Гений. Оплот - Теодор Драйзер Страница 5

Но только неприятием романа критикой и плохим тиражом на этот раз неприятности писателя не закончились. В 1916 году «Нью-йоркское общество борьбы с пороком» запретило дальнейшее распространение «Гения», как «богохульного и непристойного произведения».

Стоит немного остановиться на деятельности этой организации. Полуофициальное «Нью-йоркское общество борьбы с пороком» было создано во второй половине XIX века Энтони Комстоком и было наделено большими правами. На эту организацию власти штата Нью-Йорк возложили «почетную» миссию внедрения в жизнь законов, направленных против непристойностей – чем ее члены с энтузиазмом и занимались. Так к «подвигам» общества можно отнести запрещение распространения в США таких книг, как «Три мушкетера» А. Дюма, сборника од Горация, произведений Э. Сю. С их подачи были арестованы более 3 тысяч человек, уничтожено более 30 тонн книг и почти 4 миллиона репродукций картин. В общем, организация плодотворно стояла на страже американской нравственной морали.

После выхода романа глава общества Джон Самнер прочел «Гения» и нашел 17 «нечестивых», а также 75 «бесстыжих» мест! Это вынудило этого благопристойного человека лично отправиться в издательство и потребовать изъять книгу из продажи. «Мы смотрим на эту книгу с точки зрения ее воздействия на читательниц-женщин с незрелым умом, – писал он в ноябре 1916 года… – Совершенно ясно, что чтение подобной книги молодой женщиной окажет на нее весьма пагубное влияние».

Издатели, не желающие вступать в конфликт с фанатиками из общества, начали отзывать роман из магазинов. Драйзер, опасающийся за сохранность типографических матриц с текстом книги, был вынужден тайком вывезти их в соседний штат Нью-Джерси. Однако это уже был не тот начинающий литератор, который после отказа издавать его роман «Сестра Керри» впал в депрессию. Перед нами предстает уже состоявшийся писатель, готовый отстаивать право на жизнь своего произведения, как перед критиками, так и перед обществом в целом.

Друзья писателя разослали сотни частных писем писателям, журналистам и издателям с просьбой высказаться в поддержку Драйзера. В его защиту выступили такие мастера слова, как Джек Лондон, Синклер Льюис. Поддержала Драйзера и Лига писателей Америки. Из Европы Герберт Уэллс и ряд других писателей прислали телеграмму: «Мы считаем, «Гений» – произведение с большими литературными достоинствами, и поддерживаем протест Лиги писателей Америки против его запрещения».

Драйзер постоянно дает интервью в прессе, защищая свою книгу и призывая освободить литературу от общественных цензоров. «Я смотрю на вмешательство в мои дела… как на акт грубого произвола и опасаюсь за судьбу интеллигента в Америке, – писал он в статье, опубликованной в конце 1916 года. – Вмешательство «общества борьбы с пороком» в серьезную литературу представляется мне наихудшей и наиболее развращающей формой тирании, которую только может придумать человеческий разум и которая вскрыла всю глубину невежества и нетерпимости и пресекает инициативу и вдохновение в самом зародыше… В литературе пытаются насадить царство террора. Когда оно кончится?».

К большому сожалению, поддержка Драйзера многими видными литературными организациями не имела существенного эффекта – запрет с книги снят не был, ибо, по словам Джона Самнера, «… группа людей не должна пытаться навязать обществу ее собственное понимание того, что является приличным или неприличным». Надо заметить, что господин Самнер с полным правом мог адресовать эти слова и к свой собственной организации, ведь именно его общество присвоило себе право судить о том, что нравственно, а что нет!

И хотя Драйзер был уже закаленным в моральном плане бойцом и запрет «Гения» не мог сильно подкосить его в душевном плане, однако, по словам биографа писателя Сванберга, «теперь для него было абсолютно невозможным писать новые романы, которые могли запретить, даже если бы он мог позволить себе такую роскошь, и пройдет целое десятилетие между «Гением», который превратил его в бедняка, и следующим романом, который принесет ему относительное благополучие. Кто знает, что еще сошло бы с его пера, если бы его не ограничивали, а поддерживали?». Писатель сосредотачивается на публицистической деятельности, пишет рассказы, многие из которых отвергаются издателями. Осенью 1919 года судьба свела его с Элен Ричардсон, молодой актрисой и его дальней родственницей. Между ними сразу вспыхнула симпатия, быстро перешедшая в неразрывную привязанность. Драйзер так позднее описал эту встречу:

«Какими словами описать глубочайшее из переживаний? Какими красками передать то, что есть самая сущность и потому так неуловимо и не имеет резких оттенков? Думается мне, что лучше всего начать с того серого ветреного сентябрьского дня, когда я сидел за письменным столом в моей мастерской на 10-й улице в Нью-Йорке и писал; услыхав звонок, я несколько минут раздумывал, отворить ли дверь…

Я встал, накинул на себя синий китайский халат, который всегда лежал у меня под рукой на случай, если окажется необходимым придать себе более импозантный вид, и подошел к двери. При этом я заметил, что надел халат наизнанку, а это, как известно, является самым бесспорным предзнаменованием неотвратимых перемен. Я не знаю случая, когда бы эта примета не оправдалась… Я отворил дверь. Наградив меня такой молодой, радостной, невинно-простодушной улыбкой, какой (так мне показалось в ту минуту) я не видел ни у кого уже много лет, она осведомилась, здесь ли я живу, и назвала меня при этом моим полным именем.

– Здесь, и я перед вами.

– Ах, в таком случае я ваша родственница, племянница Ви, – мелодичной скороговоркой промолвила девушка. – И Ви взяла с меня слово…

– Если вы племянница моей двоюродной сестры Ви или состоите в каком-либо другом близком или дальнем родстве со мной, прошу вас, войдите, – прервал я ее с тем радушием, с каким встречают луч солнца, неожиданно проникший в подземелье. Такими лучистыми были ее глаза и улыбка. До этой минуты я никак не думал, что среди моих родственников может быть такая восхитительная девушка. Что говорить, яркий луговой цветок столь же противоположен грубому сорняку, выросшему на худосочном городском сквере. Маленькая кокетливая газель рядом с клыкастым кабаном, злым и диким… Пьеретта, разодетая для майского празднества, и старый Борей, мрачный и хмурый. И все же я старался улыбаться и чувствовать себя молодым душой, и мне даже удалось достичь чего-то, у меня не хватает духу сказать – чего. Кто это писал:

«…заставляя веселое солнце озарять тусклые сердца тех, для кого красота – потребность души»?».

Через несколько дней после знакомства