Красный корсар - Джеймс Фенимор Купер Страница 51

любого морского командира, когда он удачно отошел от берега и судно его счастливо плывет по вольному бездорожью бездонной океанской пучины. Теперь он уже не говорил об опасности путешествия, а, напротив, старался изгладить из памяти обеих дам свои прежние речи, оказывая им бесчисленные знаки внимания. Миссис Уиллис уступила его столь явным усилиям рассеять их опасения, и посторонний наблюдатель, не знавший, что произошло между ними раньше, мог бы подумать, что эта сидящая за вечерним столом компания — просто спокойная и довольная группа путешественников, для которых плавание началось при самых счастливых предзнаменованиях.

И все же по временам гувернантка так вопросительно поглядывала на нашего искателя приключений, что ее взгляд и слегка сдвинутые брови выдавали скрытое беспокойство. Она слушала веселые шутки и рассказы молодого моряка со снисходительной, хоть и несколько грустной улыбкой, словно его юношеское воодушевление, скрашенное характерным, подлинно морским юмором, вызывало в ее памяти близкие сердцу, но печальные образы. В оживлении Джертред не было никакой примеси грусти. Ей предстояло вернуться домой, к любимому и любящему отцу, и при каждом свежем порыве ветра она всем существом своим ощущала, что позади осталась еще одна из разделяющих их скучных морских миль.

За эти недолгие, но приятные часы молодой человек, столь необычным образом оказавшийся капитаном бристольского купца, предстал девушке в совсем ином свете. Хотя речь его отличалась откровенной мужественностью моряка, она была в то же время не лишена изысканности, свойственной человеку воспитанному. Часто при шутках его Джертред старалась сдержать улыбку, и от этого на щеках девушки появлялись ямочки, словно легкий ветер рябил прозрачную гладь родника; а раза два, когда Уайлдер вставлял в разговор неожиданное и особенно забавное замечание, она заливалась веселым смехом.

После часа дружеской беседы на корабле ледяная оболочка, в которую так часто бывают заключены лучшие человеческие чувства, нередко тает быстрее, чем после многих недель вежливых церемоний на суше. Пусть тот, кто в этом сомневается, лучше подвергнет сомнению свою собственную способность к дружескому общению с другими людьми. Нам кажется, что человек, затерянный среди океанской пустыни, яснее понимает, насколько его счастье зависит от других. Он поддается чувствам, над которыми подшучивал в суете и рассеянности безопасной жизни на берегу: его радует и подбодряет симпатия тех, кто находится в таком же положении, как и он. Общность риска создает и общность интересов, из чего бы ни складывались эти интересы. Подлинный философ, может быть, добавит, что каждому путешественнику ясно, насколько обстоятельства и судьба его спутника тождественны с его собственными, и благодаря этому сходству они приобретают цену и в его глазах. Но, даже если это умозаключение правильно, провидение, к счастью, создало многих представителей рода человеческого такими, что это низменное чувство остается скрытым в глубине наших душ; во всяком случае, ни одного из трех человек, проведших вечерние часы за столом на борту «Королевской Каролины», нельзя было причислить к подобным эгоистам. Здесь они, казалось, совершенно забыли, что разговор, положивший начало их знакомству, вызвал между ними натянутость и недоверие; если же о нем и вспоминали, то таинственность всех обстоятельств и участие, которое проявил к ним молодой человек, вызывали еще больший интерес к нему обеих женщин.

Пробило восемь склянок [77], и не успели трое собеседников отдать себе отчет, что время уже позднее, как раздался грубый, хриплый голос, созывавший людей на новую вахту.

— Начинается вторая ночная вахта, — с улыбкой сказал Уайлдер, заметив, что при этих непонятных ей звуках Джертред вздрогнула, как робкая лань, заслышавшая зов охотничьего рога. — У нас, моряков, голоса не всегда благозвучные, как вы сейчас легко могли судить. Впрочем, здесь, на «Каролине», найдутся уши, для которых этот голос еще менее приятен.

— Вы имеете в виду спящих? — спросила миссис Уиллис.

— Я имею в виду тех, кто сейчас пойдет на вахту. Для матроса нет ничего слаще сна: это ведь самая непрочная из доступных ему радостей. С другой стороны, для командира нет ничего вероломнее сна.

— Но почему для командира сон не так приятен, как для простого матроса?

— Потому что даже во сне он отвечает за людей и судно.

— Вы молоды для такой ответственности, мистер Уайлдер.

— На морской службе все стареют преждевременно.

— Так почему бы вам не бросить эту службу? — быстро спросила Джертред.

— Бросить! — задумчиво повторил он, пристально глядя на девушку и словно медля с ответом. — Для меня это все равно, что отказаться от воздуха, которым я дышу.

— И давно вы так преданы своей профессии? — спросила миссис Уиллис, снова переводя взгляд с простодушного личика своей воспитанницы на молодого человека.

— У меня есть подозрение, что я и родился на море.

— Подозрение? Но вы же, конечно, знаете, где родились?

— Все мы основываем свое знание об этом немаловажном событии на свидетельствах других, — с улыбкой ответил Уайлдер. — Мои первые воспоминания связаны с океаном, и мне даже как-то трудно считать себя сухопутным существом.

— Но вам, по крайней мере, повезло с теми, кто опекал вас с детских лет и заботился о вашем воспитании?

— О да! — горячо ответил он. Затем, на миг закрыв лицо руками, молодой моряк встал и добавил с грустной улыбкой: — А теперь меня призывают мои последние обязанности за эти сутки. Не хотите ли посмотреть на ночное море? Такой искусный и мужественный моряк, как вы, не может лечь спать, пока не убедится, какова погода.

Гувернантка взяла предложенную ей руку, и они, погруженные каждый в свои мысли, молча поднялись по ступенькам. Джертред, как всегда простодушная и веселая, поднялась вслед за ними, и вскоре все трое оказались у подветренного борта шканцев.

Ночь была не столько темна, сколько туманна. В небе светила яркая полная луна, но теперь она плыла за пеленой темных туч, слишком густых для того, чтобы их мог пронизать ее отраженный свет. Лишь местами, там, где облачный покров был реже, пробивался беглый луч, озаряя воду, словно неясное мерцание далекого факела. Ветер был свежий и притом восточный; длинные полосы сверкающей пены шли друг за другом, и от них вода казалась даже более светлой, чем небо. Была довольно сильная бортовая качка, и каждый раз, когда судно врезалось в нарастающую волну, кверху взлетал широкий полумесяц пены, словно море прыгало от радости на всем пути корабля. Но, хотя погода была благоприятная, ветер не совсем противный, а небо скорее пасмурное, чем угрожающее, этот неясный (а с точки зрения не моряка, даже неестественный) свет делал весь пейзаж каким-то особенно опустошенным и диким.

Выйдя на палубу, Джертред вздрогнула, и у