Сельма Лагерлёф - Иерусалим Страница 50

Он вышел в городские ворота, прошел по нескольким улицам и попал на небольшую площадь, расположенную у самого берега. Отсюда открывался вид на море. Погода для морского путешествия была самая благоприятная. Море спокойной сверкающей синевой расстилалось перед ним, волны тихо плескались о черные базальтовые скалы, лежащие при входе в гавань. На рейде стоял большой пароход под германским флагом.

Бу собирался уехать на французском пароходе, который в этот день должен был прийти в Яффу, но его нигде не было видно; вероятно, он опоздал.

Пароход из Европы только что пришел, и целая толпа лодочников поспешно спускала в воду лодки, отправляясь за пассажирами. Они спорили, шумели, кричали и грозили друг другу веслами.

Лодок десять поспешно спустили на воду. Сильные, неустрашимые лодочники гребли стоя, чтобы быстрее двигаться. Вначале они действовали осторожно, но, миновав опасные скалы, бешено понеслись вперед, обгоняя друг друга. Бу слышал с берега, как они смеялись и громко перекрикивались.

Его вдруг охватило непреодолимое желание уехать сейчас же. Не все ли равно, на каком пароходе ему ехать, подумал он, только бы вернуться в Европу.

Бу заметил у берега еще одну маленькую лодку. Лодочник был человеком старым, и не мог угнаться в ловкости и проворстве за другими. Бу показалось, что он медлил именно для него.

В первую минуту Бу подумалось, что хорошо решить вот так все сразу, но, когда они отъехали на некоторое расстояние от берега, его охватил страх. Что скажет он матери, когда вернется домой, и она спросит его, на что он употребил ее деньги? Неужели он должен будет ей ответить, что воспользовался ее подарком, чтобы навлечь на себя позор и срам?

Бу, как наяву, увидел морщинистое лицо матери с резкой складкой около рта. Мать его была немного близорука и поэтому, разговаривая с людьми, подходила к ним вплотную. И вот мать подойдет к нему и скажет:

— Ты обещал, Бу, жить с этими людьми и помогать им в их добрых делах?

— Да, мама, обещал, — придется ему ответить.

— Так ты и должен был оставаться с ними, — скажет мать. — С нас довольно и одного клятвопреступника в семье.

Бу судорожно сжал руки, ясно понимая, что не посмеет вернуться к матери опозоренным. Ему ничего не оставалось, как вернуться назад в колонию.

Он велел лодочнику ехать обратно, но тот его не понял и продолжал грести вперед. Тогда Бу поднялся и хотел взять у него весла. Лодочник стал защищаться, и в этой возне они едва не опрокинули лодку. Бу увидел, наконец, что ему ничего не остается, как сидеть спокойно и дать отвезти себя на пароход. В ту же минуту он испугался при мысли, что тогда у него не хватит мужества вернуться. «Когда я взойду на пароход, желание уехать, быть может, одолеет меня», — думал он.

Нет, этого не будет, он разом положит конец искушению! Он вынул из кармана золотые монеты и бросил их в воду.

В ту же секунду его охватило горькое раскаяние. Да, теперь он поистине может сказать, что сам разрушил свое счастье, теперь он уже навсегда потерял Гертруду.

Через несколько минут им стали попадаться лодки, везущие пассажиров с парохода на берег.

Бу протер глаза: уж не мерещится ли ему? Ему вдруг показалось, что по морской глади к нему плывут те же лодки с праздничной толпой, какие он видел в воскресные дни на реке у себя на родине, в Швеции.

В длинных лодках сидели люди, выглядевшие так же торжественно и серьезно, как и его односельчане, когда они высаживались на пристани у церкви. В первую минуту Бу ничего не мог понять. Все лица были ему знакомы. — «Разве это не Тимс Хальвор? — спрашивал он себя. — А это не Карин Ингмарсон? А в этой лодке разве не Биргер Ларсон, который держал кузницу у проезжей дороги?»

Бу так далеко ушел в свои мысли, что не сразу понял, что это переселенцы из Далекарлии, приехавшие на несколько дней раньше, чем их ждали.

Тогда Бу поднялся в своей лодке, замахал рукой и крикнул:

— Добро пожаловать!

Люди, молча сидевшие в лодках, один за другим взглянули на него и слегка кивнули головами в знак того, что узнали его. Но Бу показалось, что он поступил дурно, нарушив в эту минуту их настроение. Теперь им следовало думать только о том, что они ступят, наконец, на Святую землю.

Никогда еще Бу не видел ничего прекраснее этих суровых лиц. Он обрадовался и в то же время опечалился. «Видишь, какие люди живут у тебя на родине», — подумал он и его охватило такое стремление уехать, что он готов был броситься в море и со дна доставать свои золотые монеты.

Бу задрожал от волнения с ног до головы. Он снова сел и крепко ухватился за борта лодки, он боялся за самого себя и готов был броситься в воду, чтобы скорее догнать Гертруду. Слезы выступили у него на глазах, он сложил руки и возблагодарил Господа Бога. Нет, никто и никогда еще не получал такой награды за то, что отрекся от греха. Никогда еще Господь не являл большего милосердия!

III

Каждый день на улицах Святого города появлялся человек, тащивший на плечах тяжелый деревянный крест. Он ни с кем не разговаривал и к нему тоже никто не обращался. Никто не знал, был ли это сумасшедший, возомнивший себя Христом или богомолец, выполняющий взятый на себя обет.

Несчастный крестоносец проводил ночи в пещере на Масличной горе. Каждое утро на восходе солнца он поднимался на гору и смотрел на раскинувшийся перед ним Иерусалим. Пытливым взором окидывал он город, от одного дома к другому, от купола к куполу, как бы ожидая, что за ночь произошла какая-то серьезная перемена. Убедившись, что все осталось без изменений, он испускал глубокий вздох и шел обратно в пещеру, взваливал на плечи тяжелый крест и надевал на голову терновый венец.

Человек начинал спускаться с горы медленно и со вздохами, волоча свою тяжелую ношу через виноградники и масличные рощи, пока не достигал высокой ограды, окружающей Гефсиманский сад. Здесь он обыкновенно останавливался возле маленькой калитки, клал крест на землю и прислонялся к ограде, словно ожидая чего-то. По временам он наклонялся и смотрел через замочную скважину. Когда он замечал одного из францисканцев, стороживших сад, гуляющим среди маслин и миртовой изгороди, на лице его появлялось напряженное радостное выражение ожидания. Но вслед за этим он печально качал головой, казалось, понимая, что тот, кого он ждет, не придет. Тогда он поднимал крест и шел дальше.

Затем он спускался по широким террасам вниз, в долину Иосафата, где находилось иудейское кладбище. Огромный крест, волочась за ним, стучал по могильным плитам и скатывал рассыпанные по ним мелкие камешки. Заслышав шум камней, человек останавливался и оглядывался, уверенный, что кто-то следует за ним. Но, увидев свою ошибку, он снова тяжело вздыхал и отправлялся дальше.

Эти вздохи переходили в громкие стоны, когда он спускался на дно долины, и ему предстояла задача взобраться со своей тяжелой ношей на восточный склон, на вершине которого раскинулся Иерусалим. С этой стороны расположено магометанское кладбище, и ему часто приходилось видеть закутанных в белые покрывала женщин, которые сидели на низких гробницах. Он подходил к ним, и тогда женщины, испуганные шумом креста о камни, поворачивались к нему лицом, плотно закрытым густой черной вуалью, так что казалось, будто она скрывает под собой не лицо, а черную дыру. Тогда человек в ужасе отворачивался и шел дальше.

Со страшным усилием взбирался он на вершину, где высились городские стены. Отсюда он сворачивал по узкой тропинке на южный склон горы Сион и добирался, наконец, до маленькой армянской церкви, называемой домом Каиафы.

Здесь он опускал крест на землю и заглядывал в замочную скважину. Не ограничиваясь этим, он хватал веревку колокола и звонил. Чуть погодя, заслышав шлепанье туфель о плиты, он улыбался и уже протягивал руки к венцу, готовясь его снять.

Но, отперев калитку и видя крестоносца, привратник отрицательно качал головой.

Кающийся грешник нагибался и заглядывал в полуоткрытую калитку. Он бросал взгляды в маленький садик, где, по преданию, Петр отрекся от Спасителя, и убеждался, что там никого нет. Лицо его принимало недовольное выражение, он в нетерпении захлопывал калитку и шел дальше.

Тяжелый крест громко стучал по камням и древним плитам, покрывавшим землю Сиона. Он поспешно шел дальше, словно нетерпеливое ожидание придавало ему новые силы.

Человек входил через ворота в город и снимал крест с плеч, только достигнув мрачного серого строения, которое почиталось как место погребения царя Давида и про которое говорили, что в одной из его комнат Иисус справлял Тайную вечерю.

Здесь старик опускал крест и сам входил во двор. Завидев его, привратник-магометанин, недружелюбно относившийся ко всем старикам-христианам, низко склонялся перед тем, чьим разумом владел Господь, и целовал его руку. И каждый раз, принимая эти знаки почтения, старик с надеждой и ожиданием смотрел на привратника; но сейчас же отдергивал свою руку, отирал ее о свой длинный грубый плащ и, выйдя за ворота, снова взваливал себе на плечи свою тяжелую ношу.