы же слюни от зависти пускаете, и только. Сдохну я у американцев или нет — это мы еще посмотрим. Пока что ясно одно: все вы одна шоколадная фабрика между ногами, да и та никудышная.

Словом, отбрил их и остался доволен.

Наступила ночь, и с галеры ребятам засвистели. Все они, кроме одного — меня, ритмично заработали веслами. Я выждал, пока плеск стихнет, потом досчитал до ста и что было духу припустил к поселку. Он был нарядный: хорошее освещение, дома, ожидающие обитателей и расположенные по обе стороны тихой, как они, часовни. Но меня трясло от озноба, малярии и страха. Там и сям мне попадались моряки из местного гарнизона, не обращавшие на меня никакого внимания, и даже дети, в том числе крепкая мускулистая девчонка. Америка! Я добрался до нее. Вот уж что приятно видеть после стольких приключений! Это возвращает к жизни, как сочный плод. Я попал в единственный поселок, в котором никто не жил. Маленький гарнизон, состоявший из моряков с семьями, поддерживал строения в должном порядке на случай, если какое-нибудь судно привезет с собой эпидемию и возникнет угроза огромному порту.

Тогда в этих помещениях угробят как можно больше иностранцев, чтобы население города не заразилось. Там даже кладбище по соседству устроили, славненькое такое — повсюду цветочки. Словом, в поселке ждали. Ждали уже шестьдесят лет и ничем другим не занимались.

Я приглядел пустой домишко; забрался туда и тут же заснул, а утром появились матросы в робах, все как на подбор ладные, прямо загляденье, и принялись подметать и поливать улицы и перекрестки вокруг моего убежища и во всем этом гипотетическом поселке. Я напустил на себя независимый вид, но был так голоден, что меня поневоле понесло в ту сторону, откуда тянуло кухней.

Тут меня засекли, а затем и зажали справа и слева два патруля, твердо решившие выяснить, кто я такой. Речь первым делом зашла о том, не бросить ли меня в воду. Меня кратчайшим путем поволокли к начальнику карантина, я малость сдрейфил и, хотя за время своих постоянных злоключений поднабрался нахальства, все-таки чувствовал, что малярия сидит во мне слишком глубоко и мне лучше воздержаться от разных блестящих импровизаций. Я просто брел почти без сознания.

Лучше уж было совсем потерять его, что со мной и случилось. Очнулся я в канцелярии, где мужчин вокруг меня сменили несколько дам в светлых платьях; они забросали меня расплывчатыми благожелательными вопросами, которыми я вполне удовлетворился бы. Но снисходительность в этом мире всегда кратковременна, и уже назавтра мужчины опять повели со мной разговоры о тюрьме. Я воспользовался случаем и как бы мимоходом завел речь о блохах. Мол, я умею их ловить и считать — это моя профессия. И еще сортировать этих паразитов, вести им статистический учет. Меня слушали. Но вот верили мне или нет — другой вопрос.

Наконец появился сам начальник карантина. Его именовали «главным врачом», титулом не очень ему подходящим, потому как он оказался куда грубей остальных, хотя и решительней.

— Что это ты плетешь, приятель? — спросил он. — Говоришь, умеешь блох ловить? Ну-ну!

Он пытался припугнуть меня такими словами. Но я с ходу выложил ему свою подготовленную заранее защитительную речь:

— Я верю в учет блох. Он — цивилизующий фактор, поскольку служит исходной базой для чрезвычайно важных статистических выкладок. Прогрессирующая страна должна знать число своих блох, классифицированных по половым, возрастным, годичным и сезонным признакам.

— Хватит, хватит! Довольно трепаться, парень! — обрезал меня главный врач. — Здесь до тебя перебывала куча таких же ушлых ребят из Европы, которые угощали нас байками вроде твоих, а на поверку оказались анархистами, как все остальные. Нет, даже хуже: они и в анархизм-то больше не верили. Кончай хвастаться! Завтра отправим тебя на исследование к эмигрантам — это напротив нас, на Эллис-Айленд. Мой старший врач и ассистент мистер Смратт разберется, врешь ты или нет. Он уже два месяца требует у меня учетчика блох. Пойдешь к нему на пробу. Марш! И если наврал, тебя швырнут в воду. Марш! И берегись!

Я исполнил команду американской власти, как исполнял команды уже стольких властей: встал к нему передом, затем, сделав поворот «кругом» и одновременно отдав по-военному честь, — задом.

Я сообразил, что статистика — тоже способ попасть в Нью-Йорк. На следующий день вышеупомянутый старший врач Смратт, толстый, желтый и зверски близорукий мужчина в огромных дымчатых очках, коротко разъяснил мне мои обязанности. Узнавал он меня, должно быть, как хищные звери узнают добычу — скорее по контуру и повадке, чем по облику: при таких очках это было невозможно.