Проспер Мериме - Арсена Гийо Страница 5

Она отворила дверь и прервала певца, протянув ему руку:

— Мой бедный Макс, как я рада вас видеть!

Макс поспешно вскочил и пожал руку г-же де Пьен, растерянно глядя на нее, не зная, что сказать.

— Я очень жалела, — продолжала г-жа де Пьен, — что не могла приехать в Рим, когда ваша милая тетушка слегла. Мне известно, как преданно вы ухаживали за больной, и я очень благодарна вам за вещицы, которые вы мне прислали на память о ней.

Лицо Макса, от природы веселое, чтобы не сказать смеющееся, сразу погрустнело.

— Она много говорила со мной о вас, — сказал он, — говорила до последней своей минуты. Вы получили, как я вижу, ее кольцо, а также, верно, книгу, которую она еще читала в утро…

— Да, Макс, благодарю вас. Посылая этот скорбный подарок, вы сообщили мне, что уезжаете из Рима, но адреса своего не дали. Я не знала, куда писать вам. Бедная тетушка! Умереть так далеко от родины! К счастью, вы тотчас же поспешили к ней… Вы лучше, чем хотите казаться, Макс… я хорошо вас

знаю.

— Во время своей болезни тетушка говорила мне: "Когда меня не станет, никто уж не побранит тебя, разве что госпожа де Пьен. (И он невольно улыбнулся.) Постарайся, чтобы она не слишком часто тебя бранила". Вот видите, сударыня, вы плохо выполняете свои обязанности.

— Надеюсь, они не будут для меня обременительны. Я слышала, вы изменились к лучшему, остепенились, стали благоразумны, рассудительны.

— Что правда, то правда. Я обещал бедной тетушке стать хорошим и…

— И сдержите слово, я в этом уверена.

— Постараюсь. В путешествии это легче, чем в Париже. Однако… Знаете, я здесь каких-нибудь несколько часов и уже успел устоять перед искушением. По дороге к вам я встретил своего старинного приятеля, который пригласил меня отобедать с кучей бездельников, а я отказался.

— И хорошо сделали.

— Да, но сознаться ли вам? Я поступил так в надежде, что вы пригласите меня.

— Какая обида! Я обедаю в гостях. Но завтра…

— В таком случае я за себя не ручаюсь. На вас падет ответственность за мой сегодняшний обед.

— Послушайте, Макс: главное — это хорошо начать. Не ходите на этот холостой обед. Я обедаю у госпожи Дарсене, заезжайте к ней вечером, и мы побеседуем.

— Да, но госпожа Дарсене уж больно скучна; она примется расспрашивать меня; я не сумею сказать вам ни слова, да еще скажу что-нибудь несогласное со светскими приличиями. Кроме того, у нее взрослая костлявая дочь, которая, верно, еще не замужем…

— Это прелестная девушка… а что до приличий, то неприлично говорить о ней так, как говорите вы.

— Я неправ, согласен, но не покажется ли такой визит чересчур поспешным? Ведь я приехал только сегодня…

— Поступайте, как знаете, Макс, но видите ли… в качестве друга вашей тетушки я вправе говорить с вами откровенно: избегайте прежних знакомств. Время само оборвало многие дружеские связи, которые вам только вредили, не возобновляйте их. Я ручаюсь за вас, если только вы не подпадете под чье-нибудь дурное влияние. В ваши годы… в наши годы следует быть благоразумным. Довольно, однако, советов и проповедей. Расскажите лучше о себе. Что делали вы все это время? Я знаю только, что вы побывали в Германии, затем в Италии, вот и все. Вы писали мне дважды, не более того… Припомните: два письма за два года. Разумеется, я знаю о вас немного.

— Боже мой, я очень виноват перед вами, сударыня… Но, надо сознаться, я так ленив!.. Раз двадцать я принимался за письмо к вам, но что интересного мог я сообщить в нем? Не умею я писать писем… Если бы я писал вам, как только начинал думать о вас, в целой Италии не хватило бы бумаги на мои письма.

— Ну так что же вы делали? Чем были заняты? Я уже слышала, что не писанием писем.

— Занят!.. Как вам известно, я, к сожалению, ничем не занимаюсь. Я ездил, смотрел. Подумывал о живописи, но вид множества прекрасных полотен навсегда излечил меня от столь злополучного увлечения. Так-то… а потом старик Нибби [19] чуть было не сделал из меня археолога, и под его влиянием я занялся раскопками… Мы нашли сломанную трубку и массу старых черепков… Позже, в Неаполе, я брал уроки пения, но петь от этого лучше не стал… Я…

— Мне не по душе ваши занятия музыкой, хотя голос у вас красивый и поете вы хорошо. Они сближают вас с людьми, с которыми вы и так склонны водить компанию.

— Понимаю, но в Неаполе, когда я был там, опасаться было нечего. Примадонна весила сто пятьдесят кило, а у второй донны рот был, как топка у печи, а нос, как башня Ливанская [20]. Словом, я и сам не сумею сказать, как прошли эти два года. Я ничего не делал, ничему не научился и прожил два года, не заметив этого.

— Мне хочется, чтобы вы нашли себе какое-нибудь занятие; мне хочется, чтобы вы увлеклись чем-нибудь полезным, праздность не доведет вас до добра.

— Откровенно говоря, сударыня, путешествия все-таки пошли мне на пользу: ничего не делая, я не совсем бездельничал. Смотря на прекрасные вещи, не скучаешь, а стоит мне соскучиться, и я могу наделать уйму глупостей. Право, я немного остепенился и даже позабыл о некоторых способах сорить деньгами. Бедная тетушка уплатила все мои долги, больше я долгов не делал и делать не собираюсь. На холостяцкую жизнь денег мне достанет. А так как я не собираюсь казаться богаче, чем на самом деле, то и решил отказаться от былых сумасбродств. Вы улыбаетесь? Вы не верите моей перемене к лучшему? Вам нужны доказательства? Так узнайте же о моем хорошем поступке! Сегодня Фамен, тот приятель, что приглашал меня на обед, предложил мне купить у него лошадь. Пять тысяч франков… Великолепное животное! Первым моим побуждением было приобрести ее, потом я подумал, что недостаточно богат, чтобы выложить ради прихоти целых пять тысяч. Буду, как и прежде, ходить пешком.

— Прекрасно, Макс! Знаете, что вам еще надо сделать, дабы идти, не сворачивая, по той же доброй стезе? Вам надо жениться.

— Жениться?.. Почему бы нет?.. Но кто пойдет за меня? Я не вправе быть разборчивым, а между тем мне хотелось бы встретить женщину… Увы, нет больше женщин, которые могли бы мне подойти…

Госпожа де Пьен слегка покраснела; не замечая этого, он продолжал:

— Встретить такую женщину, которой бы я понравился… Но, видите ли, этого было бы, пожалуй, достаточно, чтобы она не понравилась мне.

— Почему? Что за вздор!

— Ведь говорит же где-то Отелло [21], желая, видимо, оправдаться в том, что подозревает Дездемону: "У этой женщины, должно быть, странный ум и извращенный вкус, если она выбрала меня, такого черного!" Не могу разве и я сказать: у женщины, которой я понравлюсь, голова, верно, будет не в порядке?

— Вы и так были достаточно беспутны, Макс, а потому нет нужды притворяться, будто вы хуже, чем вы есть. Остерегайтесь дурно говорить о себе, не то вам могут поверить на слово… Я же убеждена в том, что стоит вам не только полюбить женщину, но и почувствовать к ней глубокое уважение… и вы будете в ее глазах…

Госпожа де Пьен запнулась, и Макс, взиравший на нее пристально и с крайним любопытством, даже не попытался подсказать ей конец неудачно начатой фразы.

— Вы хотите сказать, — молвил он после некоторого молчания, — что стоит мне серьезно влюбиться, и меня тоже полюбят, ибо тогда я окажусь достойным любви?

— Да, в таком случае вы заслужите ответное чувство.

— Увы, если было бы достаточно полюбить, чтобы и вас полюбили… То, что вы говорите, сударыня, не слишком согласно с истиной. Впрочем, найдите мне отважную женщину, и я женюсь… если только она будет не слишком безобразна. Я еще не настолько стар, чтобы не увлечься. За остальное вы не отвечаете.

— Откуда вы прибыли теперь? — с серьезным видом перебила его г-жа де Пьен.

Макс весьма лаконично поведал ей о своих путешествиях, однако постарался доказать, что не был тем туристом, о котором греки говорят: "Чемоданом уехал, чемоданом приехал". Его краткие наблюдения изобличали острый ум, не довольствующийся ходячими мнениями, и образованность более глубокую, нежели он хотел показать. Вскоре он откланялся, заметив, что г-жа де Пьен поглядывает на часы, и обещал ей не без заминки побывать вечером у г-жи Дарсене.

Однако он не приехал туда, и г-жа де Пьен была этим слегка раздосадована. Зато он явился к ней на следующий день утром, чтобы попросить прощения, сославшись на усталость с дороги, вынудившую его остаться дома; но оправдывался он, опустив глаза и таким неуверенным тоном, что и без уменья г-жи де Пьен читать чужие мысли его притворство бросалось в глаза. Когда он с трудом закончил свою речь, г-жа де Пьен молча погрозила ему пальцем.

— Вы не верите мне? — спросил он.

— Нет. К счастью, вы еще не научились лгать. Вы не были вчера у госпожи Дарсене не потому, что устали и вам хотелось отдохнуть. Вы провели вечер не дома.

— Да, — ответил Макс, силясь улыбнуться, — вы правы. Я обедал в "Роше-де-Канкаль" с теми бездельниками, о которых говорил вам, потом поехал на чай к Фамену. Приятели не захотели отпустить меня, потом я играл.