Жорис-Карл Гюисманс - Собор Страница 53

Ведь вы знаете, что две Авраамовы супруги — эмблемы: Агарь Ветхого Завета, а Сара Нового; первая отходит, уступая место второй, ибо Ветхий Завет лишь приготовление к Новому; два же потомка от двух браков по аналогии символизируют детей той и другой книги, так что Измаил представляет собой ветхий Израиль, а Исаак христиан.

Вслед за Авраамом, отцом верующих, перед нами Моисей, аллегория Христа, ибо избавление Израиля — предвестие того, как Спаситель избавил всех людей от диавола, а переход через Чермное море — обетование крещения. Пророк держит скрижали Закона и столп, вокруг которого обвился медный змий. Далее Самуил, предвосхищающий Господа Иисуса во многих отношениях, основатель царственного священства и священного царства; наконец, Давид держит копье и венец Голгофы. Вам не нужно особо напоминать, что царь-пророк предсказал страдания Христа, а еще, для вящего сходства с Ним, он имел своего Иуду, Авессалома, который, подобно другому предателю, повесился.

— Но признайте, — сказал Дюрталь, — эти статуи, перед которыми историографы собора так и млеют, хором объявляя их шедевром ваяния тринадцатого века, несравненно ниже статуй века двенадцатого, украшающих Царский портал. Как чувствуется, насколько измельчало здесь все божественное! Конечно, движения здесь раскованнее, одежды развеваются свободнее, складки тканей шире, в них есть изгиб; но где же изящество душевное, изваянное на статуях главного портала? Все эти скульптуры с огромными башками немы и неуклюжи, не пронизаны жизнью; это работы благочестивые, если угодно, они хороши, но без проникновения в потустороннее; это искусство, но уже не мистика. Взгляните-ка на святую Анну — унылый вид, неприятные, страдающие черты лица; как она далека от мнимой Радегунды или мнимой Берты!

Кроме двух, стоящих у самого прохода, Иоанна Крестителя и Иосифа Прекрасного, все остальные нам знакомы. Они есть и в Амьене, и в Реймсе, а припомните-ка Симеона, Богородицу, святую Анну из Реймса! Богоматерь с невинной, безупречной прелестью подает Младенца кроткому и задумчивому Симеону в облачении первосвященника; у святой Анны (ее фигура в том же роде, что святой Иосиф и один из ангелов того же Царского портала рядом со статуей святого Никазия с разбитой головой) — у святой Анны лицо веселое, хитроватое, хотя и немолодое; острый подбородок, большие глаза, заостренный нос — она похожа на дуэнью, лукавую и симпатичную. Да и вообще скульпторам удавались неопределенные, необычные выражения лиц. Вы, я думаю, помните парижскую Богоматерь, которая младше этих, видимо, на столетие? Она почти некрасива, но так незаурядна веселая улыбка на ее грустных губах! Если глядеть с одной стороны, она ласково и почти насмешливо улыбается Младенцу. Как будто Она ждет, когда Он пролепечет что-то забавное: это молодая мать, еще не привыкшая к ласкам сына. Взгляните с другой стороны, и улыбка, готовая явиться, исчезает. Рот кривится, словно вот-вот Она заплачет. Быть может, скульптор, которому удалось передать на лице Богоматери противоположные чувства безмятежности и страха, желал выразить для нас и радость о Рождестве, и прозрение скорбей Голгофы. Итак, в едином образе запечатлены и Матерь Скорбящая, и Матерь Веселия, предвосхищены, не зная о том, Богоматерь Ла-Салетт и Богоматерь Лурдская.

Но все это не стоит живого и гордого, столь личностного и вместе с тем столь мистического искусства XII столетия — искусства Царского портала собора в Шартре!

— Кто-кто, а я не стану с вами спорить, — сказал аббат Плом. — Что ж, мы познакомились с преобразовательными фигурами по левую руку от святой Анны; перейдем теперь к пророкам по ее правую руку.

Первый здесь Исаия, стоящий на пьедестале в виде спящего Иессея, и побег древа Иессеева, коренящийся здесь, проходит между стопами пророка, а ветви предков Девы по плоти и по духу, подымаясь и расширяясь, заполняют все четыре кордона центрального архивольта[56]. Рядом с ним Иеремия, помышляющий о Страстях Господних, сложивший горестную жалобу, читаемую в пятом чтении второго ночного канона Страстной субботы: «Проходящие путем! взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь?..»[57]; далее Симеон с Младенцем Иисусом на руках: старец предвидел и Его приход, и страдания Богородицы на Лобном Месте; Иоанн Креститель и, наконец, апостол Петр, на одежду которого стоит обратить внимание: он скопирована с папского одеяния XIII века.

С каким тщанием выделаны эти аксессуары! Оцените, как переданы сандалии, перчатки, шитый саккос, стихарь, епитрахиль, мантия, омофор с шестью крестами, тиара, ее конусовидный шелковый верх с золотым шитьем, нагрудник; все отчеканено и гильошировано, будто ювелиром.

— Да, конечно, но насколько же превосходит всех своих сородичей с этого портала Иоанн Креститель! Какое мастерство в его впалых щеках, изможденном лице, настолько же выразительном, насколько невнятны все прочие! Это уже не условность, не повторение пройденного. Он стоит дикий и кроткий; борода, как зубцы погнутой вилки, сам тощ, одет в верблюжью шкуру; мы слышим его речь; он прижимает к груди агнца с копьевидным крестом и нимбом вокруг головы, и тем говорит. Статуя превосходна; очевидно, что она принадлежит не тому же скульптору, что изваял Авраама или даже его соседа по пьедесталу — Самуила. Самуил словно передает ягненка, понурившего голову, равнодушному Давиду; это какой-то мясник, показывающий товар лицом, взвешивающий его, предлагающий пощупать, выжидающий продать подороже. Какая разница с Предтечей!

— Тимпан над вратами нас не особенно порадует, — продолжал свою речь аббат. — Об Успении, Вознесении и Увенчании Девы Марии приятней читать в «Золотой легенде», а не по этим барельефам: они просто краткий ее пересказ.

Перейдем к левому боковому проему.

Он сильно испорчен, находится в весьма плачевном состоянии, почти разрушен. Большая часть его главных скульптур утрачена. Кажется, здесь, как в Париже на Царском портале и в Реймсе на южном, были изображения Церкви и Синагоги, а также Лия и Рахиль, жизнь деятельная и молитвенная; эпизоды, с ними связанные, мы увидим на архивольте.

Из сохранившихся лиц три: Богородица, Елизавета и пророк Даниил — считаются шедеврами.

— И не по заслугам! — воскликнул Дюрталь. — Они угрюмы, драпировки холодны, одежды исполнены как греческие пеплумы; от них уже слегка попахивает Возрождением.

— Как вам будет угодно. Но что вправду захватывает, так это сюжеты, представленные на арках третьего яруса этого проема. Сам по себе тимпан с изображениями Рождества Христова, пробуждения пастухов в Вифлееме, сновидения и поклонения волхвов, попорчен и развалился от времени, да и не такой он мастерский, чтобы об этом много тосковать.

Но рассмотрите внимательно дуги архивольта: они образованы четырьмя рядами изображений. Раньше всего, на первой дуге, цепочка из десяти ангелов, несущих роги; далее: на второй притча о мудрых и безумных девах; на третьей сцены психомахии, то есть сражения пороков с добродетелями; на четвертой двенадцать цариц, символизирующих двенадцать плодов духовных. Теперь задержимся перед нервюрой, обрамляющий самый верхний свод портала; полюбуйтесь чудными маленькими скульптурками, изображающими занятия жизни деятельной и жизни молитвенной.

Слева жизнь деятельная, представленная в облике добродетельной жены из последней главы Притчей. Она моет шерсть в корыте, рвет и треплет лен, чешет его, прядет веретеном, сматывает в клубок.

Справа жизнь молитвенная: женщина молится с закрытой книгой, раскрывает ее, читает, закрывает и размышляет, учит наизусть, входит в экстаз.

Наконец, вот тут, в последнем ряду резьбы, протянувшемся снаружи вдоль аркады портала, самой близкой к нам, лучше всего видимой, четырнадцать статуй цариц, опершихся на щиты; раньше у них были и знамена. О смысле этих фигурок долго спорили, особенно о второй слева, отмеченной надписью, выбитой в камне: Libertas. Дидрон видел в них добродетели домашние и добродетели гражданские или общественные, но окончательно решила этот вопрос самая ученая и остроумная из современных исследователей символики, г-жа Фелиси д’Эйзак; в очень полезной брошюре об этих статуях и животных тетраморфа, вышедшей в 1843 году, она неопровержимо доказала, что эти государыни не что иное, как четырнадцать небесных блаженств по описанию святого Ансельма: Красота, Свобода, Честь, Радость, Наслаждение, Поспешение, Сила, Согласие, Дружество, Долголетие, Могущество, Здоровье, Надежность, Благоразумие.

В общем, не правда ли: этот усеянный скульптурами проем — одна из самых изобретательных, самых интересных с точки зрения богословия и мистики композиций?

— Да и с точки зрения искусства тоже; вы совершенно правы: эти работающие и молитвенно размышляющие женщины так изящны, так живы, что прямо жаль, отчего они запрятаны в полумрак грота. Каковы были художники, сделавшие такую работу во славу Божью и свою собственную, творившие эти чудеса, зная, что никто их не увидит!