Кальман Миксат - Странный брак Страница 46

— Ну еще бы! Конечно, даст. Тем более что сам я уже не очень нуждаюсь в помощи доктора. (Фаи страшно злило присутствие доктора, когда он был здоров, и его отсутствие — когда бывал болен.) Какое счастье! Я хотел сказать, какое несчастье. Идите, идите, милейший доктор, к больной.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На лице тощего, долговязого доктора появилась кислая мина, когда он узнал о внезапном выздоровлении прежнего пациента и неожиданном появлении нового. Тем не менее он с готовностью отправился к больной, захватив инструменты и сумку, в которой таскал свои испытанные средства от всех болезней. Немного погодя он вернулся чрезвычайно спокойный.

— Ну как, помогли ей?

— Помощь была ей уже не нужна.

— Уж не умерла ли она?

— Несомненно умерла; у нее уже не бился пульс. Фаи не удержался и посетовал:

— Ай-яй-яй, бедная, бедная тетушка Капор! А как хорошо она умела готовить вареники.

Затем, чтобы умиротворить доктора, Фаи распорядился подать на веранду прямо-таки царское угощение. Наступил прекрасный теплый вечер. Пока Крок возился с письмами, они беседовали о том, о сем, а главное — о почившем в бозе докторе Медве, о его чудесном искусстве врачевания.

— Да, да! Мы многому учились друг у друга, — снова и снова повторял доктор Гриби.

Фаи уже начинала наскучивать эта беседа, когда, наконец, послышались шаги и в комнату семенящей походкой вошел папаша Крок, держа в руке письма.

Фаи живо бросился к нему.

— Нашли что-нибудь?

— Почти ничего, единственное, что я узнал, — это что молодой граф уехал отсюда далеко не в хорошем настроении.

— Боже мой! Случилось что-нибудь?

— Соблаговолите прочесть!

Фаи пробежал письма; он был подавлен, руки беспомощно повисли.

— Я же говорил! Меланхолия, чувство неудовлетворенности.

— Совсем не следует сразу предполагать наихудшее. Я немедленно выезжаю в Капош.

— Бог вам в помощь! Сказать, чтоб запрягали?

— Извольте, только я хотел бы задать вам еще несколько вопросов. Нет ли здесь портрета молодого графа? Я ведь незнаком с ним, даже не видел его, а портрет мог бы мне очень пригодиться.

— У меня есть его миниатюра, в медальоне на часовой цепочке. Правда, она слишком мала.

— Не беда. К какому времени относится портрет?

— В марте этого года мы были с Бутлером в Энеде, у смертного одра одной из его теток — от нее он тоже получил наследство, — и там его изобразил в миниатюре на слоновой кости — представьте себе! — двенадцатилетний мальчуган, от горшка два вершка, некий Миклош Барабаш.[38] Я еще сказал тогда главному королевскому судье, чтоб он упрятал в тюрьму этого щенка: с этаким незаурядным талантом из него обязательно выйдет фальшивомонетчик!

— Разрешите посмотреть?

Фаи отценил золотую безделушку в виде гильотинированной головы Людовика XVI и нажал пружинку. Голова раскрылась, и в ней вместо мозга (впрочем, его и в оригинале было не так-то уж много) оказалась маленькая пластинка слоновой кости с эмалевым портретом Бутлера.

— Гм, граф — красивый молодой человек! Правда, о его сложении нельзя судить по этой миниатюре.

— Строен, как тополь.

— Эх, будь я таким, — вздохнул папаша Крок, — меньше чем на герцогиню и смотреть бы не стал!

— Я думаю, — машинально ответил Фаи.

— Нет ли иного портрета?

— Нет и, думаю, никогда больше не будет [Портрет графа Яноша Бутлера в натуральную величину, написанный маслом, висит в актовом зале Ноградского комитатского собрания. (Прим. автора.)]. Он слишком скромен и застенчив; я и так, можно сказать, силком заставил его сесть позировать этому сморчку-художнику.

— Могу я взять с собой портрет?

— Не возражаю, старина, но заклинаю вернуть его мне. А если попробуете присвоить этот дорогой для меня сувенир, — пригрозил господин Фаи, — то к будущей зиме придется вам отрастить порядочное брюхо! (Нужно сказать, что простолюдин мог тогда накопить себе жирок только в тюрьме.)

Папаша Крок угодливо улыбнулся.

— Во всех случаях я сохраню его, а пока хотел бы точно знать еще одно: как был одет граф, когда уезжал.

— Ну, это проще всего! Его камердинер наверняка знает, да и кучер тоже. У него и не было большого гардероба. Я сам заказывал для него костюмы в Патаке. Эй, кто-нибудь! — Фаи хлопнул в ладоши; на зов явилась ключница. — Пошлите ко мне, пожалуйста, камердинера!

Камердинера нетрудно было отыскать: подстрекаемый желанием знать, что происходит, он прислушивался к разговору, прячась за колонной.

— Эй, Мартон, как был одет граф, когда уезжал? Хорошенько соберись с мыслями и изложи этому почтенному господину все по порядку.

Мартон задумался, потом, мучительно напрягая память, стал описывать костюм графа.

— Что же на нем было? Что я ему принес? Были на нем, прошу покорно, серые панталоны, такая же… да-да, такая же жилетка и… Я уже сказал о сюртуке?

— Нет, не сказал.

— И серая жилетка…

— О жилетке мы уже слышали, болван… Да что ты все рот разеваешь, как щука на песке.

В этот момент блуждающий взгляд камердинера остановился на сюртуке доктора Гриби. Мартон неожиданно всплеснул руками, словно гусь крыльями, когда вдруг обрывается бечевка, которой он связан.

— На нем был точь-в-точь такой сюртук! — воскликнул он с жаром. — Если не именно этот.

Доктор покраснел до ушей, а Фаи принялся укорять камердинера.

— Ну-ну, не сочиняй! Такой — может быть; мне тоже что-то припоминается, только не говори, что именно этот. Иначе какая же вера твоим словам?

Но Мартон продолжал подозрительно разглядывать докторский сюртук. Глупые серые глаза камердинера готовы были, казалось, выскочить из орбит.

— А мы сейчас увидим, барин, этот или нет, — защищался Мартон. — Пока граф был здесь, я чистил его сюртук; на локте прожжена дырочка величиной с горошину. Его сиятельство нечаянно облокотился на уголек, выпавший из трубки. И подкладка, я знаю, была порвана. Что ж, посмотрим!

Не долго думая, он подошел к доктору Гриби и без всякого стеснения приподнял за локоть его руку.

— Ну, что я говорил? — воскликнул он торжествующим тоном. — Вот она, дырочка величиной с горошину! Я знаю, что говорю, барин! А теперь посмотрим и подкладку.

Доктор растерялся и покраснел, как рак. Камердинер отогнул полу сюртука.

— Прошу покорно, повернитесь, пожалуйста.

Бедный Гриби, остолбенело стоявший перед камердинером, повернулся, и Мартон показал на длинный шов, стягивавший разорванную подкладку.

У папаши Крока от неожиданности свалились с носа очки; счастье еще, что они не разбились о каменный пол веранды.

— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Дело начинает принимать серьезный оборот. Усложняется, весьма усложняется! Тут уж не шуткой пахнет. Ну и прекрасно! Здесь и впрямь нужен настоящий Крок, знаменитый Крок, хитроумный Крок! Где вы взяли это платье, доктор?

Побелевший Фаи дрожал как осиновый лист. Ему ли не помнить этот шов, ведь его жена зашивала Яношу подкладку, когда тот однажды зацепился в саду за сучок.

Доктора бросало то в жар, то в холод, он мотал головой, смущенно пытался объяснить что-то, хотя, видно, и сам не очень-то понимал, что происходит. Но тут Фаи вдруг подбежал к нему и схватил его за воротник.

— Эй, сударь! — загремел он. — Где вы взяли этот сюртук? Дело начинало принимать нешуточный оборот, раз сам Иштван Фаи, могущественный магнат и председатель многих комитатских судов, яростно набрасывается на бедного добряка Гриби, который и мухи-то никогда не обидит. Тут нужно говорить правду.

— Это платье, — заикаясь, пробормотал доктор, — с неделю назад привез мне мой брат, хозяин трактира в Капоше. При его полноте этот костюм не подошел ему, а где он взял его, не знаю.

Лицо перепуганного Гриби дышало такой искренностью, что нельзя было сомневаться в правдивости его слов.

Фаи с глубоким вздохом повалился в плетеное садовое кресло.

— Его убили! — прохрипел он и закрыл лицо руками. Так оставался он с минуту; из-под пальцев его заструились слезы.

Но уже в следующую минуту он поборол свою слабость, вытер глаза и, взяв себя в руки, снова стал таким, каким мы уже видели его однажды: не человек, а сталь. Твердым, отрывистым голосом он приказал камердинеру:

— Скажи кучеру, чтоб немедленно запрягал. Я тоже поеду с вами, Крок. Пусть ко мне зайдет управляющий, я дам ему необходимые распоряжения.

Кучер запряг экипаж; откуда-то, со стороны домика садовника, приковылял на своих толстеньких ножках управляющий.

— Несчастье гораздо серьезнее, чем мы предполагали, Бу-даи, — проговорил Фаи. — Но, что бы ни случилось, следует содержать все в порядке и поменьше болтать. Оставшиеся яровые нужно посеять, отводный канал на участке у Вереницы — восстановить. Доктора пусть отвезет в Унгвар кучер Йожка. Да, еще эта бедная Капор!.. Похороните ее как следует, при двух попах, в ореховом гробу. Справьте и поминки за счет доходов по имению. Она заслуживает этого: на редкость вкусные вареники умела она стряпать!