Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания Страница 47

А Америка? Ее можно легко узнать в аллегорическом изображении Вивенцы. Подплыв к ее берегам, путешественники читают на арке, под которой возвышается статуя богини — покровительницы Вивенцы, горделивые слова: «В этой республиканской стране все люди рождены свободными и равными». Но, приглядевшись внимательней, они замечают в углу другую надпись: «За исключением племени Хамо». «Это аннулирует все остальное», — восклицают путники.

Жители Вивенцы встречают вновь прибывших шумной похвальбой. Они хвастают всем — своим ростом, крепостью мускулов, просторами своей страны. Приезжих ведут в Храм свободы. «На верху храма было укреплено древко; когда мы приблизились, мы увидели, как человек в ошейнике, со спиной, исполосованной плетьми, подымал флаг из материи с такими же полосами». Свобода Вивенцы оказывается мнимой. Бедность и здесь пресмыкается перед богатством. Чем дальше на юг страны устремляются путники, тем мрачнее картины, представляющиеся их глазам. Кровью и потом рабов залита земля Вивенцы. «Здесь труд разучился смеяться», — восклицает поэт Юми. Уже не надеясь, как раньше, найти в Вивенце утраченную Йиллу, он призывает небесные громы и молнии на «эту проклятую страну».

В «Марди», за десять лет до того, как вспыхнула Гражданская война Севера и Юга, Мелвилл прозорливо предсказывает ее приближение. «Эти саванны Юга могут еще стать полями сражений», — говорит один из его героев. Юми хотел бы, чтобы рабы смогли освободиться без кровопролития. «Но… если не будет иного пути и господа их не смилуются, каждый, кто честен сердцем, должен пожелать победы племени Хамо, хотя бы им и пришлось перерубать свои цепи трехгранным мечом, по самую рукоять обагренным в крови».

Надо ли удивляться тому, что гневная сатира на лицемерие американской республики, просвечивающая сквозь причудливую фантастику романа «Марди», навлекла на Мелвилла целую бурю нападок? Но вместе с тем, строй образов «Марди» был слишком сложен, романтическая аллегория — слишком запутана, чтобы эта книга смогла стать популярной в народе. Не был понят и принят современниками — опять-таки, главным образом, из-за своей романтической сложности и символической многоплановости — и «Мо-би Дик», где тяжкий и опасный труд китобоев предстал как подвиг, достойный эпического изображения, прообраз всех исканий человечества.

Остро ощущая свою враждебность общественным верхам США, Мелвилл как писатель мучительно сознавал вместе с тем и свое отчуждение от народа, судьбы которого так тревожили его.

В середине 50-х годов в его творчестве усиливается, с одной стороны, социально-критическая тенденция. Характерен, например, замечательный публицистический очерк-памфлет «Пудинг бедняка и крошки богача» (1854). Опровергая миф о всеобщем благоденствии американского народа, Мелвилл доказывает, что для неимущих американцев их бедность еще мучительнее благодаря «болезненному контрасту между их идеалом всеобщего равенства и сокрушительным опытом реальной нищеты». Мука и унижение бедности, — заключает Мелвилл, — «есть, были и будут совершенно одинаковы в Индии, в Англии и в Америке».

Но с другой стороны, одновременно с этими попытками активного вторжения в общественную жизнь в творчестве Мелвилла этого периода настойчиво возникает, в разных вариантах, одна и та же трагическая тема неизбывного человеческого одиночества. Тема эта воплощается с огромной художественной выразительностью в новелле «Писец Бартльби. Уоллстритская повесть» (1853), где показано постепенное угасание живой человеческой личности, выброшенной из жизни как старая, никому не нужная вещь. Та же тема возникает и в цикле рассказов «Энкантадас» (1854), в истории женщины, прожившей много лет на необитаемом острове, которой долгожданная встреча с людьми не принесла ничего, кроме жестокой обиды и еще большего, безнадежного одиночества.

Обе эти тенденции творчества Мелвилла проявились в романе «Израиль Поттер».

Это была книга о прошлом; но вместе с тем мысль автора невольно обращалась и к будущему.

Мелвилл писал о временах войны за независимость США, о событиях восьмидесятилетней давности. Но замысел «Израиля Поттера» может быть по-настоящему понят только в том случае, если мы вспомним, что роман этот создавался в преддверии новой междоусобной войны — Гражданской войны Севера и Юга. Первые ее зарницы уже окрашивали политический небосклон Соединенных Штатов. Историки называют Гражданской войной в Канзасе те вооруженные столкновения, которые разгорелись на этой порубежной территории между плантаторским Югом и фермерским Севером как раз в 1854 году — в год создания романа Мелвилла — и затянулись на несколько лет. Как помним, уже в «Марди» Мелвилл предсказывал неизбежность кровавой революционной борьбы, назревающей в недрах американского общества. Работая над «Израилем Поттером», он задумывался не только над тем историческим подвигом, который осуществил в 1775–1783 годах народ американских колоний, восставший против английской монархии; он думал и о новом подвиге, который предстояло совершить американскому народу в борьбе против рабовладения.

Почти одновременное появление в середине 50-х годов таких замечательных, классических произведений литературы США, как «Израиль Поттер» (1855) Мелвилла, «Уолден, или Жизнь в лесу» (1854) Торо и «Листья травы» (1855) Уитмена, не может рассматриваться как случайное совпадение. Демократический подъем, происходивший в грозовой атмосфере этих предвоенных лет, требовал выяснения того, что же представляет собой американский национальный характер, каков должен быть американский образ жизни, мыслей и чувствований.

Многозначителен был самый выбор героя Мелвилла — человека, внешне ничем не примечательного, если не считать главного — живой крестьянской сметки, отваги, упорства и безграничной преданности своей родине.

Предки Мелвилла сыграли видную роль в Войне за независимость. Его дед по отцу, Томас Мелвилл, был одним из участников знаменитого «бостонского чаепития» 1773 года, когда бостонцы, в знак протеста против ненавистных английских пошлин на чай, ворвались, переодетые индейцами, на стоявшие в гавани суда и сбросили в море несколько сот тюков с чаем. В доме Мелвиллов хранилась как фамильная реликвия склянка с чаем, вытряхнутым из одежды Томаса Мелвилла после этой отчаянной вылазки. Хорошо знал Герман и о воинских заслугах своего деда по матери, Питера Гэнсворта, который в чине генерала оборонял от англичан форт Стэнвикс. Огромный барабан, отнятый им у англичан в числе других боевых трофеев, также бережно сохранялся как историческая достопримечательность. Имя Гэнсворта было даже присвоено одной из улиц Нью-Йорка.

Эти семейные предания могли бы составить канву занимательного и вполне респектабельного романа о войне за независимость Соединенных Штатов, показанной с точки зрения американских общественных верхов. Мелвилл, однако, предпочел поставить в центре своей книги не именитых и состоятельных коммерсантов и землевладельцев, а безродного и неимущего Израиля Поттера. Сын массачусетского фермера, он, не поладив с отцом, много лет скитался по суше и морю — то батрак, то землемер, то охотник и зверолов, то фермер, распахивающий целину, то коробейник, то гарпунщик на китобойном судне… Эта суровая юность — повторяющая миллионы других человеческих судеб — была, как подчеркивает Мелвилл, великолепной школой для будущих солдат революционной войны, школой терпения и упорства, редкой выносливости, находчивости и меткой стрельбы.

Израиль Поттер Мелвилла имел своих предшественников в литературе США. Фенимор Купер недаром принадлежал с детства к числу любимых писателей Мелвилла. «Знакомство с его сочинениями относится к самым ранним моим воспоминаниям, — писал он о Купере. — Когда я был мальчиком, они живо возбуждали мой ум». Став профессиональным литератором, он не раз рецензировал романы Купера, а после смерти создателя «Кожаного Чулка» в 1851 году с горечью писал о мелочных обстоятельствах, временно затуманивших его славу. Купер — «человек могучей души» — оставил по себе память, которая, утверждал Мелвилл, «драгоценна не только для американской литературы, но и для американского народа».

Такие герои Купера, как Гарви Берч (роман «Шпион») и Натти Бампо (пять романов о «Кожаном Чулке»), особенно близки по своему нравственному и социальному облику к образу Израиля Поттера. Их героизм — не заметен. Эти простые, неприметные, мужественные и бескорыстные люди делают историю, оставаясь в тени, в то время как другие пожинают плоды их самоотверженной деятельности. Коробейник Гарви Берч — разведчик генерала Вашингтона — переходит через линию фронта, доставляя американскому командованию драгоценные сведения о передвижениях и планах английских войск. Но его подвиг остается никому не известным, а от платы за него он наотрез отказывается сам.