Оноре Бальзак - Модеста Миньон Страница 5

Когда началась новая кампания, Шарль Миньон добился перевода в кавалерию и потерял из виду своего товарища. В 1812 году последний представитель семейства Миньон де Лабасти был кавалером ордена Почетного легиона и помощником командира кавалерийского полка. Он уже начинал надеяться, что император возвратит ему титул графа де Лабасти и пожалует чин полковника, когда, захваченный в плен русскими, был отправлен в числе многих других в Сибирь. Он совершил это путешествие вместе с безвестным лейтенантом, в котором без труда узнал своего друга Дюме, храбреца, не имевшего, однако, ни единой медали на груди, несчастного, как и все эти сотни тысяч пехотинцев, толпы безыменных людей, послужившие Наполеону основой для его империи. В Сибири, томясь от безделья, подполковник стал обучать арифметике и письму бретонца, которому старик Дюме счел излишним дать образование. Шарль скоро убедился, что у его товарища по странствиям золотое сердце, и поверил ему свои печали и свои минувшие радости. Сыну Прованса в конце концов выпала счастливая карта, которая рано или поздно приходит всем красавцам. В 1804 году во Франкфурте-на-Майне в него до безумия влюбилась единственная дочь банкира Валленрода Беттина, и Шарль с восторгом женился на ней, тем паче что она была богата и считалась одной из первых красавиц в городе, а сам он в ту пору был всего-навсего лейтенантом, и единственное его богатство заключалось в весьма неверном будущем, как и у всех военных в те времена. Старик Валленрод, представитель угасающего рода немецких баронов (банкиры всегда бывают баронами), пришел в восторг от того, что блестящий лейтенант — единственный потомок рода Миньон де Лабасти, и одобрил выбор белокурой Беттины, которую художник — во Франкфурте тогда имелся таковой — изобразил в виде аллегорического образа Германии. Заранее называя своих будущих внуков графами де Лабасти-Валленрод, банкир поместил во французские бумаги сумму, достаточную для того, чтобы дочь его получала тридцать тысяч франков годового дохода. Выплата приданого ввиду его сравнительно небольших размеров не нанесла сколько-нибудь значительного ущерба банкирскому дому Валленрода. Империя, верная обычной политике должников, весьма неаккуратно выплачивала проценты, и Шарль был несколько испуган подобным помещением капитала, ибо он не верил так слепо, как барон, в императорского орла. Такие душевные движения, как вера или восхищение, а последнее есть не что иное, как скоропреходящая вера, редко возникают в непосредственной близости к кумиру. Машинист не доверяет локомотиву, которым восхищается путешественник, а офицеры до известной степени были машинистами наполеоновского паровоза, если только не служили для него топливом. Барон де Валленрод-Тушталь-Бартенштильд обещал помогать молодой чете. Шарль любил Беттину Валленрод так же горячо, как и она его, а этим все сказано: когда провансалец увлечется, чувства его не знают предела. И как было ему не обожать эту блондинку, точно сошедшую с картины Альбрехта Дюрера[8] и обладавшую не только ангельским характером, но и состоянием, известным во Франкфурте? У Шарля родилось четверо детей, но к тому времени, когда он изливал свое горе бретонцу, стались в живых только две дочери. Не зная этих двух девочек, Дюме всей душой полюбил их, безотчетно повинуясь тому чувству, в силу которого солдат как бы становится отцом любого ребенка и которое так хорошо изображал Шарле. Старшая девочка, по имени Беттина-Каролина, родилась в 1805 году, вторая — Мария-Модеста — в 1808 году. Несчастный подполковник, не имевший известия о дорогих для него существах, вернулся домой в 1814 году, пройдя пешком вместе с лейтенантом всю Россию и Пруссию. Два друга, для которых не существовало более различия в чинах, добрались до Франкфурта как раз в тот день, когда Наполеон высадился в Каннах. Шарль нашел жену во Франкфурте, но она носила траур, так как потеряла отца, который обожал ее и хотел видеть ее улыбку даже у своего смертного одра. Старик Валленрод не пережил разгрома Империи. В семьдесят два года он затеял спекуляции с хлопком, слепо веря в гений Наполеона и не ведая того, что события часто возносят гения, но еще чаще превращают его в свою игрушку. Последний из Валленродов, из подлинных Валленродов-Тушталь-Бартенштильдов, закупил почти столько же тюков хлопка, сколько потерял император людей во время своей знаменитой «французской кампании»[9]. Стараясь смягчить горе Беттины, пугавшее его, барон Валленрод, настоящий отец, такой же, как и старик Горио, сказал ей:

— Я умирай на хлопке; я умирай, но я никому нишефо не толшен.

Этот офранцузившийся немец даже на смертном одре пытался говорить на том языке, который так любила его дочь.

Шарль Миньон обрадовался возможности спасти жену и дочерей от двойного крушения и вернулся в Париж, где император пожаловал ему чин полковника гвардейского кирасирского полка и звание командора ордена Почетного легиона. Полковник уже видел себя генералом и графом при первой же блестящей победе Наполеона, но мечта его потонула в потоках крови, пролившейся при Ватерлоо. Легко раненный, он отступил с войсками к Луаре и покинул Тур, не дожидаясь расформирования армии.

Весной 1816 года Шарль Миньон реализовал свои тридцать тысяч франков ренты и, получив около четырехсот тысяч франков капитала, решил покинуть родину, где начались преследования наполеоновских солдат, и попытать счастья в Америке. Он выехал из Парижа в Гавр в сопровождении верного Дюме, жизнь которого, благодаря столь частым на войне счастливым случаям, Шарлю удалось спасти, посадив его на круп своего коня во время отступления, последовавшего за разгромом при Ватерлоо. Дюме разделял не только мнения, но и горести полковника. Шарль, за которым бретонец следовал, словно пудель (бедный солдат обожал двух его девочек), справедливо решил, что лейтенант в силу привычки к послушанию, дисциплинированности, честности и привязчивого нрава будет ему не только верным, но и полезным слугой. Поэтому он предложил Дюме служить под его началом и после отставки. Дюме был вне себя от счастья, — еще бы, он становился отныне членом семьи своего друга и надеялся прожить при Миньонах как плющ, обвившийся вокруг дуба.

В то время как полковник выжидал подходящего корабля, который отправлялся бы в наиболее подходящее для его целей место, он узнал из разговоров, что Гавр после войны ждет блестящее будущее. Прислушиваясь к болтовне двух буржуа, он открыл путь к богатству и стал одновременно судохозяином, банкиром и землевладельцем; он купил на двести тысяч франков домов и земель и отправил в Нью-Йорк корабль с грузом французских шелков, купленных по дешевке в Лионе. Дюме в качестве его уполномоченного отплыл на этом судне. Пока полковник устраивался с семьей в лучшем доме на улице Руаяль и изучал азбуку банковского дела, проявляя при этом энергию и редкую сметку, свойственную провансальцам, Дюме удвоил врученный ему капитал, возвратившись с грузом хлопка, купленного в Америке тоже по баснословно низкой цене. Эта двойная спекуляция принесла огромные деньги банкирскому дому Миньон. Полковник приобрел тогда виллу в Ингувиле и вознаградил Дюме, подарив ему небольшой домик на улице Руаяль. Скромный труженик Дюме вывез из Нью-Йорка вместе с хлопком хорошенькую жену, влюбившуюся в него прежде всего за то, что он француз. У мисс Груммер имелось около четырех тысяч долларов, или двадцать тысяч франков капитала, которые Дюме вложил в дело своего патрона. Дюме, ставший alter ego[10] судовладельца, в короткий срок изучил бухгалтерию — науку, знание которой, как он любил повторять, дает первый чин солдату коммерческой армии. Этот простодушный вояка, которого судьба обходила целых двадцать лет, счел себя счастливейшим из смертных, когда оказался владельцем дома, красиво обставленного благодаря щедрости патрона, и стал получать тысячу двести франков процентов в год с капитала и три тысячи шестьсот франков жалованья. Никогда, даже в мечтах, лейтенант Дюме не рисовал себе подобного благополучия, но сильнее всего его радовало сознание, что он является главной пружиной в богатейшем предприятии Гавра. Г-жа Дюме, маленькая, довольно хорошенькая женщина, имела несчастье потерять всех своих детей в младенческом возрасте, а из-за неудачных последних родов вообще лишилась надежды иметь когда-либо ребенка; поэтому-то она привязалась к двум дочерям г-на Миньона не меньше самого Дюме, который чуть ли не предпочитал их собственным детям. Г-жа Дюме, происходившая из семьи земледельцев, привыкших к непритязательному укладу жизни, сумела ограничить свои личные траты и расходы по хозяйству скромной суммой в две тысячи четыреста франков в год. Таким образом, Дюме каждый год вкладывал две тысячи с лишним франков в банкирский дом Миньона. Проверяя ежегодный баланс предприятия, патрон клал на текущий счет своего кассира крупную сумму, соответствующую оказанным им услугам. В 1824 году состояние Дюме достигло пятидесяти восьми тысяч франков. В тот же год Шарль Миньон, граф де Лабасти, — титул, о котором никогда больше не упоминалось, — вознаградил Дюме сверх меры, предоставив в его распоряжение Шале, где в настоящее время скромно и незаметно жили Модеста и ее мать.