Джон Апдайк - Иствикские вдовы Страница 51

«Обожала меня?» — мысленно удивилась Александра. Неужели это правда, притом что ее собственное обожание было отдано Сьюки и их обеих, Александру и Сьюки, немного отталкивала серовато-синяя аура ярости и обреченности, которая окружала Джейн?

— А мы любили ее, — произнесла Александра с исключительной осторожностью, словно малейшее движение воздуха могло вдребезги разбить видение, стоявшее перед ней. Даже черные складки шелкового траурного наряда миссис Тинкер казались рискованно хрупкими.

— В таком случае я очень рада, — заявила она своим сиплым голосом, — что она была с вами двумя, когда пришел ее конец.

Ее конец — никаких эвфемизмов, никаких разговоров об «уходе», но в то же время никакого ужаса и никакого новомодного вызывающего нигилизма. Ее фраза делала смерть уютной, ясной и естественной, плодом, вызревавшим год за годом, десятилетие за десятилетием, чье неизбежное в конце концов падение должно встречать со стоицизмом высшего общества исчезнувшей эпохи. Уловив интерес Александры к затронутой теме, миссис Тинкер сказала:

— Для всех нас рано или поздно настает конец.

Тем не менее произнесла она фразу с легкостью человека, к которому это не относится, и с улыбкой поразительного умения применяться к обстоятельствам на мумифицированном коричневатом лице, на мгновение растянувшей ее гофрированные щеки и сделавшей их почти по-девичьи гладкими. Ее губы были не ярче кожи, их окружавшей, но более пухлыми. «А ведь она в свое время была красавицей», — вдруг заметила Александра.

Неожиданно для самой себя она призналась своей древней собеседнице:

— Я до сих пор еще этого до конца не осознала. Не уверена, что и Джейн поняла, что с ней происходит. В ее последнем взгляде… Хотите узнать?

— Да. Разумеется. Всегда нужно знать то, что узнать можно.

— …я увидела в нем возмущение.

— Джейн была раздражительна, — сказала миссис Тинкер. — И тороплива. Как метроном. Вы когда-нибудь пытались играть на музыкальном инструменте под метроном?

— Нет, — нервничая, ответила Александра, поскольку чувствовала, что позади скапливаются гости, продолжавшие прибывать через огромную парадную дверь. — У меня музыкальный кретинизм. Я всегда завидовала таланту Джейн.

— Она была метрономом, отсчитывавшим ритм слишком быстро для моего сына и на мой вкус, — заключила старуха, игнорируя реплику собеседницы. — Наш дом живет в темпе largo, боюсь, для моей снохи он был испытанием. А вот и очаровательная Сьюзен, — без паузы продолжила она, повернувшись ровно на столько, сколько требовалось, чтобы изменить ракурс внимания, словно стрелка часов передвинулась на одно маленькое деление циферблата. Сьюки присоединилась к ним, привнося в атмосферу общения существенную теплоту, любопытство и определенность. — Рада снова приветствовать вас, дорогая. Как печально, что после вашего последнего визита в наш дом мы встречаемся при таких грустных обстоятельствах.

«Она — одна из нас, — осенило Александру. — Бессердечная, зоркая ведьма. Она такая же маленькая, язвительная, остроумная и злая, как Джейн. Мужчины склонны жениться на своих матерях». Нэт женился на своей матери, и, конечно же, обеим женщинам было ненавистно пребывать в одном доме со своим двойником. Вся духовная архитектура этой семьи — две женщины, взаимоотталкиваемые, как одинаковые полюса двух магнитов, и подвешенный между ними маленький сын-муж, нашедший для себя убежище в своем антиквариате, своих клубах и своих бесполезных добрых деяниях, — воочию предстала перед мысленным взором Александры, на миг закрывшей глаза; она ощущала напряжение, все еще царившее в воздухе, и тяжесть, исходившую от пропитанных лаком деревянных панелей.

На Сьюки тоже, видимо, снизошло прозрение, и она импульсивно выпалила, обращаясь к вдове Тинкер:

— Не могу поверить, что Джейн действительно ушла от нас! Мне кажется, что она в любую минуту может появиться здесь!

— И испортить мою вечеринку, — проскрипела старая дама, еще раз продемонстрировав свою неожиданно широкую улыбку, сквозь которую просверкнула та девочка, какой она была когда-то, давным-давно, в начале минувшего века.

Гости продолжали прибывать и неприкаянно кружили по высокому мрачному вестибюлю. Свекровь Джейн повернулась и представила Александре и Сьюки нескладного крупного мужчину средних лет со скошенным затылком и тяжелой, наклоненной вперед, как у бизона, головой и костлявую женщину с чудовищным количеством косметики на лице.

— Не сомневаюсь, что вы помните замечательных детей Джейн, — сказала миссис Тинкер и со старческим пренебрежением к условностям отвернулась.

Оказавшись лицом к лицу с этой парой, Александра извинилась:

— Я вас не узнала. Столько лет прошло. Вы все сильно повзрослели.

— Не только мы, — без улыбки сказал мужчина с толстой шеей. — Но мы вас помним.

Ну конечно. Толстый мальчик и тощая девочка. Они назойливо путались под ногами в фермерском доме Джейн, вбегали на кухню, выбегали, требовали внимания и просили есть в тот вечер, когда три женщины наслали на Дженни роковое проклятие. Осваивая свою освобожденную силу, они не проявляли терпимости к детям. Они считали, что женщины со времен Евы стали тупо покорны, — впрочем, к самой Еве это, пожалуй, не относилось, учитывая, как повернулось дело с Авелем и Каином. Так или иначе, материнство со всеми его печалями и радостями было ими полностью опробовано, и его им оказалось недостаточно.

Повисла напряженная неприязненная тишина, которую попыталась заполнить Сьюки, вытягивая из своей натренированной журналистикой памяти имена детей.

— Роско и Мэри Грейс, правильно? И было еще двое — то ли старших, то ли младших, я забыла.

— Младших, — угрюмо глядя, сказал увалень в двубортном черном костюме. Это он играл в бридж по Интернету, сообразила Сьюки и представила себе огромную голову, склонившуюся к четырехугольному экрану компьютера — своему воображаемому партнеру. — Нас было четверо. Четверо маленьких Смартов. — Неожиданно его губы растянулись в невеселой улыбке, обнажив мелкие пожелтевшие зубы.

— Тогда у нас у всех было по четверо детей, — игриво сказала Сьюки.

— А ваш отец, Сэм Смарт, — спросила Александра, — он еще жив?

— Нет, — последовал односложный ответ.

Тощая женщина с тяжелыми от толстого слоя бирюзовых теней веками решила вступить в разговор.

— Папа умер, — объяснила она, показывая свои зубы, длинные и неестественно прямые.

— Мне очень жаль, — выразила сочувствие Александра.

— Теперь они с мамой снова вместе, — сказал мужчина.

— В самом деле? А как мистеру Тинкеру понравится такой расклад?

Впечатляющий лоб Роско склонился в ее сторону.

— Все это объяснено в Библии. — Его лицо было скорбным и серым.

— Вот как? Я должна освежить в памяти этот пассаж. — Александра пересмотрела свое мнение: дело вовсе не в том, что Джейн была нерадивой матерью, а в том, что ее дети, толстые ли, тощие ли, были гнусны.

— А двое других, — вежливо вступила Сьюки. — Они тоже здесь?

— Нет, — неохотно ответил мужчина. — Джед на Гавайях. А Нора вышла замуж за француза, и в августе их не достать — они аквалангисты и получают свой допинг в Мозамбике.

— Как удивительно устроен мир! — прочувствованно воскликнула Сьюки. — Все сближается. Овдовев, мы полюбили путешествовать. Ваша мать путешествовала вместе с нами.

— Роско ненавидит путешествовать, — сказала его сестра. — В самолете он испытывает клаустрофобию, а после приземления — агорафобию.

— Просто вы слишком много об этом думаете, — дерзко, как дева перед лицом Минотавра, рискнула посоветовать Сьюки, — выпейте в аэропорту пару стаканчиков — и очнетесь уже там, куда направлялись.

Разговор был беспощадно прерван резким тройным ударом об пол трости древней хозяйки. Одной бумажно-коричневой рукой сжимая набалдашник трости, другой ухватившись за локоть широкого в плечах афроамериканца в шоферской форме, миссис Тинкер повела сгрудившихся скорбящих наружу, под раскаленный добела липкий солнечный свет. Вереница машин ослепительно сияла и искрилась на подъездной аллее, протянувшись от крытых въездных до задних ворот и вытекая на улицу. Скорбящую свекровь усадили в головной «кадиллак» с тонированными стеклами; следом за ней ехали двое ужасных детей Джейн со своими супругами, которые, следуя обычаям этой семьи, скромно накинули на себя плащи-невидимки. Сьюки и Александра проследовали в дальний конец очереди, к темно-синему «БМВ» Ленни Митчелла. Любимый «ягуар» Нэта Тинкера, равно как и пустяки, оставшиеся в вещах Джейн — одежда и туалетные принадлежности, — были немедленно востребованы назад как часть ее имущества.

Как только они оказались в уединении машины, Сьюки возбужденно объявила: