Кнут Гамсун - Новая земля (Новь) Страница 50

Онъ ломалъ руки и ходилъ по конторѣ быстрыми большими шагами, Ну, теперь онъ отплатитъ ей, онъ броситъ этой барышнѣ въ лицо свое кольцо и этимъ положитъ конецъ всей этой комедіи. Онъ остановился у своего бюро, сорвалъ съ пальца кольцо, завернулъ и сунулъ въ конвертъ. Онъ сдѣлалъ надпись большими, грубыми буквами; рука его сильно дрожала. Кто-то постучалъ въ дверь, онъ бросилъ письмо въ бюро и захлопнулъ крышку.

Это былъ одинъ изъ его приказчиковъ, онъ пришелъ, чтобъ напомнить ему, что уже очень поздно: "не пора ли закрывать магазинъ?"

"Ну, конечно, пора закрывать. Но впрочемъ нѣтъ, онъ сейчасъ кончитъ и уйдетъ. Пустъ принесутъ сюда ключъ".

Онъ вышелъ изъ конторы.

"Нѣтъ, никто не смѣетъ говоритъ, что такой обыкновенный обманъ сломилъ его; онъ хочетъ показать людямъ, что онъ вполнѣ владѣетъ собой! Ему доставитъ удовольствіе пойти въ Грандъ и отпраздновать свое возвращеніе обыкновенной кружкой пива. Хе, это будетъ замѣчательно! Нѣтъ, онъ совсѣмъ не намѣренъ прятаться отъ людей! Правда, у него въ конторѣ, въ бюро есть револьверъ, но онъ не собирается воспользоваться имъ? Развѣ онъ хотъ мгновеніе задумался надъ этимъ? Совсѣмъ нѣтъ, ни въ какомъ случаѣ, просто ему пришло въ голову, что онъ, вѣроятно, тамъ лежитъ и ржавѣетъ. Нѣтъ, слава Богу жизнь ему еще не надоѣла…

Олэ Генрихсенъ отправился въ Грандъ.

Онъ сѣлъ около двери и потребовалъ себѣ пива. Вскорѣ онъ почувствовалъ ударъ по плечу, онъ взглянулъ, это былъ Мильде.

"Добрый молодецъ, чего же ты здѣсь сѣлъ и молчишь", воскликнулъ Мильде, "поздравляю тебя съ пріѣздомъ. Перейдемъ туда къ окну, тамъ много нашихъ".

И Олэ Генрихсенъ пошелъ съ нимъ къ окну. Тамъ сидѣли Ойэнъ, Норемъ и Грегерсенъ, передъ ними стояли полупустые стаканы, Ойэнъ вскочилъ и сказалъ обрадованнымъ голосомъ:

"Добро пожаловалъ, милый Олэ. Очень пріятно тебя видѣть, мнѣ очень недоставало тебя. Да, я, впрочемъ, приду къ тебѣ завтра и поздороваюсь съ тобой по настоящему; у меня есть кое-о-чемъ переговорить съ тобой".

Грегерсенъ равнодушно протянулъ ему палецъ, Олэ взялъ его, потомъ сѣлъ, позвалъ кельнера и потребовалъ пива.

"Какъ, ты пьешь пиво?" спросилъ Мильде удивленно. "Въ такую минуту нельзя пить пива, знаешь! Нѣтъ, давай пить вино!"

"Пейте, что хотите, я буду пить пиво".

Въ эту самую минуту вошелъ Иргенсъ, и Мильде крикнулъ ему:

"Олэ пьетъ пиво, но мы этого не хотимъ, что? Что ты на что скажешь?".

Иргенсъ глазомъ не моргнулъ, когда очутился лицомъ къ лицу съ Олэ; онъ кивнулъ ему и сказалъ что-то вродѣ съ пріѣздомъ, потомъ онъ сѣлъ, какъ-будто ничего не случилось.

Олэ посмотрѣлъ на него и замѣтилъ, что у него не совсѣмъ чистыя манжеты; и вообще все его платье было далеко не съ иголочки.

Но Мильде повторилъ свой вопросъ, не хочетъ ли кто-нибудь выпить винца? Олэ хочетъ пива, но это какъ-то ужъ очень обыкновенно, въ особенности по случаю двойного празднества.

"Двойного празднества?" спросилъ — Грегерсенъ.

"Да, двойное празднество. Во-первыхъ, Олэ вернулся домой, а это въ данную минуту для насъ очень важно, прямо это говорю, а потомъ еще меня выжили сегодня изъ моего ателье, и это тоже имѣетъ довольно веселое значеніе. "Да, можете вы себѣ это представитъ? Пришла хозяйка и потребовала денегъ. "Денегъ?" спросилъ я. И такъ далѣе, и такъ далѣе. Кончилось тѣмъ, что она объявила мнѣ очень короткій срокъ, нѣсколько часовъ. Хе-хе, я никогда еще не слышалъ о такомъ срокѣ. Да, правда, что она за мѣсяцъ предупредила меня объ этомъ, но, впрочемъ, мнѣ пришлось оставить ей нѣсколько кусковъ раскрашеннаго полотна… Такъ что, я полагаю, намъ нужно побольше выпить вина. Вѣдь Олэ не будетъ имѣть ничего противъ того, что мы пьемъ".

"Нѣтъ, это совсѣмъ не касается меня", сказалъ Олэ Генрихсенъ. Иргенсъ взялъ пустую бутылку со стола, довольно подозрительно посмотрѣлъ на этикетъ и сказалъ:

"Что это такое? Нѣтъ, знаете ли что, если пить вино, то по крайней мѣрѣ такое, которое можно проглотить".

Принесли вина.

Иргенсъ былъ въ довольно хорошемъ настроеніи, онъ сегодня удачно поработалъ, какъ онъ говорилъ, онъ написалъ стихотвореніе, нѣсколько стиховъ (жизнерадостныхъ), похожихъ на звонкій смѣхъ дѣвушекъ. Но это было исключеніемъ; въ настоящее время его произведенія не были жизнерадостными и не должны быть таковыми.

Его младшій коллега Ойэнъ тоже не былъ огорченъ. Правда, у него не было денегъ и добра, но онъ довольствовался немногимъ, и добрые люди помогали ему; это было бы несправедливо, если бъ онъ утверждалъ что-нибудь другое. Но именно сегодня его нѣчто обрадовало особенно: одинъ датскій коллекціонеръ автографовъ написалъ ему и просилъ у него его подпись. Это, конечно, пустяки, но все-таки доказывало, что міръ не совсѣмъ забылъ его. Говоря это, Ойэнъ посмотрѣлъ на всѣхъ присутствующихъ, взглядъ его былъ открытый и прямой.

Мужчины чокались другъ съ другомъ, они были въ хорошемъ и веселомъ настроеніи духа. Иргенсъ первый поднялся; затѣмъ попрощался Ойэнъ и тоже ушелъ. Олэ Генрихсенъ все еще сидѣлъ, пока не ушелъ самый послѣдній; оставался одинъ только Норемъ; но по своему обыкновенію онъ заснулъ.

Олэ прислушивался къ разговору этихъ господъ, порой онъ даже вставлялъ свое слово. Онъ чувствовалъ себя спокойнымъ, но усталымъ, возбужденіе исчезло, но имъ овладѣло какое-то злобное упорство и сдѣлало его равнодушнымъ ко всему. Вотъ онъ сидитъ въ Грандѣ среди толпы напившихся людей, Иргенсъ сидѣлъ рядомъ съ нимъ и радовался, можетъ быть, своей побѣдѣ надъ пилъ, а между тѣмъ онъ не всталъ и не пошелъ своей дорогой! Нѣтъ, онъ не ушелъ. Развѣ не все равно, гдѣ онъ проведетъ эти два, три часа.

Наконецъ, онъ заплатилъ и всталъ.

Кельнеръ задержалъ его.

"Извините-съ, а вино… "Вино?" спросилъ Олэ Генрихсенъ, я выпилъ только двѣ кружки пива".

"Но вѣдь за вино не заплачено!"

"Ахъ такъ, значитъ эти господа не заплатили за свое вино?" На минуту въ немъ опять поднялся гнѣвъ, онъ готовъ былъ сказать, что пусть счетъ пошлютъ въ Торахусъ, тамъ будетъ заплачено, но онъ этого не сказалъ, онъ только замѣтилъ: "Я, собственно говоря, не пилъ никакого вина, но тѣмъ не менѣе я могу вамъ заплатитъ". И при этомъ онъ вынулъ свой бумажникъ.

Кельнеръ началъ болтать, распространяться о всякаго рода гостяхъ. Есть такіе, которыхъ постоянно нужно имѣть на глазахъ, а то они, не заплативъ, ускользаютъ.

Конечно, онъ намекаетъ не на этотъ случай, это не нужно такъ понимать, онъ далекъ отъ этого. Писатели и художники честны отъ головы до ногтей, въ особенности писатели, они не опасны. Онъ знаетъ ихъ хорошо и знаетъ, какъ имъ угодить. Это, конечно, такіе люди, у нихъ у каждаго свои особенности, которыя нужно принимать во вниманіе, когда ты кельнеръ: обыкновенно они забываютъ платитъ, у нихъ голова полна другихъ вещей, они такъ много изучаютъ и думаютъ. Но постоянно есть кто-нибудь, кто вступается за нихъ, да, и кто дѣлаетъ это съ радостью, нужно только напомнить объ этомъ…

Олэ заплатилъ и вышелъ.

Нѣтъ, впрочемъ, что ему дѣлать дома? Лечь въ постель и спать? Да, если бъ онъ могъ сдѣлать это! На пароходѣ онъ плохо спалъ, вѣдь онъ прямо съ дороги, но лучше если онъ попробуетъ не спать, насколько возможно, врядъ ли изъ сна что-нибудь выйдетъ. Онъ отыскалъ самыя темныя улицы, гдѣ чувствовалъ себя болѣе одинокимъ; онъ былъ на пути домой, но вдругъ рѣзко повернулъ и пошелъ по направленію къ крѣпости.

Тутъ онъ неожиданно встрѣтилъ Тидемана, Тидемана одного — онъ молча стоялъ у темной двери и смотрѣлъ наверхъ на домъ, напротивъ. Что онѣ тутъ дѣлалъ?

Олэ подошелъ къ нему. Они удивленно посмотрѣли другъ на друга.

"Да, это моя прогулка, маленькая прогулка, я совсѣмъ случайно попалъ сюда", сказалъ Тидеманъ смущенно, прежде чѣмъ поздороваться, "но, слава Богу, вотъ и ты, Олэ, ты уже вернулся?"

"Добро пожаловать домой. Хочешь, пойдемъ дальше".

Олэ улыбнулся ему усталой улыбкой я поклонился ему.

"Добрый вечеръ, Андреасъ".

Они пошли дальше. Тидеманъ не могъ прійти въ себя отъ удивленія.

Ничего подобнаго съ нимъ никогда не случалось; онъ вѣдь ничего не слышалъ о возвращеніи Олэ. Дома все благополучно, онъ часто навѣщалъ старика, какъ и обѣщалъ ему. И въ дѣлахъ все какъ слѣдуетъ.

"А твоя невѣста уѣхала", сказалъ онъ, "я проводилъ ее на вокзалъ. Я хотѣлъ тебѣ сказать, у тебя удивительно милая невѣста. Она стояла въ купэ и была взволнована немного отъѣздомъ. Она смотрѣла на меня совсѣмъ влажными глазами, когда прощалась. Ты знаешь, какая она, а когда поѣздъ тронулся, она вынула изъ кармана свой платокъ и махала имъ. Да, она стояла и махала платкомъ, потому что я провожалъ ее на вокзалъ. И все это она дѣлала такъ мило, ты долженъ былъ бы видѣть ее!"

"Я больше не женихъ ея", сказалъ Олэ глухимъ голосомъ.

Олэ отправился въ свою контору. Это было уже поздно ночью. Онъ долго ходилъ съ Тидеманомъ и все разсказалъ ему. Теперь онъ хотѣлъ написать письмо родителямъ Агаты, съ достоинствомъ и гордо безъ всякихъ упрековъ. Это было его послѣднимъ долгомъ.