Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА Страница 5

«Наоми, Наоми, моя Мэри Пикфорд, как прекрасно, как пропорционально ты сложена! Какие гибкие у тебя руки! А ноги прямые, стройные, как у юноши!» — невольно пронеслось в моем мозгу, и я вспомнил купальщиц в фильме Мак-Сеннета. Наверное, никому не хотелось бы чересчур подробно описывать тело своей жены, да мне тоже отнюдь не доставляет удовольствия сообщать всему свету во всех подробностях о той, кто стала потом моей женой. Но если бы я не сказал об этом, мой рассказ был бы неполным; проявить застенчивость даже в таком аспекте означало бы, в конечном итоге, лишить смысла эти мои записки. Поэтому я должен рассказать здесь хотя бы вкратце, какова была Наоми тогда, в Камакуре, когда ей было пятнадцать лет.

В то время Наоми была ниже меня ростом, пожалуй, всего на сун. От природы я крепок и мускулист, но ростом всего пять сяку и два суна, а Наоми с ее коротким туловищем и длинными ногами казалась очень высокой.

Как раз в те дни мы видели фильм «Морская царевна», в котором главную роль русалки играла знаменитая пловчиха Керман.

— Наоми-тян, ну-ка, попробуй, поплыви, как Керман! — говорил я. На мгновенье она как будто застывала, приготовляясь к прыжку в воду, подняв руки и сдвинув ноги — между ними не было ни малейшего просвета, от бедер до щиколоток линии рисовали изящный, правильный треугольник.

— Правда, у меня очень прямые ноги, Дзёдзи-сан? — радостно спрашивала Наоми. Она прохаживалась по берегу, останавливалась или вытягивалась на песке, сама любуясь своими ногами.

Еще одна особенность ее тела — прекрасная линия плеч и шеи. Плечи… Я очень часто прикасался к ее плечам, когда она надевала купальный костюм. «Дзёдзи-сан, застегните, пожалуйста!» — говорила она, подходя ко мне, и я застегивал ей пуговицы на плечах. Женщины с такими покатыми плечами и довольно длинной шеей, как у Наоми, обычно бывают очень худыми, но у Наоми, напротив, плечи были плотные и хорошо развитая грудь. Я пытался застегнуть пуговицы, а она глубоко втягивала в легкие воздух, двигала руками, так что по спине проходили волны, и купальный костюм, и без того такой тесный, что, казалось, ткань вот-вот треснет, с трудом удавалось натянуть на ее полные плечи. Одним словом, это были плечи, излучавшие энергию молодости и красоту. Я сравнивал ее со многими девушками, находившимися на пляже, но ни у кого из них не было таких красивых плеч, как у Наоми.

— Наоми-тян, стой спокойно. Если ты будешь так вертеться, я не смогу застегнуть! — говорил я, с трудом стягивая на ее плечах купальный костюм.

Не удивительно, что девушка такого телосложения любила спорт. За три дня в Камакуре она научилась плавать и потом каждый день прилежно упражнялась на побережье Омори. За это лето она полностью научилась плавать, занималась греблей, каталась на яхте. Нагулявшись, она к вечеру изнемогала от усталости. «Ох, устала, — говорила она, возвращаясь с мокрым купальным костюмом в руках, и чуть не падала в кресло. — И до чего проголодалась…»

Мы ленились готовить ужин, шли в европейский ресторан и, состязаясь друг с другом, поедали все, что нам подавали. Она просила свой любимый бифштекс и съедала три порции.

Если бы я вздумал описывать все удовольствия того лета, то запискам не было бы конца. Скажу только, что с этого времени у меня вошло в привычку мыть Наоми.

Я тер ей спину, руки, ноги… Утомившись, Наоми ленилась идти в баню и каждый день мылась на кухне горячей водой, смывая резиновой губкой морскую соль.

— Нехорошо ложиться спать грязной, Наоми-тян! Тело станет липким от соли. Надо помыться, влезай-ка в чан! — говорил я, и она послушно позволяла мне мыть ее.

Мало-помалу мыться в европейской ванне вошло у Наоми в привычку, и так продолжалось и осенью, и зимой. Мы установили в ателье европейскую ванну, положили резиновый коврик и отгородили этот уголок ширмами.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Многие чересчур сообразительные читатели уже из предыдущего рассказа сделают вывод, что нас с Наоми связывала не только дружба. Но они ошибаются. Конечно, по мере того как шло время, у нас обоих возникло своеобразное молчаливое согласие на этот счет, но что касается меня, то, как я уже писал, я был скромным «праведником», не имевшим никакого опыта в общении с женщинами. Больше того, я чувствовал себя ответственным за чистоту Наоми и ни разу не поддался минутной страсти, не переступил границ дружбы. Разумеется, я знал, что ни одна женщина, кроме Наоми, не может стать моей женой, а если бы даже и случилось такое, я никогда не оставил Наоми, хотя бы из жалости. Эта мысль все сильнее завладевала моим сознанием. Поэтому я не хотел прикасаться к ней.

Наоми стала моей лишь через год, когда ей исполнилось полных шестнадцать лет. Это случилось 26 апреля.

Я так отчетливо помню эту дату, потому что еще задолго до того, с тех пор как она стала купаться дома, я завел дневник, куда каждый день заносил все интересное, касающееся ее. В самом деле, с каждым днем Наоми заметно взрослела, и тело ее становилось женственнее. Как родители следят за ростом своего ребенка и радуются, когда он в первый раз улыбнется или заговорит, так и я внимательно наблюдал за развитием Наоми и записывал все в дневник. Я и теперь иногда просматриваю эти страницы. Вот что я писал 21-го сентября 192… года, иными словами, той осенью, когда Наоми было пятнадцать лет.

«В восемь часов она принимала ванну. Летний загар еще не прошел. Белыми остались только места, Прикрытые купальным костюмом. У Наоми очень светлая кожа, поэтому загар бросается в глаза, и даже когда она голая, кажется, будто на ней купальный костюм.

— Ты полосатая, как зебра, — сказал я ей. Наоми это очень рассмешило».

Затем месяц спустя, 17 октября:

«Загар постепенно исчез, кожа больше не шелушится, тело стало еще белее и красивее, чем раньше. Я мыл ей руки, а она молча глядела на стекавшую мыльную пену. «Красиво!» — сказал я. «Да, красиво, — сказала Наоми и добавила: — Это пена красивая…»

Далее, 5 ноября:

«Сегодня вечером Наоми в первый раз купалась в европейской ванне. С непривычки она скользила по металлическому дну и очень смеялась. Когда я сказал ей: «Большая «бэби-сан», — она ответила: «папа-сан»…

«Бэби-сан» и «папа-сан» после этого крепко укоренились в нашем быту. Выпрашивая у меня что-нибудь или капризничая, Наоми кокетливо называла меня «папа-сан».

На обложке дневника я написал: «О том, как растет Наоми». Разумеется, я писал там только о ней, а вскоре купил фотографический аппарат, снимал Наоми, которая все больше напоминала Мэри Пикфорд, при разном освещении и в разных ракурсах и приклеивал карточки между записями. Кажется, я слишком много говорю о дневнике, но он свидетельствует: «26-го апреля наша связь стала неразрывной».

Правда, еще до этого, примерно на второй год нашей жизни в Омори, мы молча поняли друг друга, поэтому все случилось как-то очень закономерно. Я не соблазнял ее, и она меня нарочно не искушала, мы почти не говорили, все произошло в полном молчании.

Потом Наоми шепнула мне на ухо:

— Дзёдзи-сан не бросит меня?

— Нет, никогда… Будь спокойна. Ты знала о моих чувствах?

— Да, знала, но…

— С каких пор?

— Не знаю.

— Что ты подумала, когда я взял тебя к себе и стал заботиться о тебе? Поняла ли ты, что я хочу превратить тебя в идеальную женщину и потом жениться на тебе?

— Я подумала, может быть, у вас и в самом деле такие планы…

— Значит, ты тоже пришла ко мне, готовая стать моей женой? — Не дожидаясь ответа, я с силой сжал ее в объятиях. — Спасибо, Наоми-тян, спасибо, ты поняла меня… Я хочу поговорить с тобой откровенно. Признаться, я не думал, что ты будешь до такой степени соответствовать моим идеалам… Как я счастлив! Я буду любить тебя всегда… Только тебя… И никогда не буду относиться к тебе так, как большинство мужей относятся к своим женам… Знай, что я буду жить только для тебя… Буду исполнять все твои прихоти. Но ты тоже должна еще много учиться, чтобы стать прекрасной, замечательной женщиной…

— Я буду заниматься изо всех сил и непременно стану такой женщиной, которая нравится Дзёдзи-сану.

Слезы текли из глаз Наоми. Я тоже плакал. В тот вечер мы без конца разговаривали о будущем.

Вскоре после этого, однажды в субботу, я отправился на родину рассказать матери о Наоми, потому что она тревожилась, как отнесутся к ней мои родственники, и я хотел ее успокоить. Кроме того, мне хотелось придать нашему союзу законный характер, и я торопился как можно скорее обо всем поведать матери. Я честно изложил свои взгляды на брак, чтобы старой женщине они были понятны, и объяснил, почему хочу сделать Наоми своей женой.

Мать знала мой характер и доверяла мне.

— Если так, женись на этой девочке. Вот только, раз она происходит из такой семьи, смотри, чтобы потом не было неприятностей… — вот и все, что сказала она в ответ.