Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление Страница 50

Дагни понимала, что в этом не стоит усматривать безразличия; превосходно зная лицо Франсиско, она отлично видела, каких усилий стоит ему это терпение — под кожей его проступала туго натянутая линия мышц.

— Среди всех, кто живет за счет чужих способностей, — продолжил Риарден, — вы — самый худший из паразитов.

— Я предоставил вам основания для подобного вывода.

— Тогда какое право имеет вы разговаривать о смысле человеческого существования? Вы, предавший суть человека?

— Простите, если я оскорбил вас тем, что вы вполне могли принять за высокомерие.

Франсиско поклонился и повернулся к Риардену спиной. И не понимая того, что вопрос этот отрицает весь предыдущий гнев, что в нем слышится обращенная к этому человеку просьба не уходить, Риарден спросил:

— И что же вы хотели научиться понимать во мне?

Франсиско обернулся. Выражение его лица не изменилось; оно осталось почтительным и серьезным.

— Я уже понял это, — ответил он.

Риарден проводил долгим взглядом своего гостя, углубившегося в толпу. Фигуры дворецкого с хрустальным блюдом в руках и доктора Притчетта, склоняющегося за очередным канапе, скрыли от него Франсиско. Риарден вновь заглянул во тьму за окном; там не было ничего, кроме ветра.

Дагни шагнула навстречу ему, как только он вышел из ниши; она улыбнулась, открыто приглашая к разговору. Риарден остановился. Без особой охоты, как показалось ей. И она поторопилась прервать молчание.

— Хэнк, почему у вас так много интеллектуалов, придерживающихся стороны грабителей? Я не стала бы принимать их в своем доме.

Она хотела сказать ему вовсе не это. Но она и не знала, что именно хотела сказать; никогда еще дар речи не оставлял ее в присутствии Риардена.

Глаза его сузились — словно в них закрылась дверь.

— Не вижу причины, запрещающей приглашать их к себе, — ответил он холодным тоном.

— О, я вовсе не собиралась критиковать подбор гостей. Но… я даже не пытаюсь узнать, кто из них носит имя Бертрам Скаддер. Чтобы не дать ему пощечину. — Дагни попыталась сдержаться. — Не хотелось бы устраивать скандал, но я не уверена, что смогу сохранить власть над собой. Я не поверила собственным ушам, когда мне сказали, что миссис Риарден пригласила его.

— Я сам пригласил этого человека.

— Но… — она понизила голос. — Почему?

— Я не придаю никакого значения подобным выходкам.

— Простите, Хэнк, не думала, что вы настолько терпимы. Я не обладаю этим качеством.

Он молчал.

— Я знаю, что вы не любите званых вечеров. Я тоже. Но иногда мне кажется… что, быть может, лишь мы должны были бы радоваться им.

— Боюсь, что у меня нет таланта к подобного рода занятиям.

— Да, когда они принимают такой облик. Но неужели вы считаете, что хоть кто-нибудь из этих людей приятно проводит время? Они просто стараются стать более бестолковыми и бесцельными, чем обычно. Они хотят ощущать себя легкими и незначительными. А знаете, истинную легкость может почувствовать лишь тот, кто значит невероятно много.

— Не знаю.

— Эта мысль время от времени смущает меня… Она пришла мне в голову после моего первого бала… Мне казалось, званый вечер должен быть праздником, а праздник может быть только у того, кому есть что праздновать.

— Я никогда не думал на эту тему.

Она никак не могла приспособиться к его строго официальной манере; она просто не могла поверить себе: в его кабинете они всегда разговаривали достаточно непринужденно. Теперь он вел себя как человек в смирительной рубашке.

— Хэнк, посмотрите сами. Если бы вы не знали этих людей, зрелище могло бы показаться прекрасным? Освещение, одежда и вся фантазия, потребовавшаяся, чтобы этот прием стал возможным. — Дагни смотрела на гостей. Она не замечала, что взгляд Риардена следовал своим собственным путем. Он разглядывал тени на ее обнаженном плече, неяркие, голубые тени, которые оставлял свет, проникавший сквозь пряди ее волос. — Ну почему мы все предоставили этим дуракам? Праздник должен принадлежать нам.

— Каким же образом?

— Не знаю… Я всегда ждала от званых вечеров радости и блеска — как от редкостного вина. — Она рассмеялась, но к смеху примешивалась печаль. — Только я вообще не пью. Это еще один символ, который обозначает не то, что должен обозначать.

Риарден молчал, и она добавила:

— Быть может, в них есть нечто скрытое от нас.

— Я такого не замечал.

Охваченная волной внезапно прихлынувшей отчаянной пустоты, она почувствовала радость оттого, что он не понял ее или не отреагировал, зная, что открыла ему слишком многое, хотя и не вполне понимала, что именно. Дагни пожала плечами, движение это легкой судорогой пробежало по изгибу ее плеча.

— Моя старинная иллюзия, — безразличным тоном произнесла она. — Настроение, которое посещает меня раз в году. Но покажите мне последний прейскурант на стальной прокат, и я сразу забуду о нем.

Удаляясь от Риардена, она не знала, что глаза его неотрывно следуют за ней.

Дагни неторопливо шла по комнате, не глядя ни на кого. Она заметила небольшую группу, сгрудившуюся у не растопленного камина. В комнате не было холодно, однако они сидели так, как если бы черпали уют из мысли о несуществующем огне.

— Не знаю почему, но я стала бояться темноты. Нет, не сейчас, только когда остаюсь в одиночестве. Меня пугает ночь. Ночь как таковая.

Говорила, очевидно, старая дева, хорошо воспитанная и утратившая всякую надежду. Составлявшие группу трое женщин и двое мужчин были хорошо одеты, гладкая кожа их лиц свидетельствовала о хорошем уходе, однако держались они с полной тревоги настороженностью, заставлявшей слишком понижать голоса и стиравшей различия в возрасте, делая всех равным образом седыми, в равной мере выдохшимися. Таких людей всегда можно заметить посреди респектабельной компании. Дагни остановилась и прислушалась.

— Но, дорогая моя, — спросил другой женский голос, — почему ты боишься?

— Не знаю, — проговорила старая дева, — но меня беспокоят не взломщики, не воры, не грабители. Я просто не могу уснуть всю ночь. И засыпаю только после того, как начинает светать. Как странно. Каждый вечер, когда стемнеет, меня вдруг атакует чувство, говорящее, что песенка спета, что рассвет уже не вернется.

— Моя кузина, живущая на побережье Мэна, писала мне о том же самом, — проговорила другая женщина.

— Той ночью, — продолжила старая дева, — я не могла уснуть из-за стрельбы. Всю ночь где-то у моря стреляли. Вспышек не было. Не было ничего. Только взрыв, потом длинная пауза и снова взрыв — где-то в тумане над Атлантическим океаном.

— Я читала что-то об этом в утренней газете. Береговая охрана проводила учебные стрельбы.

— Ну нет, — безразличным тоном проговорила старая дева. — На берегу все знают, в чем дело. Это был Рагнар Даннескъёлд. И береговая охрана пыталась поймать его.

— Рагнар Даннескъёлд в заливе Делавэр? — охнула женщина.

— Ну да. И говорят, не в первый раз.

— Его поймали?

— Нет.

— Никто не в состоянии это сделать, — проговорил один из мужчин.

— Норвегия назначила за его голову награду в миллион долларов.

— Такие колоссальные деньги за голову пирата.

— Но как можно добиться спокойствия и благополучия в мире, если на всех семи морях бесчинствуют пираты?

— А вы не знаете, что ему удалось захватить в ту ночь? — спросила старая дева.

— Крупный корабль с материальной помощью, собранной нами для Франции.

— А что он делает с захваченным добром?

— Ах, это… никто не знает.

— Однажды я встретил матроса, который был на атакованном им корабле, и видел его собственными глазами. Он рассказывал, что под золотыми волосами Рагнара Даннескъёлда прячется самое страшное лицо на нашей планете, на котором не отражается ни одного чувства. Если на свете и был не имеющий сердца человек, так это он, так говорил моряк.

— Мой племянник однажды ночью видел корабль Рагнара Даннескъёлда у берегов Шотландии. Он написал мне, что просто не мог поверить собственным глазам. Во всем английском флоте не найдется лучшего судна.

— Рассказывают, что он прячется в одном из норвежских фьордов, где его не сыщет ни Бог, ни человек. Так в Средние века поступали викинги.

— Награду за его голову назначили также Португалия и Турция.

— Говорят, что в Норвегии из-за него возник скандал на государственном уровне. Он происходит из одного из лучших семейств страны. Род этот обеднел много столетий назад, но сохранил громкое имя. Руины их замка еще можно увидеть. Отец Рагнара стал епископом. Он отрекся от сына и отлучил его от церкви. Но эта мера не возымела эффекта.

— А вы знаете, что Рагнар Даннескъёлд учился в нашей стране? Точно. В университете Патрика Генри.