Рабиндранат Тагор - Гóра Страница 5

В пустой комнате громко тикали часы. Биною становилось все больше не по себе. Он чувствовал, что не может оставаться здесь дольше. На стене возле лампы притаилась ящерица, она ловила москитов. Биной некоторое время наблюдал за ней, затем встал, взял зонт и вышел.

Он не представлял себе, что будет делать. Весьма возможно, что он просто пошел бы назад к Анондомойи, но внезапно он вспомнил, что сегодня воскресенье и, значит, в «Брахмо Самадже» выступает Кешоб-бабу.[4] Биной решил пойти туда и уверенно зашагал по улице. Он знал, что проповедь Кешоба-бабу должна скоро кончиться, но это не остановило его.

Когда Биной подошел к дому, где происходило собрание, верующие уже начали расходиться. Раскрыв зонт, юноша остановился на углу. Вдруг он увидел, что из дома вышел Пореш-бабу. Лицо у него было спокойное, просветленное. Его сопровождали несколько членов семьи, но Биной видел только одно юное личико. На мгновение свет газового фонаря ярко осветил его, но тут послышался стук колес проезжающей кареты и видение исчезло, словно бескрайний океан мрака поглотил его.

Биной прочел много английских книг, но разве могли они заставить его изменить свои взгляды — взгляды молодого человека из хорошей бенгальской семьи? Он был твердо убежден, что, стремясь увидеть понравившуюся ему девушку, он тем самым оскорбляет ее. Эта мысль омрачила его радость, и постепенно отчаяние стало овладевать им. Ему казалось, что он погиб. Невзирая на разговор с Горой, несмотря на то, что такой поступок противоречил всем его понятиям, Биноя неудержимо тянуло пойти в дом, посещение которого запрещал обычай, не позволявший смотреть на женщину глазами любви.

В этот день Биной не пошел больше к Горе. Размышляя обо всем случившемся, он вернулся домой.

Назавтра он снова долго бродил по улицам, и когда, наконец, подошел к знакомому дому, долгий дождливый день уже кончился и сумерки окутали город. В комнате Горы горел свет — он только что уселся за работу.

Не поднимая головы от лежавшего перед ним листа бумаги, Гора спросил:

— Ну что, Биной, как сегодня твое самочувствие?

Биной не ответил ему.

— Гора, я хочу спросить у тебя одну вещь, — медленно проговорил он. — Понятна ли тебе Индия? Как ты представляешь ее себе? Ведь ты день и ночь думаешь о ней, так скажи мне, какова она?

Гора бросил писать и некоторое время смотрел на Биноя своими проницательными глазами, потом отложил перо, откинулся на спинку кресла и сказал:

— Подобно тому как капитан, находящийся в плавании, день и ночь, каждую минуту, во время работы и во время отдыха, видит мысленно перед собой гавань, так и я вижу Индию.

— Но где же она, твоя Индия?

— Конечно, не в «Истории Индии» Маршмана, — она там, куда днем и ночью указывает стрелка этого компаса. — И Гора приложил руку к сердцу.

— И стрелка твоего компаса указывает на какую-нибудь определенную гавань?

— А ты думаешь нет?! — воскликнул Гора. — Я могу сбиться с курса, могу утонуть, но она — эта великая гавань — существует! Это — моя Индия. Богатая, полная знаний, веры. Она существует только во мне. А здесь вокруг царят ложь и обман! Эта твоя Калькутта с ее конторами, судами, кирпичными коробками домов, разве это Индия? — Говоря это, Гора не сводил глаз с Биноя. Тот сидел, задумавшись. — Там, где мы учимся, — продолжал Гора, — где бродим в поисках работы, где с десяти утра и до пяти вечера нас ждет лишь адский труд, — ее нет. И именно потому, что мы видим Индию, окутанную магической ложью, двести пятьдесят миллионов человек считают обман правдой, а безделье — делом. Жить в этой фантасмагории немыслимо! Мы задыхаемся. Ведь истинная, настоящая Индия только одна. И до тех пор, пока она не станет реальностью, наши умы и сердца не ощутят живительной влаги. Нужно отрешиться от лжи, от ложных знаний, фальшивых почестей и низменных соблазнов! Нужно направить корабль в открытую гавань! И если нам суждено разбиться — разобьемся! Суждено погибнуть — погибнем! Но образ подлинной Индии до последней минуты будет жить в моем сердце.

— В тебе говорит волнение или ты действительно так думаешь?

— Да, я так думаю, — прогремел Гора.

— А как быть тем, кто не может представить себе всего этого так, как представляешь ты?

Гора сжал кулаки.

— Мы должны заставить их увидеть. Это наша задача. Если люди не разбираются, где правда и где ложь, они способны увлечься иллюзиями. Раскрой перед каждым образ Индии во всей ее красоте и силе, и она покорит людей! Тогда нам не придется ходить от двери к двери, выпрашивая мизерные подачки. У нас не будет отбоя от людей, готовых отдать жизнь за счастье родины.

— В таком случае начни с меня и раскрой передо мной образ этой Индии или разреши встать в ряды тех, кто еще должен прозреть.

— Ты должен сам прийти к пониманию Индии, — ответил Гора. — Главное — это вера. Она поможет тебе найти радость в самых тяжелых испытаниях. А вот веры-то как раз и нет у наших модных «спасителей отечества». Потому-то они и не способны предъявить серьезные требования ни к себе, ни к другим. Если сам Кубера[5] решит снизойти к их молитвам, вряд ли они осмелятся попросить у него что-нибудь, кроме придворного чина. У них нет веры, следовательно, нет и надежды.

— Но не все же люди одинаковы, Гора, — возразил Биной. — У тебя есть вера, у тебя есть внутренняя сила, вот почему тебе нелегко понять других. Мне нужно, чтобы ты поручил мне какое-нибудь дело, которое захватило бы меня всего без остатка. Иначе, пока я с тобой, мне кажется, что я все понял, но стоит мне остаться одному, и все опять становится неясным и расплывчатым.

— Ты просишь дела? Но сейчас у нас может быть только одна работа — внушать малодушным, колеблющимся такое же безусловное, горячее уважение ко всему индийскому, какое испытываем мы сами. Мы стыдились своей родины, и в результате яд рабства проник в наш мозг и отравил наши мысли. Каждый из нас обязан сделать все, что в его силах, чтобы исправить это зло, и тогда нам откроется широкое поле деятельности. Все, что мы делаем сейчас, — это стараемся подражать людям, о которых говорится в школьных учебниках. А разве это может увлечь по-настоящему! Таким путем мы никуда не придем и только растеряем в конце концов весь свой жар и энергию.

В это время в комнату медленно, вразвалку вошел Мохим с трубкой в руке. Возвратившись из конторы, Мохим сначала обедал, а потом, набив рот бетелем и захватив с собой еще несколько пакетиков пана, отправлялся на улицу посидеть и покурить. Обычно там к нему присоединялись приятели, жившие по соседству. И они все вместе шли в гостиную играть в карты.

Как только Мохим вошел в комнату, Гора замолчал и поднялся с кресла. Попыхивая трубкой, Мохим проговорил:

— Заняты спасением Индии? Лучше бы ты, Гора, собственного брата спас.

Гора посмотрел на него.

— У нас в конторе появился новый начальник, — продолжал Мохим, — морда, как у бульдога, негодяй, каких мало! Всех бабу называет не иначе, как «Baboon»;[6] если у кого какое несчастье дома, не верит, орет: «Врешь!» — и не отпускает домой; никто из бенгальцев теперь не получает целиком жалованья, половину съедают штрафы. Так вот, недавно о нашем начальнике в газете появилась статья, и он считает, что это моя работа. Сказать правду, не так уж он далек от истины. Он грозится уволить меня, если я не напишу энергичного опровержения и не подпишусь под ним полным именем. Вы двое, краса и гордость университета, должны помочь мне сочинить это письмо. Оно должно быть пересыпано такими выражениями, как «беспристрастие и справедливость», «неизменное великодушие», «чуткий подход» и так далее.

Гора продолжал молча смотреть на брата, а Биной рассмеялся:

— Дада, как можно одним духом выпалить столько ложных утверждений?

— А что же, с мошенниками и поступают по-мошеннически. Я с англичанами давно имею дело и знаю их хорошо. Врут они здорово, этого у них не отнимешь. Если нужно, ни перед чем не остановятся. Когда кто-нибудь из них начинает врать, все остальные, как стая шакалов, воют в унисон, не то что наш брат — перекинется на чужую сторону и еще очень этим гордится. Нет, надувать их не грех, лишь бы не попасться. — И Мохим расхохотался. Биной тоже не мог сдержать улыбки.

— Вы думаете смутить их, бросая им правду в лицо, — продолжал Мохим. — Э, да если бы боги не наградили нас куриными мозгами, разве была бы наша страна в таком положении? Пора бы вам понять, что заокеанский громила не понурит стыдливо голову, если его застукают, когда он грабит квартиру. Наоборот, он замахнется на вас же отмычкой в полном сознании своей невиновности. Разве неправда?

— Правда, что и говорить, — ответил Биной.

— Ну, а если вместо этого вы немного польстите ему — что совсем нетрудно — и скажете: «О, святой праведник! Пожалуйста, кинь нам что-нибудь из своей сумы, хотя бы щепотку пыли», — то в этом случае, возможно, кое-какие вещи вы и получите обратно, и к тому же все обойдется тихо и мирно. Быть рассудительным и значит быть патриотом. Но мой брат изволит гневаться. С тех пор как он превратился в правоверного индуиста, он стал очень уважать меня, своего старшего брата, однако сегодня, я вижу, мои слова не производят на него должного впечатления. Но что прикажешь делать, Гора? Нужно сказать правду и о лжи. Так вот, Биной, я хочу, чтобы вы написали мне это письмо. Подожди здесь, я уже сделал кое-какие наброски, сейчас принесу. — И, посасывая трубку, Мохим вышел.