Кнут Гамсун - Странник играет под сурдинку Страница 5

Мы, батраки, к этому касательства не имеем, чего нет, того нет, но сколько раз мы стыдились, что служим у капитана, стыдились того, чем могли бы гордиться. Батрак – так тот завел себе значок общества трезвен ников и носит его на блузе.

Однажды капитан пришел ко мне в поле и велел за прягать, чтобы привезти со станции двух новых гостей. Время было послеобеденное. Капитан, должно быть, только встал. Просьба его очень меня смутила. Почему он не обратился к старшему батраку? Я подумал: все ясно, ему колет глаза значок трезвенника. Капитан, должно быть, угадал мои сомнения, он улыбнулся и сказал:

– Может, ты из-за Нильса сомневаешься? Тогда я для начала переговорю с ним.

Нильс – так звали батрака.

Но сейчас я не мог ни под каким видом пустить капитана к Нильсу: Нильс до сих пор пахал на чужих лошадях и просил меня, в случае чего, подать ему знак. Я достал носовой платок, утер лицо, потом слегка взмахнул платком, Нильс это увидел и немедля выпряг чужих лошадей. «Интересно, что он теперь будет де лать?» – подумал я. Ничего, этот славный Нильс всегда найдет выход. Хотя время было самое что ни на есть рабочее, он погнал лошадей домой.

Ох, только бы мне еще ненадолго задержать капи тана! Нильс понял, в чем дело, он погоняет лошадей и чуть не на ходу начинает снимать с них упряжь.

Вдруг капитан в упор взглядывает на меня и спра шивает:

– У тебя что, язык отнялся?

– Должно быть, у Нильса что-то не ладится, – выдавливаю я наконец через силу. – Недаром он лошадей распрягает.

– A дал ь ш е что?

– Да нет, ничего, я просто так…

Врагам бы моим оказаться на моем месте! Но я могу еще немного помочь Нильсу, ему и без того нелегко. Я тут же берусь за дело:

– Видите, мы и с севом-то не управились, а всходы так и лезут из земли. Да еще у нас осталась невспахан ная земля, и мы…

– Всходы лезут? Вот и хорошо, пусть лезут.

– У меня здесь сто двадцать аров, а Нильсу надо поднять целых сто сорок, вот я и подумал, что, может, господин капитан не станет отрывать нас от работы.

Тут капитан круто поворачивается на каблуках и, не прибавив ни слова, уходит.

«Все, меня рассчитали!» – думаю я, однако следую за капитаном с лошадьми и возком, чтобы выполнить приказ.

Теперь я не тревожусь за Нильса – он уже возле самой конюшни. Капитан махнул ему – Нильс не уви дал. «Стой!» – закричал капитан хорошо поставленным офицерским голосом. Нильс не услышал.

Мы тоже подошли к конюшне; Нильс уже развел лошадей по стойлам. Капитан с трудом подавлял гнев, но по дороге с поля до конюшни, должно быть, немного успокоился.

– Ты что это распрягаешь средь бела дня? – спра шивает он.

– Лемех треснул, – отвечает батрак. – Пусть ло шади отдохнут, пока я заменю лемех. Это дело не долгое.

Капитан приказывает:

– Один из вас должен поехать с коляской на стан цию.

Батрак косится на меня и бормочет.

– Гм-гм. Значит, так. А время где взять?

– Ты что это там бормочешь?

– Нас в поле два с половиной человека, – отвечает батрак, – Лишних вроде никого нет.

Должно быть, у капитана вызвала подозрение та по спешность, с какой Нильс развел гнедых по стойлам, и он сам обходит конюшню, осматривает лошадей и, разу меется, сразу же видит, какие из них разгорячились. За тем он возвращается к нам и, вытирая руки носовым платком, спрашивает:

– Ты что, на чужих лошадях пашешь?

Пауза.

– Чтоб я этого больше не видел!

– Само собой, – отвечает Нильс. Потом, внезапно осердясь, выпаливает: – В этом году нам нужно боль ше лошадей, чем все прошлые годы. Ведь мы распахи ваем куда больше земли, чем раньше. Эти чужие лоша ди у нас днюют и ночуют, жрут и пьют, а сами даже той воды не стоят, которая на них уходит. Эко дело, если я вывел их часа на два поразмяться.

Капитан повторяет отрывисто:

– Чтоб я этого больше не видел. Понял?

Пауза.

– А что ж ты не сказал, что одна из наших пахот ных лошадей вчера занедужила? – подсказываю я. Нильс встрепенулся.

– А ведь верно. Ну как же! Ее прямо всю трясло в стойле! Не мог же я запрячь ее.

Капитан мерит меня взглядом с ног до головы и спрашивает:

– А ты чего здесь торчишь?

– Вы сами приказали мне, господин капитан, ехать на станцию.

– Ну так собирайся.

Но Нильс еще решительней, чем капитан, парирует:

– Не выйдет!

«Ай да Нильс, – подумал я. – Знает, что правда на его стороне, и от своего не отступится. И коли уж гово рить о лошадях, так н аши совсем из сил выбились, по тому что страда в этом году дольше обычного, а чужие только наших объедают да застаиваются себе же во вред».

– Значит, не выйдет? – переспрашивает обескура женный капитан.

– Если вы заберете моего помощника, мне здесь больше нечего делать, – отвечает Нильс.

Капитан подходит к дверям конюшни, выглядывает во двор. Прикусив кончик бороды, он напряженно ду мает, потом бросает через плечо:

– А без мальчика ты тоже не можешь обойтись?

– Нет, – отвечает Нильс. – Мальчик боронит.

Это было первое наше столкновение с капитаном, и мы одержали верх. Мелкие стычки возникали и впослед ствии, но там он быстро сдавался.

– Надо привезти со станции один ящик, – сказал он нам как-то раз, – нельзя ли послать за ним маль чика?

– Для нас теперь мальчик все равно что взрос лый, – ответил батрак, – он боронит. Если мальчик поедет на станцию, он не вернется до завтрашнего вече ра. Полтора дня считай пропало.

«Ай да Нильс!» – подумал я уже во второй раз. У нас с Нильсом был разговор про этот ящик на стан ции, там просто-напросто очередная партия вин. Горнич ные сами слышали.

Короткий обмен репликами, капитан нахмурил бро ви и сказал, что никогда еще весенняя страда не тяну лась так долго, как в нынешнем году. Нильса это заде ло за живое, и он ответил:

– Если вы возьмете мальчика, я ухожу, – и обра тился ко мне с таким видом, будто мы обо всем уже за ранее столковались: – Ты ведь тоже уйдешь?

– Уйду, – ответил я.

Тут капитан сдался и с улыбкой сказал:

– Да у вас форменный заговор. Но вообще-то вы, пожалуй, правы. И работа у вас спорится.

Точно ли у нас спорится работа – об этом капитан вряд ли мог судить, а если и мог, то не больно этому радовался. В лучшем случае он разок-другой окинул взглядом свои поля и бегло убедился, что вспахано много и засеяно не меньше – только и всего. Но мы, батра ки, старались изо всех сил ради хозяина, уж такие мы были.

Да, видно, уж такие.

Впрочем, порой наше рвение не казалось мне совсем уж бескорыстным. Батрак был человек здешний, из это го прихода, и он хотел управиться с севом не позднее остальных, для него это был вопрос чести. Ну, а я под ражал ему. Даже когда он нацепил себе на грудь зна чок трезвенника, он, по-моему, сделал это, чтобы капитан хоть немного опомнился и мог оценить плоды наших усилий. Я и в этом был на стороне Нильса. Кроме того, я питал тайную надежду, что, по крайней мере, хозяйка дома, фру Фалькенберг поймет, какие мы молодцы. На большее бескорыстие я навряд ли был способен.

Вблизи я первый раз увидел фру Фалькенберг как– то после обеда, когда выходил из кухни. Она шла через двор, стройная, с непокрытой головой. Я поклонился, сняв шапку, и взглянул на нее – у нее было на ред кость молодое и невинное лицо. Она ответила на мой поклон с полнейшим равнодушием и прошла мимо.

Я не допускал и мысли, что между капитаном и его женой все кончено. Вот на чем и основывал свои наблю дения:

Горничная Рагнхильд состояла при фру сыщиком и наперсницей. Она шпионила в пользу своей хозяйки, она ложилась последней, она подслушивала, стоя на лестнице и разглядывая свои ладони, а когда бывала во дворе и ее окликали из комнат, делала для начала три– четыре бесшумных шажка. Она была девушка красивая и разбитная, с глазами на редкость блестящими. Как-то вечером я застал ее возле беседки, где она нюхала си рень. При моем появлении она вздрогнула от испуга, предостерегающе указала на беседку и убежала прочь, прикусив зубами кончик языка.

Капитан, должно быть, знал, чем занимается Рагн хильд, недаром он однажды во всеуслышание сказал своей жене, – думаю, он был пьян и чем-то раздоса дован:

– Подозрительная особа эта твоя Рагнхильд. Я не желаю, чтобы она дольше у нас служила.

Фру отвечала:

– Ты уже не первый раз хочешь рассчитать Рагн хильд неизвестно за что. К твоему сведению, она самая расторопная из всех наших горничных.

– Разве что в своем ремесле, – отвечал капитан.

Этот разговор навел меня на некоторые раздумья. Неужели фру до того хитра, что держит при себе согля датая с единственной целью доказать всем и каждому, будто ее очень волнует, чем занимается капитан. Тогда в глазах всего света она может предстать женой-страда лицей, которая втайне тоскует по своему супругу, но не видит от него ничего, кроме обид и несправедливости. И, следовательно, имеет полное право отплатить ему той же монетой. Бог весть, может, дело именно так и обстоит.