Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы Страница 45

— Я вполне обойдусь глазурью, спасибо, — ответил Ламотт. — Мне претит видеть в женщине ходячую мясную лавку.

— Эта глазурь так разнообразна, что ее одну можно изучать всю жизнь, — сказал Маквариш. — К каким только трюкам не прибегают женщины! Знакомый парикмахер рассказывал о просьбах женщин, которые приходят в его салон к маникюрше, она же специалист по излишним волосам. Женщины хотят, чтобы их лобковым волосам придали форму сердечка или стрелки, и терпят любые пытки горячим воском, чтобы получить нужный результат. А потом требуют, чтобы эти волосы покрасили хной! «Там внизу огонь пылает», как поется в матросской песне. Да уж, запоешь, когда увидишь результат!

— Только зря мучаются, — сказала Роберта. — Ради «туда-сюда-обратно» люди терпят что угодно. Точнее, Природа им в этом любезно помогает. Во время полового сношения острота восприятия сильно снижается: притупляются зрение, слух, вкус, осязание и обоняние, что бы там ни писали в книгах по технологии секса. Некрасивая партнерша на время становится красивой; кровавые прожилки и красный нос едва заметны, сопение не кажется комичным, зловоние изо рта словно пропадает. И это, Рене, вовсе не любовь: это Природа идет на помощь любви. И еще человек — единственное создание, знающее любовь как сложное чувство; кроме того, человек — единственное во всей природе существо, которое занимается сексом ради развлечения. О, это богатейший предмет для исследования.

— «Люби не так, как любит узник плоти»,[87] — процитировал Ламотт, делая вид, что затыкает уши. — Готов спорить, что никто из вас не знает этого сонета.

Время шло, и скоро я уже должен был предложить декану перейти к кофе и коньяку для желающих. Мне пришлось потрудиться, чтобы привлечь внимание декана: он, миссис Скелдергейт и Ладлоу по-прежнему бились насмерть из-за природы университетов.

— Ладлоу говорит, что университет — это город, но я не уверен, что это определение подходит, — говорил декан.

— Безусловно, университет — город молодежи, — сказала миссис Скелдергейт.

— Отнюдь, — возразил декан. — Да, к счастью, в университетах много молодежи, но одна молодежь не могла бы поддерживать их существование. Это город мудрости, а сердце университета — его ученые; университет не может быть лучше, чем они, и это к их огню приходят греться молодые люди. Потому что молодежь приходит и уходит, а мы остаемся. Они — минутная стрелка научных часов, а мы — часовая. Разумные общества всегда собирали своих ученых мужей в разного рода учреждения, где их главной задачей было — быть мудрыми, сохранять плоды мудрости и пополнять их в меру своих сил. Разумеется, в университеты как-то пролезают педанты и беспринципные люди, и нам не дают об этом забыть; и, как правильно заметил Ладлоу, у нас есть свои негодяи и воры — вот уж действительно «клерки святого Николая». Но мы — хранители и стражи цивилизации, особенно теперь, когда уже нет аристократии, когда-то выполнявшей эту задачу. Город мудрости — с вашего позволения, я бы остановился на этой формулировке.

Но ему не позволили остановиться на этой формулировке, потому что в университетах никто никогда не удовлетворяется чужими определениями. Заговорил Делони:

— Знаете, декан, я думаю, это не просто город: большой университет вроде нашего скорее похож на империю, он состоит из множества когда-то независимых колледжей, еще сохраняющих толику независимости, под эгидой федерации, которая есть сам университет. Ректор университета — император, он председательствует над совокупностью государств, у каждого из которых — свой правитель, а деканы, директора и так далее подобны великим князьям, главам могучих княжеств; здесь и там меж ними встречается князь-епископ,[88] как глава колледжа Святого Брендана, или митрофорный аббат, как декан «Душка». Все они ревниво охраняют свою власть, но все подчиняются императору. Университеты родились в Средние века и до сих пор сохраняют в себе много от той эпохи: не только в одеяниях и официальной атрибутике, но и глубоко в сердцах.

— Декан, когда вы говорите «ученые мужи», не следует ли добавлять «и жены», чтобы никого не обидеть? — спросила миссис Скелдергейт.

— Как юрисконсульт декана, я могу вас уверить, что ссылки на мужской род во всех формулировках включают в себя женский род, — сказал Ладлоу.

— А также любой другой род, чтобы не дискриминировать никого из университетского сообщества, — добавил декан, не совсем лишенный чувства юмора.

— Господин декан, не желаете ли кофе? — произнес я установленную формулу.

Декан поднялся, все остальные тоже встали, и образовались новые группы — на оставшиеся несколько минут вечера.

Ко мне подошел Артур Корниш:

— У меня не было случая сказать, что я вам чрезвычайно благодарен за сегодняшнее. Конечно, все думают, что я и так получу от дяди Фрэнка огромное наследство, но в большой семье все это происходит очень безлично, а мне хотелось иметь какую-нибудь памятку о дяде. Мы с ним больше похожи, чем может показаться. Он совсем молодым ушел от дел и посвятил себя собирательству предметов искусства; думаю, он специально притворялся еще менее практичным, чем на самом деле, чтобы избежать бремени участия в бизнесе. Знаете, когда он охотился за произведениями искусства, у него была невероятная хватка. В сделках с торговцами антиквариатом он украл бы и дохлую муху у слепого паука. Но ко многим художникам он был добр; так что, я думаю, одно в каком-то смысле компенсирует другое. Но скажите, откуда вы узнали, что меня интересуют музыкальные рукописи?

— Мне рассказал наш общий друг — мисс Феотоки. Как-то после занятия мы разговорились с ней о средневековых методах записи музыки, и она упомянула о ваших интересах.

— Я помню, что однажды говорил с ней об этом, но не думал, что она слушает.

— Она слушала. Она пересказала мне все ваши слова.

— Это приятно. Наши с ней музыкальные вкусы сильно различаются.

— Она интересуется средневековой музыкой и старается выяснить все, что можно, о более ранней. О ней почти ничего не известно: мы знаем, что Нерон играл на скрипке, но что именно он играл? Иисус с апостолами, воспев, пошли на гору Елеонскую,[89] но что именно они пели? А вдруг, услышав это пение, мы бы ужаснулись тому, как Спаситель гнусаво скрипит и воет? Мы можем восстановить музыку прошлого лишь за последние несколько веков, но музыка очень часто — ключ к человеческим чувствам. Холлиер мог бы этим поинтересоваться.

— Может быть, Мария это делает как раз для него. Она, кажется, им совершенно очарована.

— Я, кажется, слышал имя Марии? — К нам подошел Маквариш. — Это чудесное создание постоянно всплывает в разговорах. Кстати, я надеюсь, что не был сегодня излишне фамильярен с ее образом? Просто с тех самых пор, как я заметил эту Венеру в куче другого имущества вашего дядюшки, я был одержим ее сходством с Марией, а теперь, когда я забрал ее домой и рассмотрел в деталях, я в еще большем восторге. Она всегда будет рядом со мной — так невинно завязывая сандалию, словно рядом никого нет. Артур, если вам захочется вспомнить, как она выглядит, я всегда рад видеть вас у себя. Она к вам очень тепло относится, знаете ли.

— Почему вы так думаете? — спросил Артур.

— Потому что я вообще много знаю о ее мыслях. Один мой друг, вы с ним незнакомы, — очень забавный типчик, некто Парлабейн, — с ней близок. Он трудится на Холлиера — называет себя его фамулюсом, подумайте, какая прелесть, — и потому все время видит Марию, она работает в комнатах Холлиера. Они постоянно болтают по душам, и Мария рассказывает ему абсолютно все. Ну, не прямо, конечно, но он умеет читать между строк. Разумеется, она обожает Холлиера, но вы ей тоже очень нравитесь. Вас нельзя не любить, дорогой мой мальчик.

Он легонько тронул Артура за рукав, как часто трогал и меня. Эрки обожает хватать людей руками.

— Только ни в коем случае не подумайте, что я сам стараюсь втереться к ней в симпатию, — продолжал он. — Хотя, конечно, Мария ходит ко мне на лекции и сидит в нервом ряду. И мне это чрезвычайно приятно, потому что студенты в среднем не украшают обстановку, а я не могу устоять перед женщинами, которые украшают. Знаете, я обожаю женщин. Этим я непохож на Рабле, зато очень похож на сэра Томаса Эркхарта.

И он ушел прощаться с деканом.

— Сэра Томаса Эркхарта? — переспросил Артур. — Ах да, это переводчик. Мне, кажется, уже ненавистен сам звук его имени.

— Если вы знакомы с Эрки, вам придется все время слушать про сэра Томаса, — сказал я. И добавил — желчно, я в этом признаюсь, но Эрки меня бесит: — Посмотрите энциклопедические статьи о нем и его биографии, и вы обнаружите: по всеобщему мнению, сэр Томас был самовлюблен до умопомрачения.

Артур ничего не сказал, только подмигнул. Затем тоже пошел прощаться с деканом, а я вспомнил, что, как замдекана, обязан вызвать такси для миссис Скелдергейт. Выполнив долг, я поспешил к себе в надвратные комнаты, чтобы записать для «Нового Обри» все, что услышал за вечер. «Как они болтали во хмелю».