Жозеф Кессель - Лиссабонские любовники Страница 5

Эти фрукты, эти цветы, эта рыба, эти улицы с грязными стенами, это бегство, эта безопасность, а теперь вот эти песни…

Антуан был решительно настроен не уделять ни малейшего внимания молодой женщине, но как раз потому, что она казалась способной сделать свое присутствие незаметным, оно ощущалось им крайне остро. Ее сосредоточенность удивляла его и вызывала в нем глухую тревогу. Но каковы бы ни были его ощущения, время от времени Антуан украдкой смотрел на Кэтлин. Она слушала, как в трансе. У нее, с ее вертикально вытянутой длинной, белой и тонкой шеей, был вид совсем юной девушки. Иногда в ее глазах вдруг возникала зеленая искорка света, и тогда они становились похожими на светлячков.

Старая тучная женщина с ангельским голосом снова поднялась на сцену.

Обычно, когда Антуан слушал песни, которые повторялись, ему не удавалось обрести первоначального ощущения. Восприятие оказывалось как бы притуплённым. А на этот раз оно было и более живым, и более обширным, и более острым. У Антуана было такое впечатление, что ему дают что-то очень хорошее, что он теперь будет кому-то должен.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, он откровенно повернулся к Кэтлин. И увидел, что она сидит неподвижно и плачет со счастливым лицом.

Старая тучная женщина покинула сцену, волоча по пыльному полу бахрому своей необъятной пыльной шали.

– Она никогда так хорошо не пела, – сказал Антуан Кэтлин самым естественным образом.

Кэтлин ответила так же просто:

– Это похоже на чудесные плачи по умершим в Ирландии.

– Вы оттуда родом? – спросил Антуан с внезапным и настойчивым интересом.

– Я оттуда очень рано уехала, – ответила Кэтлин.

Вокруг них наступила мертвая тишина. Но Антуан не заметил этого. Ему хотелось продолжать говорить.

– Тише! – сурово сказал Жозе.

На сцену вышел чахоточный. Он посмотрел глубоким взглядом на блестевшие в полумраке волосы и глаза Кэтлин и запел. Было слышно, было видно, что для того, чтобы спеть каждую «фадо», он тратил небольшой кусочек того, что еще отделяло его жизнь от его смерти. Вот почему никто не мог так точно, как он, согласовать свое дыхание с пронзительной жалобой этих песен.

Измученная состраданием, Кэтлин прошептала:

– Не надо было бы… этот больной… этот несчастный…

– Если бы он был счастливым, он бы неспел так, как он делает это сейчас, – сказал Антуан.

Он помолчал мгновение и невольно, словно ему подсказал какой-то внутренний голос, добавил:

– А если бы мы были счастливы, то не воспринимали бы их с таким удовольствием.

Кэтлин слегка вздрогнула; она вышла из полугрезы.

– Значит, и они все тоже? – спросила она, легко кивнув в сторону хмурых, еще оцепенелых от песни мужчин.

– Ну они… для них это наркотик, – сказал Антуан. – А для нас это нечто иное.

Вокруг них послышался скрип стульев по полу. Люди вставали один за другим.

– Это все, сеньора, – сказал Жозе. – Сегодня мне больше нечего вам показать.

В голове Кэтлин бессвязно проходили чьи-то лица, какие-то картинки: Мэйзи, Сильвейра, ресторанный зал в «Авениде», игорный зал в «Эсторил», инспектор Льюис, потом все растворилось в ощущении нестерпимой тревоги.

Она ощутила такой покой, такую безопасность в компании этого ребенка и этого мужчины…

– Я бы хотела… если это возможно… да… Я бы хотела поменять мой образ жизни в этой стране, – сказала Кэтлин. – Я бы хотела жить в одном из этих старых кварталов, не встречать никого из знакомых… они мне все так надоели, так надоели…

Жозе подмигнул Антуану, и его губы беззвучно образовали слово «тронутая».

Но Антуан сурово посмотрел на него и ответил Кэтлин:

– Я поговорю об этом с Марией.

– Ваша жена? – спросила Кэтлин.

Какая-то неясная веселость озарила на миг черты лица Антуана.

– Нет, – сказал он, – это мать Янки.

– Извините, я должна была бы обратить внимание, что вы не женаты, – сказала Кэтлин.

Она посмотрела на руку Антуана, где не было обручального кольца.

– Я был женат, – сказал Антуан, как если бы кто-то вынуждал его это сказать.

Он инстинктивно взял левую руку Кэтлин и провел пальцем по ее безымянному пальцу. Он ощутил там небольшую кольцеобразную впадину.

– И вы тоже, – сказал Антуан. – Причем это еще свежее, чем у меня…

У Марии было, можно сказать, прямо под рукой пристанище, которое подходило Кэтлин. Оно находилось в непосредственной близости, самый высокий этаж в старом доме, где долго жил один старый, очень богатый бразилец, любивший прошлое и простой народ Лиссабона. Он уехал незадолго перед этим, чтобы, как он говорил, умереть у себя на родине, и поручил Марии, к которой он питал большую дружбу, заботу сдавать его квартиру, пока не истек его арендный договор. После чего она должна была взять себе мебель или продать ее по своему усмотрению.

Таким образом Кэтлин смогла без промедления поселиться в просторной квартире, со стенами, отделанными столетней облицовочной плиткой, меблированной стульями и сундуками прошлого века, украшенной старинными люстрами, но по комфорту своему отвечающей всем требованиям настоящего времени.

Из квартиры лестница вела на поднимавшуюся уступами крышу, откуда поверх коричневых крыш и памятников Лиссабона открывался великолепный вид на поля и на реку Тежу. Там возникало чувство связанности с городом и небом.

Кэтлин проводила на этой террасе вечера и часть ночи. Она выходила из дома только на несколько часов днем. Янки Жозе сопровождал ее по лавочкам, и крошечным рынкам, находившимся по соседству с ее домом. Ей казалось, что покой и безопасность ограничивались пределами этого квартала.

Для помощи в домашнем хозяйстве и на кухне Мария направила к Кэтлин одну активную и любезную старушку. Объясняться им удавалось только с помощью жестов.

Эти новые условия существования невероятно нравились Кэтлин. Очень быстро они превратились у нее в привычки.

А Антуан охранял свои привычки.

Тем временем началась между ними странная игра, о которой они имели очень смутное представление.

Они не виделись. Как он, так и она боялись любого посягательства на свою уединенность, как он, так и она ненавидели больше всего возможность допустить кого-нибудь в свою внутреннюю жизнь. Но эта защита не была ни такой полной, ни такой эффективной, как они и полагали.

Они не могли все время управлять своими мыслями, тем более что их жизни как бы не находили своего применения. Они познали в том погребке, где пели «фадо», глубокое согласие и разделили удивление скрытой муки и наслаждения. Они часто вспоминали об этом. Их разделяли всего лишь несколько улиц, всего лишь несколько домов. Они были озабочены друг другом.

Антуан теперь уже не уходил так скоро от Марии, сразу же после окончания ужина. Он оставался там все время, пока она говорила о Кэтлин. Между тем для толстушки тема эта была новой и практически неисчерпаемой.

– Она как красивый ребенок, потерявшийся в жизни, – говорила Мария. – Она ничего не знает ни о вещах, ни о людях. И такая молодая, такая нежная, такая белая… Такой, как она, нужен хороший мужчина, навсегда. Так что теперь, когда она осталась без мужа, Пресвятая Мария, бедная душа…

Она снова и снова возвращалась к этой теме:

– Она боится – вот что я тебе говорю, Тонио. Взлетит птица, упадет листок, пошевельнется тень, а она уже вся застыла, смотрит своими зелеными глазами.

Антуан курил, ничего не говоря, как если бы ему не было никакого дела до этой болтовни.

Но сидел, не уходил.

А Кэтлин в свою очередь узнавала благодаря Янки Жозе про все профессии, про путешествия, Антуана, про его силу, его храбрость, его войну, о которых Жозе рассказывал, как о подвигах полубога. В такие минуты лицо молодой женщины, слушавшей другие рассказы мальчика с нескрываемым удовольствием, вдруг застывало и становилось как бы безразличным. А при этом, если Жозе случайно уходил, ни разу не произнеся имени своего героя, у Кэтлин оставалось какое-то чувство пустоты.

Когда Жозе однажды поведал Антуану о том, что он рассказывает о его приключениях, Антуан рассердился. Но на следующий вечер он вспомнил для Жозе новые истории из своей жизни.

Кэтлин принялась отправлять через Янки пирожные, шоколадные конфеты для Марии. А потом справлялась быстрым и нейтральным голосом, понравились ли они Антуану.

Ни Жозе, ни Мария ничего даже не подозревали об этой странной игре.

Но когда Мария оставалась одна, то, думая о них, она смеялась с пониманием и добротой всеми складками своего тела.

Однажды вечером, пробуя присланные Кэтлин сладости, вкус которых вызывал у нее слезы блаженства, Мария сказала Антуану:

– У нее, бедняжки, так мало развлечений, она совсем не выходит из дома по вечерам. Наш квартал – это не место для нее, а места, куда она с удовольствием пошла бы, они же ведь не для нас.

Антуан уже оплатил в пароходной компании билет до Венесуэлы на следующий месяц. А тут вдруг у него возникло ощущение неверия в то, что это путешествие состоится, потом чувство стыда. Он жалел об этих потраченных деньгах. На следующий день Антуан отправился с несколькими эскудо в казино «Эсторила» и – чего он никогда не делал – стал осторожно играть. Он остановился сразу же, как только выиграл сумму, которую он считал необходимой.