Маскарад, или Искуситель - Герман Мелвилл Страница 5

И снова, и более неуступчиво, чем когда-либо, раздался выкрик против негра, и снова тот вопил в своём плаче и обращался к другим людям, опять повторяя, что друзья, которых он имел в виду, частично покинувшие список, свободно вступились бы за него, если бы кто-то пошёл и нашёл их.

– Почему ты не пойдёшь и не найдёшь их сам? – потребовал грубый лодочник.

– Как может я идти найти их сам? Друзья кривой бедный стар негр ногами должен прибыть к нему. О, што, што, а хороший человек с сигарой – хороший друг кривой негр?

В этот момент подошёл стюард и позвонил в звонок, призывая всех людей, которые не получили свои билеты, идти в контору капитана; это объявление быстро проредило толпу вокруг чёрного калеки, который вскоре сам, озадаченный несчастьем, исчез с глаз долой, – вероятно, по почти таким же делам, что имелись у остальных.

Глава IV

Возобновление прежнего знакомства

– Как дела, господин Робертс?

– А?

– Разве вы не знаете меня?

– Нет, конечно.

Толпа возле конторы капитана со временем растаяла, и вышеупомянутая встреча произошла на одном из балконов со стороны кормы между человеком в траурном наряде и с представительным, но не самым блестящим, длинным пером на шляпе и вышеупомянутым местным торговцем, к которому по-дружески, как к старому знакомому, тот и обратился.

– Возможно ли, мой уважаемый господин, – резюмировал тот, что с пером, – что вы не помните моего лица? Тогда почему я вспоминаю ваше отчётливо, как будто не более получаса, а не полвека прошло с тех пор, как я увидел вас? Не припоминаете меня теперь? Посмотрите внимательно.

– По своей совести, воистину, я протестую. – Честное изумление. – Благословите мою душу, сэр, я не узнаю вас – воистину, воистину. Но останьтесь, останьтесь, – добавил он поспешно, не без удовлетворения глядя на креп на шляпе незнакомца. – Останьтесь. Да, мне кажется, хотя я и не имею удовольствия лично знать вас, но всё же я вполне уверен, я, по крайней мере… слышал… вас, и ещё недавно, совсем не давно. Бедный негр на борту здесь упомянул вас среди других, из-за характера, как я полагаю.

– О, калека. Бедняга. Я его хорошо знаю. Они нашли меня. Я сказал всё, что мог ради него. Я думаю, что преуменьшил их сомнения. Если бы я мог оказать более существенную услугу! И кстати, сэр, – добавил он, – теперь позвольте мне спросить о том, что останавливает меня: обстоятельства отношений одного человека, хоть и скромного, к характеру другого человека, хоть и огорчающему, не заставляют ли поспорить о большей или меньшей моральной ценности у последнего?

Славный торговец выглядел озадаченным.

– Вы всё ещё не вспомнили моё лицо?

– Истина пока заставляет меня сказать, что не могу, несмотря на все мои старания, – таков был неохотный искренний ответ.

– Разве я мог так измениться? Поглядите на меня. Или я тот, кто ошибается? Разве вы не сэр Генри Робертс, торговец-отправитель из Уилинга, Пенсильвания? Умоляю, если вы теперь размещаете рекламу на визитных карточках и одна из них случайно имеется при вас, просто посмотрите на неё, и увидите, что являетесь тем человеком, за которого я вас и принимаю.

– Почему же, – возможно, немного раздражённо, – я надеюсь, что знаю самого себя.

– И всё же о самопознании некоторые думают не настолько легко. Кто знает, мой уважаемый господин, но какое-то время вы, возможно, принимали себя за кого-то ещё? Случались ли более странные события?

Добрый торговец поднялся.

– Если подробно рассказывать, мой уважаемый господин, то я встретил вас уже приблизительно шесть лет назад в офисе братьев Брейд и Ко, как я полагаю. Я приехал в Филадельфийский дом. Старший Брейд представил нас, вы помните; последовала некая деловая беседа, тогда вы вынудили меня идти с вами домой на семейное чаепитие, и мы провели время в кругу семьи. Забыли вы и о самоваре, и что я рассказывал о Вертеровой Шарлотте, и о хлебе с маслом, и об этой капитальной истории, которую вы рассказали о большой буханке. Сто раз с тех пор я смеялся по этому поводу. По крайней мере, вы должны вспомнить моё имя: Рингман, Джон Рингман.

– Старший Брейд? Пригласил вас на чай? Рингман?

– Рингман1? Ринг? Ринг2?

– Ах, сэр, – печальная улыбка, – не бегайте по кругу. Я вижу, у вас плохая память, господин Робертс. Но поверьте в мою веру.

– Ну, по правде говоря, в некоторых вещах моя память лучше, чем у других, – таково было честное возражение. – Но, тем не менее, – добавил он недоуменно, – я всё ещё…

– О, сэр, удовлетворитесь тем, что всё обстоит так, как я говорю. Сомнений нет, мы все хорошо знакомы.

– Но… но мне решительно не нравится этот выпад против моей собственной памяти, я…

– Но вы же не можете не признать, мой уважаемый сэр, что в некоторых аспектах эта память о вас самом немного неверна? Тогда те, у кого есть неверные воспоминания, могут ли хотя бы довериться более верным воспоминаниям других людей?

– Но об этой дружественной беседе и чае у меня нет ни малейшего…

– Я вижу, я вижу; полностью стёрто таблетками. Умоляю, сэр, – с внезапным озарением, – приблизительно шесть лет назад не появилась ли у вас случайно рана на голове? Удивительные эффекты дают такие травмы. Ни одного бессознательного восприятия событий за большее или меньшее время, немедленно следующее за раной, но аналогичное – странно добавить – забвение, цельное и неизлечимое, относительно событий, охватывающих более длинный или более короткий период, немедленно предшествующий ей; то есть когда сознание в то время было совершенно нормальным у человека, оно так же полностью компетентно регистрировало те события в памяти, что действительно фактически и происходили; но всё было забыто вследствие ушиба.

После первоначального вступления у торговца уже появилось нечто большее, чем обычный интерес.

Другой продолжал:

– В детстве меня пнула лошадь, и я долгое время пролежал без чувств. После восстановления какая же наступила чистота! Никакого самого слабого следа воспоминаний о том, как я подошёл к лошади, или какова была эта лошадь, или где это было, или то, что случилось с лошадью, если она понесла меня к тому проходу. Знанием этих подробных сведений я обязан исключительно моим друзьям, чьим заявлениям, не стоит упоминать, я робко верю с тех пор, как некие события, должно быть, имели место; и почему они должны обманывать меня? Вы видите, сэр, что ум податлив, это очевидно, – но образам, податливо воспринятым им, требуется определённое время, чтобы укрепиться и затвердеть в его восприятии, иначе при таком несчастном случае, о котором я рассказал, рождается желание в момент стереть их, как будто они никогда не существовали. Мы всего лишь глина, сэр, гончарная глина, как говорится в хорошей книге; глина мягкая, а также податливая. Но я не буду философствовать. Скажите мне, случалась ли у вас какая-либо беда, в которой вы получили какое-либо сотрясение мозга в описанный период? Если так, то я с удовольствием заполню пустоту в вашей памяти, более чем поминутно воспроизводя обстоятельства нашего знакомства.

Растущий интерес, передавшийся торговцу, не слабел, пока рассказчик продолжал. После некоторого колебания, воистину несколько большего, чем сомнение, он признался в том, что, хотя он никогда и не получал описываемых ран, всё же в рассматриваемое время он фактически болел воспалением мозга, полностью потеряв воспоминания за значительный период. Он продолжал говорить, пока незнакомец с большим оживлением не воскликнул:

– И значит, вы видите, что я не совсем ошибался. Это воспаление мозга относится ко всему подобному.

– Нет, но…

– Простите меня, господин Робертс, – с уважением прерывая его, – но время коротко, и у меня есть нечто частное и особенное, чтобы сказать вам о нём. Позвольте мне.

Господин Робертс, славный человек, мог бы и не соглашаться и дважды молчаливо прошёлся к безлюдному месту на палубе, но облик человека с пером внезапно принял почти болезненную серьёзность. Её можно