Любовь Овсянникова - Побег аферистки Страница 5

— Именно погудеть! Как вы правильно сказали. Давай, Уля, прильем мое новое лицо? — предложила Татьяна.

— И за наше знакомство. Только, чур, гуляем за мой счет. Ты потратилась на лечение, с тебя грех брать деньги, а я не из бедных, — и Люля с форсом протянула проводнице откуда-то ловко добытую крупную купюру: — Значит, так. Несите нам чекушечку коньяка «Наполеон» — в ресторане должен быть в подарочной расфасовке, — кетовой икры, жаренной свининки с картофелем и побольше фруктов и овощей.

— Запивать чем будете?

— Правильно. Запивать будем чаем, — разочаровала Люля проводницу, которая думала, что у нее закажут более дорогой напиток, хотя бы кофе.

Неужели пронесло? — с затаенной радостью подумала Люля, взвешивая ситуацию, которая исподволь налаживалась.

4

Если бы рядом нашелся наблюдательный человек, то получил бы пищу для философских размышлений — девушки поразительно были похожими.

И не только внешне, где большую роль играла молодость, хороший рост, стройность, пригожие черты лица, густые пышные волосы. Но им обеим Бог послал грациозность, дар пластично двигаться, то есть фотогеничность, как сказал бы дизайнер. Они были одинаково спортивны и имели быструю реакцию на внешние раздражители, острый ум, были деятельны и бодры по темпераменту. Хотя этими добродетелями сейчас обладают почти все представители молодежи, но они не исчерпывают содержание человека. Есть еще характер, уровень осознания реальности, смелость в принятии решений, способность действовать вопреки неблагоприятным обстоятельствам. А это уже не от возраста зависит, а от умения распорядиться полученным даром, применять его практически, реализовывать в делах, поступках, в отношениях с людьми.

Что касается Татьяны, то, небось, не каждая сирота, человек без поддержки и помощи, решится изменить лицо, чтобы умаслить судьбу или, наоборот, дать ей, неласковой, пинка под зад и начать борьбу за счастье своими силами. И не каждая, как Улита, может забрать чемоданчик, в котором лежит полмиллиона буржуйских долларов, пусть своих, но из-под носа опасного вора, положившего на них глаз, и слепо драпануть в нормальную жизнь, покончив с полукриминальной романтикой и приключениями.

Воистину, человека формируют не только задатки, но и жизненный опыт, который не возникает из бездеятельности. И это сущая правда, что талантливый человек, живя в достатке и покое, может никогда не переступить порог благополучия и, как следствие, прожить бессодержательно, никогда не доводя свое личностное развитие до уровня, на какой его планировало провидение. Априори[13] же обездоленная, забытая в злыднях людьми и небом, битая бурями и мятая на жизненной тряске горемыка наконец закаляется, накапливает эмпирические[14] знания и достигает полностью заслуженных высот. У девушек и здесь было кое-что общее, а именно — сиротство и детские мытарства в интернатах.

— Неплохо было бы перед загулом снять уздечки[15], — засмеялась Татьяна, высвобождая грудь из тесного белья. — Видишь, я тоже кое-что помню из детства, — намекнула она на употребленные сленговые слова.

— Почему нет, ведь на самом деле оно у нас недавно закончилось.

Тем временем Татьяна вынула из битком набитой дорожной сумки новенькую ночную сорочку, переоделась в нее, а сверху набросила симпатичный домашний халатик. Ноги обула не в мягкие тапочки, какие обычно берут в дорогу, а в летные туфли на высоком каблуке. На всей ее одежде еще висели фабричные бирки, и девушка, радуясь этому, не торопилась их снимать.

— Покрасуюсь и разношу заодно, — показала на босоножки. — У меня всегда проблемы с новой обувью, — и принялась умываться. — А ты чего ждешь? Переодевайся, — удивилась, что Улита сидит, как и раньше, скрестив руки на коленах.

— Не во что. У меня ничего нет, подруга.

— Даже так? — Татьяна растерянно осмотрелась, будто в поисках подсказки или совета, а затем решилась: — Так возьми мое, — и она, может, из благодарности за слова поддержки, подбадривания или из какого-то другого теплого чувства вынула еще один комплект домашней одежды и подала девушке. — Шлепанцы, вижу, у тебя свои есть. Но, если хочешь сделать мне приятное, разноси это, — подала завернутые в оберточную бумагу новенькие туфли. — Как говорится, ты меня гуляешь, а я тебя одеваю.

— Ну, если так, то не откажусь.

— Ты, оказывается, не киевлянка? — Татьяна наблюдала, как Улита после умывания с удовольствием влезла в новенькую сорочку, халат, подвязалась поясом и надела великоватые для нее туфли. — Или как?

— Киевлянка я, киевлянка, — буркнула Люля, осматривая себя, как умеют это делать только женщины и только тогда, когда надевают что-то новенькое. — Боюсь, что с туфлями ничего не выйдет, они на мою ногу даже плотно не сели.

— Поноси, им не помешает.

— Ну, харе.

— Что-что? — переспросила Татьяна.

— Хорошо, говорю, договорились, — улыбнулась Люля.

— А едешь куда, не собравшись? — продолжала Татьяна, деловито одергивая и на себе обновки.

Люля остолбенела. Так бывает, что предусмотрительный и видавший виды человек, сконцентрировавшись на достижении основной цели, забывает о чем-то второстепенном или менее важном. Этот общечеловеческий недостаток всегда и приводит к раскрытию любых заговоров или тайных деяний, не говоря о преступлениях. А именно по такой дорожке шла нынче Люля, которая должна была не хуже зайца запетлять свой след, и не только от Дыдыка, а и от всех других, чтобы они ненароком не вывели его на нее. Она удачно организовала свое непосредственное бегство, а здесь недопустимо ослабила бдительность — не подумала об официальной легенде. Ведь с людьми как-то надо общаться и что-то говорить им о себе тоже надо!

«Спасибо тебе, Татьянка, за нетактичность, за всю твою открытость и доверие. Они мне идут на пользу, а я тебя, милая, отблагодарю за это», — подумала Люля, спохватившись.

— На кого-то другого обиделась бы за откровенное любопытство, а тебе, уж так и быть, расскажу. Здесь такая история, что в два слова не поместится, — тянула Люля время в поисках приемлемого объяснения.

В дверь снова постучали, и в купе вошла проводница с подносом, сопровождаемая невыносимо щекочущим ароматом только что приготовленной пищи.

— Не мало ли выпивки, девушки, для солидного застолья? — спросила она. — Это я к тому говорю, чтобы мне не бегать повторно.

— Не придется, — за обеих ответила Люля, неторопливо пересчитывая сдачу, а потом повернулась к новой подруге: — Лично я, что называется, пить не умею, пью для видимости. А ты?

— Аналогично, как говорят братцы-кролики. А с учетом моего состояния здоровья, так будя и вспоминать об этом.

Кое-как устроились с ужином и налили по полбокала красивого на цвет, душистого коньяка, выпили, провозгласив тост за удачное выздоровление от добровольной Татьяниной болезни. Приглушили голод бутербродами с икрой, зеленью петрушки, салатом из свежих помидор. Скоро опьяневших, раскрасневшихся девушек потянуло на разговоры, откровенность, искренние признания и другие сантименты. Заминка случились лишь потому, что Татьяну сдерживало Люлино замечание о неуместных вопросах, а Люлю — то, как начать отвечать на них, чтобы все выглядело естественно.

— Мне даже не с кем было порадоваться тем, что я живой вышла из больницы, — первой нарушила молчание Татьяна. — Смешно сказать, что от косметической операции я чуть дуба не врезала. Так тяжело болела, просто ужас. Больше недели меня палило, как в печке. А потом кожа пузырями взялась, чесаться начала. Боже, какие это были мучения! Думала, не выдержу.

— Все прошло, выбрось из головы и забудь. Теперь ты получила желаемую внешность. А касаемо одиночества… С сегодняшнего дня моя судьба стала едва ли не хуже, — решилась Люля озвучить наспех придуманную легенду, испытать ее на первом слушателе и, если она окажется не очень правдоподобной, своевременно внести коррективы. — Вот ты спросила, почему я в поездку не собралась.

— Извини, я не подумала…

— Нет, наоборот. Я признательна, что ты дала мне повод излить душу. Вот видишь, даже не знаю, с чего начать. Одним словом, еду, куда глаза глядят.

— А что случилось, Уля?

— Давай выпьем за меня, чтобы у меня все получилось, — предложила рассказчица.

Они снова выпили, заели паштетом из печени, жареным картофелем, консервированным горошком.

— Я работаю, или работала — не знаю, как сказать, в научной библиотеке технологического института, — начала озвучивать Люля свою мнимую историю. — Сама понимаешь, вокруг — молодежь, высокие порывы, мечты, дипломы, диссертации, защиты, банкеты. Светская жизнь. Вниманием обижена не была, но замуж не выходила — не выпадало подходящей пары. И вот приехал на защиту кандидатской диссертации один грузин из Тбилиси, Галавадзе Давид Гургенович, заочный аспирант нашего профессора Кейтельгиссера Ильи Исаевича, специалиста по кожевенному производству. Увидел меня этот Давид и запал на раз, причем, как ополоумел, — проходу не давал, руки мне при свидетелях заламывал, ревновал к каждому столбу, чуть не бил, а после ссор цветами засыпал. Ой!