Чарльз Диккенс - Битва жизни (пер. Кронеберг) Страница 5

— Если забуду, — да вы сами знаете, что этого не случится. Что мнѣ объ этомъ говорить вамъ! сказалъ Альфредъ, смѣясь.

— Мнѣ ничего подобнаго неизвѣстно, возразилъ докторъ. — Что ты на это скажешь, Мери?

Мери, играя ложечкой, хотѣла какъ будто сказать, — но она этого не сказала, — что онъ воленъ и забыть ихъ, если можетъ. Грація прижала ея цвѣтущее лицо къ своей щекѣ и улыбнулась.

— Надѣюсь, я исполнялъ обязанность опекуна какъ слѣдуетъ, продолжалъ докторъ: — во всякомъ случаѣ, сегодня утромъ я долженъ быть формально уволенъ и освобожденъ. Вотъ наши почтенные друзья, Снитчей и Краггсъ, принесли цѣлую кипу бумагъ, счетовъ и документовъ, для передачи вамъ ввѣреннаго мнѣ капитала (желалъ бы, чтобы онъ былъ больше, Альфредъ; но вы будете великимъ человѣкомъ и увеличите его) и множество всякихъ вздоровъ, которые надо подписать, скрѣпить печатью и передать по формѣ.

— И утвердить подписью свидѣтелей, какъ того требуетъ законъ, сказалъ Снитчей, отодвигая тарелку и вынимая бумаги, которыя товарищъ его принялся раскладывать на столѣ. — Такъ какъ я и Краггсъ, мы были членами опеки вмѣстѣ съ вами, докторъ, относительно ввѣреннаго намъ капитала, то мы должны попросить вашихъ двухъ слугъ засвидѣтельствовать подписи, — умѣете вы писать, мистриссъ Ньюкомъ?

— Я не замужемъ, мистеръ, отвѣчала Клеменси.

— Ахъ, извините. Я самъ этого не предполагалъ, пробормоталъ съ улыбкою Снитчей, взглянувши на ея необыкновенную наружность. — Умѣете ли вы читать?

— Немножко, отвѣчала Клеменси.

— Псалтырь? лукаво замѣтилъ адвокатъ.

— Нѣтъ, сказала Клеменси. — Это слишкомъ трудно. Я читаю только наперстокъ.

— Наперстокъ! повторилъ Снитчей. — Что вы говорите?

Клеменси покачала головой.

— Да еще терку для мушкатныхъ орѣховъ, прибавила она.

— Что за вздоръ! она должно быть сумасшедшая! сказалъ Снитчей, глядя на нее пристально.

Грація, однакоже, объяснила, что на упомянутыхъ вещахъ вырѣзаны надписи, и что онѣ-то составляютъ карманную библіотеку Клеменси Ньюкомъ, не очень знакомой съ книгами.

— Такъ, такъ, миссъ Грація, сказалъ Снитчей. — Да, да. Ха, ха, ха! а я думалъ, что она не совсѣмъ въ своемъ умѣ. Она смотритъ такой дурой, пробормоталъ онъ съ гордымъ взглядомъ. — Что же говорить наперстокъ, мистрисъ Ньюкомъ?

— Я не замужемъ, мистеръ, замѣтила опять Клеменси.

— Такъ просто, Ньюкомъ; не такъ ли? сказалъ Снитчей. — Ну, такъ что же гласитъ наперстокъ~то, Ньюкомъ?

Какъ Клеменси, собираясь отвѣтить на вопросъ, раздвинула карманъ и заглянула въ разверзтую глубину его, ища наперстокъ, котораго тутъ не оказалось, — какъ потомъ раздвинула она другой и, увидѣвши его на днѣ, какъ жемчужину дорогой цѣны, начала добираться до него, выгружая изъ кармана все прочее, какъ-то: носовой платокъ, огарокъ восковой свѣчи, свѣжее яблоко, апельсинъ, завѣтный, хранимый на счастье пенни, висячій замокъ, ножницы въ футлярѣ, горсти двѣ зеренъ, нѣсколько клубковъ бумаги, игольникъ, коллекцію папильотокъ, и сухарь, — и какъ все это было по одиначкѣ передано на сохраненіе Бритну, — это не важно, также какъ и то, что, рѣшившись поймать и овладѣть самовольнымъ карманомъ, имѣвшимъ привычну цѣпляться за ближайшій уголъ, она приняла и спокойно сохраняла позу, по видимому, несовмѣстную съ устройствомъ человѣческаго тѣла и законами тяготѣнія. Дѣло въ томъ, что, наконецъ, она побѣдоносно достала наперстокъ и загремѣла теркой, литература которыхъ очевидно приходила въ упадокъ отъ непомѣрнаго тренія.

— Такъ это наперстокъ, не правда ли? спросилъ Снитчей. — Что же онъ говорить?

— Онъ говоритъ, отвѣчала Клеменси, медленно читая вокругъ него, какъ вокругъ башни: — За-бы-вай и про-щай.

Снитчей и Краггсъ засмѣялись отъ души.

— Какъ это ново! замѣтилъ Снитчей.

— И какъ легко на дѣлѣ! подхватилъ Краггсъ.

— Какое знаніе человѣческой натуры! сказалъ Снитчей.

— И какъ удобно примѣнить его къ практикѣ жизни! прибавилъ Краггсъ.

— А терка? спросилъ глава Компаніи.

— Терка говоритъ, отвѣчала Клемеиси:- «Дѣлай для другихъ то, чего самъ отъ нихъ желаешь.»

— Обманывай, или тебя обманутъ, хотите вы сказать, замѣтилъ Снитчей.

— Не понимаю, отвѣчала Клеменси, въ недоумѣніи качая головою. — Я не адвокатъ.

— А будь она адвокатомъ, сказалъ Снитчей, поспѣшно обращаясь къ доктору, какъ будто стараясь уничтожить слѣдствія этого отвѣта: — она увидѣла бы, что это золотое правило половины ея кліентовъ. Въ этомъ отношеніи они не любятъ шутить, — какъ ни забавенъ нашъ свѣтъ, — и складываютъ потомъ вину на насъ. Мы, адвокаты, собственно ничто иное, какъ зеркала, мистеръ Альфредъ: къ намъ обращаются обыкновенно люди недовольные, несговорчивые и выказываютъ себя не съ лучшей стороны; поэтому не справедливо сердиться на насъ, если мы отражаемъ что нибудь непріятное. Надѣюсь, прибавилъ Снитчей: — что я говорю за себя и Краггса?

— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Краггсъ.

— Итакъ, если мистеръ Бритнъ будетъ такъ добръ, что принесетъ намъ чернила, сказалъ Снитчей, снова принимаясь за бумаги: — мы подпишемъ, приложимъ печати и совершимъ передачу какъ можно скорѣе, а не то почтовая коляска проѣдетъ прежде, нежели мы успѣемъ осмотрѣться, при чемъ и гдѣ мы.

Судя по наружности Бритна, можно было предположить съ большою вѣроятностью, что коляска проѣдетъ, прежде нежели онъ узнаетъ, гдѣ онъ. Онъ стоялъ въ раздумьи, умственно взвѣшивая мнѣнія доктора и адвокатовъ, адвокатовъ и доктора. Онъ дѣлалъ слабыя попытки подвести наперстокъ и терку (совершенно новыя для него идеи) подъ чью бы то ни было философскую систему, словомъ, запутывался, какъ всегда запутывалась его великая тезка [2] въ теоріяхъ и школахъ. Но Клеменси была его добрымъ геніемъ, несмотря на то, что онъ имѣлъ самое не высокое понятіе объ ея умѣ, - ибо она не любила безпокоить себя отвлеченными умозрѣніями и постоянно дѣлала всѣ, что нужно, въ свое время. Она въ одну минуту принесда чернилицу и оказала ему еще дальнѣйшую услугу — толкнула его локтемъ и заставила опомниться. Нѣжное прикосновеніе ея расшевелило его чувства, въ болѣе буквальномъ, нежели обыкновенно, значеніи слова, и Бритнъ встрепенулся.

Но теперь его возмутило сомнѣніе, не чуждое людямъ его сословія, для которыхъ употребленіе пера и чернила есть событіе въ жизни: онъ боялся, что, подписавши свое имя на документѣ, писанномъ чужою рукою, онъ пожалуй приметъ на себя какую нибудь отвѣтственность или какъ нибудь тамъ долженъ будетъ выплатить неопредѣленную, огромную сумму денегъ. Онъ подошелъ къ бумагамъ съ оговорками, и то по настоянію доктора, — потребовалъ времени взглянуть на документы, прежде, нежели подпишетъ (узорчатый почеркъ, не говоря уже о фразеологіи, былъ для него китайскою грамотою), осмотрѣлъ ихъ со всѣхъ сторонъ, нѣтъ ли гдѣ нибудь подлога, потомъ подписалъ — и впалъ въ уныніе, какъ человѣкъ, лишившійся всѣхъ правъ и состоянія. Синяя сумка — хранилище его подписи, получила съ этой минуты какой-то таинственный интересъ въ его глазахъ, и онъ не могъ отъ нея оторваться. Но Клеменси Ньюкомъ, восторженно засмѣявшись при мысли, что и она не безъ достоинства и значенія, облокотилась на весь столъ, какъ орелъ, раздвинувшій крылья, и подперла голову лѣвою рукою; это были пріуготовительныя распоряженія, по окончаніи которыхъ она приступила къ самому дѣлу, — начала, не щадя чернилъ, выводить какіе-то кабалистическіе знаки и въ то же время снимать съ нихъ воображаемую копію языкомъ. Вкусивши чернилъ, она разгорѣлась къ нимъ жаждою, какъ бываетъ, говорятъ, съ тигромъ, когда онъ отвѣдаетъ другого рода жидкость; она захотѣла подписывать все и выставлять свое имя на всемъ безъ разбора. Словомъ, опека и отвѣтственность были сняты съ доктора; и Альфредъ, вступивши въ личное распоряженіе капиталомъ, былъ хорошо снаряженъ въ жизненный путь.

— Бритнъ! сказалъ докторъ: — бѣгите къ воротамъ и сторожите тамъ коляску. Время летитъ, Альфредъ!

— Да, сэръ, летитъ, поспѣшно отвѣчалъ молодой человѣкъ. Милая Грація, на минуту! Мери — она такъ прекрасна, такъ молода, такъ привлекательна, она дороже всего въ мірѣ моему сердцу, — не забудьте: я ввѣряю ее вамъ!

— Она всегда была для меня священнымъ предметомъ попеченій, Альфредъ. Теперь будетъ вдвое. Будьте увѣрены, я вѣрно исполню мой долгъ.

— Вѣрю, Грація; знаю навѣрное. Для кого это неясно, кто видитъ ваше лицо и слышитъ вашъ голосъ? О, добрая Грація! Будь у меня ваше твердое сердце, вашъ невозмутимый духъ, какъ бодро разстался бы я сего дня съ этими мѣстами!

— Право? отвѣчала она съ спокойной улыбкой.

— А все-таки, Грація…. сестрица, — это слово какъ будто естественнѣе.

— Употребляйте его! подхватила она поспѣшно. Мнѣ — пріятно его слышать; не называете меня иначе.

— А все-таки, сестрица, продолжалъ Альфредъ:- для меня и Мери лучше, что ваше вѣрное и мужественное сердце остается здѣсь: это послужитъ намъ въ пользу и сдѣлаетъ васъ счастливѣе и лучше. Если бы я могъ, я не взялъ бы его отсюда для поддержанія собственной бодрости.