Норман Мейлер - Американская мечта Страница 50

– Не возражаете, если я немного выпью?

– Пожалуйста, что угодно.

Я вышел из библиотеки и подошел к бару в соседней комнате, налил в высокий бокал на несколько дюймов джину, положил немного льда и сделал большой глоток. Джин прошел по моему телу, словно очистительное пламя. Все же что-то было не так, но я не мог сообразить, что именно: я чувствовал себя совершенно безоружным. И тут вспомнил: зонтик Шаго! Он оказался в первом же закоулке, куда я бросился искать его, его ручка вошла в мою руку; схватив зонтик, я почувствовал себя сильнее, точно уголовник, которому дали сигарету, стакан и нож. Вооружившись, я вернулся в библиотеку. Он заметил, что я держу в руке зонтик. Но я и не пытался прятать его, а, усевшись, положил себе на колени.

– Теперь лучше? – спросил он.

Я кивнул.

Словно ощупывая женскую грудь, он обеими руками обхватил кубок и поглядел во тьму. Я увидел, что в очаге еще горит огонь. Келли встал, подбросил в камин новое полено и разворошил догорающее фамильярным жестом, словно будя старого упрямого пса.

– Бесс рассказала тебе о том, что у нас с ней был роман?

– Дала понять что-то в этом роде.

– Из-за Бесс я совершенно не занимался воспитанием Деборы.

– Дебора никогда не рассказывала мне об этом.

– Я никогда ни с кем не говорил о себе. Мне это отвратительно. Это осквернение семени. Но мне захотелось поговорить с тобой. Дебора, знаешь ли, вскользь упоминала о твоих верованиях. Меня восхитило твое утверждение – ты действительно сделал его с экрана? – будто Бог ведет войну с Дьяволом и может потерпеть в ней поражение.

Опять я почувствовал страшное напряжение. Возникло желание встать, попрощаться и уйти – вот просто так. Но само помещение библиотеки непосильным грузом придавливало мою волю.

– Я не готов сейчас к такой беседе, – сказал я. Я и впрямь не был к ней готов. Нынешней ночью мне было страшно оскорбить Бога или Дьявола.

– Разумеется. – Но в голосе его слышалось сожаление, как будто он считал самым подходящим занятием немного поболтать на гребне несчастья. – Ладно, – вздохнул он, – это весьма причудливо, но мне нравится дразнить иезуитов твоей идеей. Я заставляю их согласиться, что по этой схеме Дьявол должен иметь равные шансы на победу, а не то вся схема летит к чертям. И, разумеется, прямым следствием этой гипотезы является тот факт, что Церковь

– агент Дьявола.

Он поглядел на меня, словно ожидая вопроса, и я из вежливости спросил:

– Я вас правильно понимаю?

– Поскольку Церковь отказывается допустить возможность победы Сатаны, человек верит в Господне всемогущество. И полагает, что Бог готов простить ему любую измену. Что, может быть, и неверно. Легко ли Богу воевать, если его армии то тут, то там переходят на сторону противника? Как знать? Ад, возможно, сегодня ничем не хуже Лас-Вегаса или Версаля. – Он рассмеялся. – Боже всемогущий и милосердный, как от этого бесятся иезуиты. Должен сказать, что в данном случае они не решаются на свои прославленные контратаки, ведь они ждут от меня пожертвований. Правда, один из них набрался смелости и сказал: «Освальд, если Церковь агент Дьявола, то чего ради вы жертвуете ей такие крупные суммы?» И, разумеется, я не удержался от того, чтобы ответить: «Потому что, как всем известно, я на стороне Дьявола».

– Но вы и в самом деле так думаете?

– Время от времени. У меня хватает гордыни.

И тут мы оба замолчали.

– Вы ведь никогда не считали себя хорошим католиком? – спросил я.

– Да с какой стати? Я великий католик. Это куда интересней. Хотя и не назовешь типичным случаем. Наш род Келли из Северной Ирландии. А Освальды – пресвитерианцы. Пока дело не дошло до женитьбы на матери Деборы, я не задумывался над тем, что Париж стоит мессы. Но он ее, разумеется, стоит. – Келли переменил вероисповедание и полез вверх по лестнице. – Ну, а теперь я на самом верху, – сказал он. – Как только поймешь, где находишься, не остается ничего другого, как развешивать паутину. А я, пусть это и моя худшая сторона, паук. Протянул свои нити от мусульман до «Нью-Йорк Таймс». Попроси меня о чем-нибудь. Все в моих руках.

– И ЦРУ тоже?

– Есть ниточка, – ответил он, поднеся палец к губам и словно призывая к осторожности.

– И друзья мистера Гануччи.

– Масса совместных узелочков, – ответил Келли.

От очага в спину веяло жаром. Келли посмотрел на меня.

– Ты когда-нибудь задумывался над тем, какие коварные здесь дуют ветры? Горные ветры.

Я не ответил. Я думал о парапете. И было понятно, что он тоже о нем думает.

– Роджек, – сказал Келли, – я не настолько всемогущ, как тебе кажется. Я всего лишь любитель. А настоящая власть у профессионалов, хозяйничающих в официальных конторах. У политиканов.

Он произнес это как бы шутя, словно готов был посмеяться надо мной в то же мгновенье, – правда, непонятно, в каком именно случае: если бы я поверил ему или если бы не поверил.

– Хорошо устроился? – спросил он.

Я опустился в кресло.

– Обо мне рассказывают всякие истории, и немногие из них хороши, – сказал он. – Но я тебя предупредил. Учти, предупредил в полной мере, я переложу на тебя эту ношу. Мне кажется, каждому нужно раньше или позже выложить свою потаенную историю. Найти кого-нибудь и раскрыться перед ним. Но у меня никого не было. А нынче ночью, когда ты пришел, я понял это. Внезапно понял, что вот тебе я и откроюсь. – Он посмотрел на меня. Из пены его благожелательности проступила серая корка речного льда. – Если ты позволишь.

Я кивнул в знак согласия. И опять ощутил, как темно в помещении. Мы сидели тут, словно два охотника в полуночных джунглях. Но голос Келли все же звучал потрясающе.

– Тебе известно, что в молодости я был самым обыкновенным человеком. Юность моя прошла в Миннесоте, я был младшим ребенком в большой семье, батрачил на фермах, работал в лавке после уроков и все такое. Дебора рассказывала тебе об этом?

– Дебора нет, а другие рассказывали.

– Но им неизвестны детали. Мы были бедны, как церковные крысы. Но у моего отца были амбиции. Ведь мы, Келли, в конце концов, были не просто ирландцами, а северными ирландцами. У нас даже имелся собственный герб. Красный, с изображением малютки. Можешь представить себе щит, на котором нет ничего, кроме голого младенца? Но так оно и было. Мне удалось овладеть этим младенцем и вставить его в рот змию Мангаравиди, когда я задумал объединить гербы. Леоноре это пришлось по вкусу. Она попыталась организовать это через океан в комиссии по гербам. Но к тому времени мы с Леонорой уже воевали друг с дружкой долгие годы.

– Дебора мне ни о чем таком не рассказывала.

– Ну ладно. Не буду тебе этим докучать. Скажу просто, что после первой мировой войны у меня был капитал в три тысячи долларов – сбережения всего семейства. Мой отец хранил свои зелененькие в старой коробке из-под сыра, запертой в бюро. Я заполучил эти деньги, отправился в Филадельфию и рискнул всем капиталом сразу, вложив его в армейские поставки. За год превратил три тысячи долларов в сто тысяч, не стану объяснять как. Вернул семейству пять тысяч, ибо они оказались настолько великодушны, что не настучали на меня властям. Затем за два года на рынке превратил девяносто пять тысяч долларов в миллион. Пусти прахом неудачника вроде моего отца, и на свет явится сумасшедший гений, подобный мне. Не знаю, откуда взялись у меня такие способности, но мои операции были блистательны, знаешь ли, я все время выигрывал. Это меня даже пугало. Провинциального пресвитерианца, каким я все еще оставался.

Настроение у него переменилось. Ему нравился собственный рассказ. Его голос менял интонацию и даже тембр, манера говорить обволакивала, хотя оставалась безличной, как будто он был владельцем некоего невероятного сокровища и готовился предложить его вам.

– Ну ладно, а потом я познакомился с Леонорой. Дела привели меня в Канзас-Сити. Торговля зерном, пакет акций кинотеатра, совместное предприятие с одним парнем, который занимался грузоперевозкой из штата в штат, и по-прежнему я разбойничал на бирже, отшвыривая одни акции и грабастая другие. Дела столкнули меня с отцом Леоноры. О, это был настоящий джентльмен. Аристократ с Сицилии, получивший образование в Париже. А теперь обосновавшийся в Канзас-Сити. Несчастный ублюдок сидел без гроша, пока не женился на деньгах. Но хотя его имя стояло на одном из самых почетных мест в Готском альманахе, Кофлины отправили его в Канзас торговать мясом, торговать среднезападным мясом на английские деньги, – впрочем, об этом можно долго рассказывать, но мне как-то страшно нырять сразу в самые глубины той истории

– слишком она паршивая. – Он бросил на меня быстрый и жесткий взгляд. – Так вот, мы с синьором нашли общий язык, а как же иначе, и он решил женить меня на Леоноре, к моему величайшему удивлению, ведь он был чудовищным снобом, но готов побиться об заклад, что таким образом он брал реванш у Кофлинов. Им-то хотелось выдать внучку разве что не за принца крови. Да и Мангаравиди, я убежден, мечтали о том же, но ему удалось уверить себя в том, что Келли будет прививкой виндзорского винограда к их древу. И я не пытался убедить его в том, что я не выблядок королевской крови. Но мне не нравилась Леонора. Она была ханжой. Красивая девица, но совершенно повернутая. Пользовалась духами, от которых за версту несло церковью. В каждом кармане держала по святому. Сущая мука для молодого парня, каким я тогда был! Но я уже начал кой в чем разбираться. Есть доллары, на которые можно накупить уйму вещей, и доллары, на которые можно приобрести уйму влияния. У Кофлинов была валюта второго типа, у меня – первого. Так что я ухаживал за Леонорой в течение года и завоевал ее переходом в их религию. Выходя за меня замуж, она, как ей казалось, возвращала заблудшую душу в лоно церкви. Именно так она представляла себе брак. Мы поженились. И я обнаружил, что угодил в какую-то яму. Я тогда ничего не понимал в сексе, а просто сообразил, что что-то у нас не так. Не прошло и года, а мы уже настолько опротивели друг другу, что невозможно было войти в комнату, если там пять минут назад побывала она. И вдобавок к этому, Леонора не беременела и, казалось, была не способна забеременеть, – и меня терзал страх, что в Риме по ее требованию могут расторгнуть наш брак. Нет смысла останавливаться на деталях, ты ведь тоже не мальчик, мне нужно было быть женатым на ней так долго, чтобы успеть завести обширные знакомства. Без Леоноры я был выскочкой, тогда как с нею – мне открывалась восхитительная жизнь, друзья Леоноры были для меня основной приманкой. Деньги, на которые нельзя приобрести входного билета в круг, который тебе не по вкусу, не стоят ни гроша, куча дерьма – и не более того, и в двадцать три года я уже прекрасно понимал это. – Он выпил. – Ну ладно. Б. Освальд Келли сказал себе: «Наполеон, эту п…у надо взять приступом». Так я и поступил. Мои войска пошли на решительный штурм. В точно вычисленную ночь, испытывая к ее телу невероятное отвращение, подстегивая и взвинчивая себя фантазией, будто трахаю просто жалкую потаскушку, я вдул ей под самое сердце и поклялся в душе: «Сатана, делай со мной что угодно, но подсоби мне повязать эту суку!» И что-то случилось! Ни запаха серы, ничего такого, и мы с Леонорой повстречались в какой-то трясине, в каком-то Богом забытом местечке, и я почувствовал, что труды не прошли зря. Из ее надутых и набожных губок вырвался кисловатый вздох. «Что это, черт тебя подери, ты со мной делаешь?» – завизжала она, это был единственный раз, когда она чертыхнулась. Но дело было сделано. Она забеременела.