Джон Пристли - Дядя Ник и варьете Страница 53

— Не знаю, Альфред, — ответил я без колебаний.

— А я знаю, старина. Мне и полагается знать после того, как я столько за ней ездил. Если хочешь, сначала я ее преследовал, да, просто преследовал. Но теперь мы лучшие друзья. Но только друзья — больше ничего. — Тут он словно бы посуровел. Выражение лица изменилось, и он продолжал другим голосом: — Мне кажется, я ей нравлюсь. Я даже уверен, что нравлюсь. А как я к ней отношусь, я тебе уже сказал. Но она не только чистая, прелестная девушка, какой ее все знают, Дик, старина, потому что ей хоть и приходится слегка разыгрывать звезду — то есть в жизни, я хочу сказать, — но при всем том она застенчива. Хочешь верь, хочешь не верь, но она дико застенчива.

Тут он надолго умолк, так что через некоторое время я почувствовал, что мне надо что-то сказать.

— Наверное, вы правы, Альфред. Вы же в самом деле знаете ее, а я нет. Только я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете.

— Причина есть… важная причина. — Нахмурившись, он уставился в свой стакан, словно там высматривал эту причину. — Потом объясню. Не забудь, Дик, старина, я ведь пришел извиниться. Она мне сказала, что я должен извиниться, и я сказал: «Конечно, конечно». Ну, вот я и извинился, правда? Пусть мы еще не друзья, но мы могли бы подружиться. Нельзя же мне быть все время с ней. Поднимется черт знает какой скандал, если мой родитель пронюхает, сколько времени я с нею провожу. Но ты-то будешь колесить с ней повсюду неделями — будешь видеть ее каждый день.

— Едва ли, Альфред. Можно значиться на одной афише с человеком и совсем его не видеть, особенно если вы в разных отделениях. Не думаю, что мне придется часто видеться с Лили Фэррис.

Он бросил на меня лукавый взгляд, вернее — взгляд человека, безуспешно пытающегося быть лукавым.

— А все эти штучки с портретом?

— Может быть, второй попытки и не будет. А если даже будет, что из того?

— Ну, а как Мерген — проклятый мистер Отто Мерген?

— А при чем тут он?

Альфред резко нагнулся вперед и чуть не упал.

— Я ему не верю, Дик, старина, не верю ни на грош. Умен как дьявол и имеет на нее огромное влияние, а она такая простодушная, что не может понять, какой это мерзавец. Я предупреждал ее, но она только смеется, как невинное, доверчивое дитя. Послушай, Дик, старина, сделай одолжение, огромное личное одолжение — можно тебя попросить, чтобы ты поглядывал за сукиным сыном, мистером Отто Мергеном?

— Прошу прощения, но…

— Ты внакладе не останешься. Скажем так: меня несколько дней нет… может, даже неделю… а потом, когда мы встречаемся… потихоньку, конечно… ты мне вкратце рассказываешь…

— Нет, Альфред, от меня тут толку мало. Я согласен: в Мергене действительно есть что-то зловещее… но я не собираюсь проводить с ним и Лили много времени, так что я тебе не пригожусь. Попроси кого-нибудь еще.

— Ну, кого, например?

— Не знаю.

— Конечно, не знаешь, потому что никого нет. А ты Лили нравишься… нет, тут ничего такого, просто по-дружески, может, оттого, что ты хочешь стать художником… Я тебе говорил, это она заставила меня прийти и извиниться… а раз ты ей нравишься, значит, Мерген тоже будет тереться возле, подлиза… и тут…

— Прошу прощения, Альфред, я не могу тут быть полезен. — Я встал и начал укладывать бутылки обратно в пакет. — А виски не надо оставлять. Я сам не слишком много пью, а если оставить его здесь, тогда у нас в номере окажется пьяный карлик. А теперь мне пора. Я хочу есть, и надо спешить в гостиницу, а то ужина не останется…

— Поужинай с нами, старина, — сказал он с жаром. — Лили всегда в ударе, когда мы ужинаем после представления. — Его глаза засияли от предвкушения такой радости, и на миг я почувствовал к нему симпатию и жалость. Но я больше не стал слушать, заставил его забрать виски и пошел узнать, здесь ли еще дядя Ник. Его уже не было.

На следующий вечер, в пятницу, мальчик принес мне записку от мистера Мергена, который осведомлялся, не буду ли я столь любезен и не загляну ли в его уборную после первого представления. Я спустился этажом ниже, где Мерген, взмокший после выступления, без пиджака, поправлял грим, повязав вокруг шеи полотенце.

— Вы очень любезны, Ричард. Могу я по примеру вашего дядюшки называть вас Ричардом? Что вы предпочитаете — джин, виски… или вот у меня есть превосходное пиво? Отлично, выпьем пива.

Он наполнил стаканы, и мы с ним выпили, после чего он сказал со своей обычной кошачьей вкрадчивостью:

— Кажется, вчера вечером у вас была весьма продолжительная беседа с нашим бедным другом Альфредом Дансопом. Он не показался вам странным?

— Отчасти, но не слишком. Он только сказал мне то, что я уже слышал от вас, — что он безумно влюблен в Лили. Она послала его извиниться…

— Да, да, я знаю. И сделала это не только затем, чтобы показать свою власть над ним, — хотя она это любит… Сказать по правде, вы произвели на нее весьма сильное впечатление.

— Она на меня тоже, — сказал я без всякого выражения, так что он мог толковать эти слова как ему заблагорассудится.

Его странноватые оловянные глазки шарили по моему лицу, выискивая смысл сказанного. Я снова принялся за пиво, и он последовал моему примеру, и, видимо, обдумывая новое наступление.

— Лили — человек необыкновенный, ее трудно отделить от ее сценического образа, одних это отвращает, меж тем как другие — вроде Альфреда, но не всегда глупые — находят ее обворожительной. А как вы, Ричард?

— Да, мистер Мерген, в ней есть определенное очарование, — ответил я прежним тоном. Мне самому вдруг показалось, будто я постарел на двадцать лет.

— Она ничего не сказала, но мне кажется, ей очень обидно, что вы не назначили день нового сеанса…

— Понимаете, мистер Мерген… — Я снова стал самим собой. — …Первый сеанс был только вчера. А сейчас я хочу воспользоваться хорошей погодой. Сегодня я ходил на этюды в окрестности Спика, а завтра поеду на Уиррал…

Он мягко прервал меня:

— Лили устраивает завтра маленький ужин… она часто это делает по субботам… И если вы придете, она пригласит и вашего дядюшку, и мисс… мисс…

— Мейпс. Сисси Мейпс. Это очень любезно со стороны Лили, и если дядя Ник и Сисси примут ее приглашение, я приду тоже. В противном случае — нет, мистер Мерген.

Наступило тяжелое молчание — он рассматривал меня, слегка скривив свой кукольный рот, но я так и не понял, означало ли это улыбку или нет.

— Я пытаюсь понять, Ричард, — то ли вы уж очень наивны, то ли, как теперь выражаются, «из молодых, да ранний», молодой наглец, если это определение не кажется вам оскорбительным…

— Вчера днем меня назвали распутным мальчишкой, хотя я ничего не сделал и слова не сказал, только взял то, что было предложено. Считайте лучше, что я просто наивен. Очень вкусное пиво, мистер Мерген. Спасибо.

В конце концов, дядя Ник решил не ходить к Лили на холодный ужин в ее гостиной, но сказал, что я могу взять Сисси, которая никогда не пропускала ни одной вечеринки, даже если предполагала, что ей там не понравится. Альфред тоже был, очевидно, для того, чтобы уплатить по счету; он держался и говорил так же, как в моей уборной, и по-прежнему называл меня «Дик, старина». Мерген, шаркая, бродил по комнате и разговаривал полушепотом. Были еще два господина средних лет, ливерпульцы, деловые знакомые Альфреда, которые постарались оставить своих жен дома и теперь гадали, будет ли это всего лишь обычное застолье с разговорами или начнется оргия. Лили в розовом платье с белыми кружевами — бесенок в образе хорошей, примерной девочки — тут же подсунула им Сисси, а меня повела в угол с большим креслом, торшером и вазой с камышами и представила очень милой девушке с черными локонами, большими карими глазами и ямочками на щеках, по имени Филлис Робинсон, которая была приглашена специально для меня. Девушка, вспыхнув, принялась отрицать это, но стоило Лили покинуть нас, чтобы сказать официанту, что он свободен, а Альфреду — чтобы он помог, как Филлис тут же заставила меня сесть в кресло, а сама примостилась на его ручке, прячась за мной от света торшера и от камышей.

Филлис Робинсон не стоила бы большого внимания, если бы это было ее единственным появлением в нашей поездке; но поскольку ей предстоит еще один выход, на сей раз в более важной роли, я, очевидно, должен о ней рассказать. Ей было восемнадцать лет, из коих последние пять она до умопомрачения обожала Лили и поклонялась ей. Теперь, при некоторой помощи, она сделала свой собственный номер, откровенное подражание ее номеру, — Филлис иногда даже называли ланкаширской Лили Фэррис, — и после нескольких местных ангажементов надеялась получить контракт у манчестерского агента, который поговаривал о летнем сезоне в одном из блэкпульских театров на набережной. К Лили она относилась, как я к Тёрнеру, Гёртину и Котмену, но мои кумиры были мертвы, а ее Лили находилась рядом, в той же комнате. Она все время расхваливала мне Лили, смотрела на нее с обожанием, надеясь получить в ответ улыбку или просто взгляд. Она была невинна, как только что снесенное яйцо, хороша собой и невероятно глупа. Когда я отошел за новой порцией закуски и выпивки и, вернувшись, обнаружил, что кресло занято Альфредом, уставшим от оказания помощи, то почувствовал не раздражение, а облегчение. Теперь Филлис и Альфред среди камышей могли дуэтом петь дифирамбы Лили.