Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) Страница 55

10

Жители Кобэ и Осаки были ошеломлены, узнав на следующий день из газет о размерах причинённого наводнением ущерба. Почти целую неделю Сатико только и делала, что принимала посетителей, которые являлись один за другим, движимые отчасти беспокойством, отчасти попросту любопытством. Однако, по мере того как жизнь входила в привычную колею, шум и суматоха постепенно утихли. Снова наладилась телефонная связь, была восстановлена подача электричества, газа и воды. О недавней катастрофе напоминали только лежащие повсюду груды песка. Песчаные заносы всё ещё не расчистили — не хватало ни рабочих рук, ни транспорта. Под палящим солнцем на улицах клубились белёсые облака пыли, точь-в-точь как после знаменитого Токийского землетрясения.

На месте старой железнодорожной платформы в Асии, погребённой под песком и камнями, построили другую, временную, над старым железнодорожным мостом соорудили новый, более высокий, и начали прокладывать по нему рельсы. В некоторых местах вода в реке всё ещё держалась вровень с берегами, поэтому даже небольшой ливень был чреват новым наводнением. Нельзя было терять ни единого часа. Много дней кряду брошенная сюда армия землекопов без передышки разгребала песчаные завалы, однако проку от их трудов было едва ли больше, чем от снования муравьёв по груде рассыпанного сахара. Дело почти не двигалось с места, лишь сосны у плотины с каждым днём покрывались всё более густым слоем пыли. Асию, издавна славившуюся своими живописными окрестностями, теперь было не узнать.

В один из дней этого невыносимо душного, пыльного лета после двух с половиной месяцев пребывания в «главном доме» в Асию приехала Юкико.

О постигшем западные районы стихийном бедствии в Токио узнали в тот же день из вечерних газет. Хотя опубликованные сообщения носили общий характер и не содержали каких-либо подробностей, было ясно, что больше всего пострадали районы вдоль рек Сумиёсигава и Асиякава, поэтому в «главном доме» не находили себе места от тревоги.

Прочитав о гибели нескольких учеников начальной школы Конан, Юкико потеряла покой — постоянно думала о племяннице.

На следующий день Тэйноскэ позвонил со службы в Токио и, отвечая на вопросы, которыми, поочерёдно подходя к телефону, буквально засыпали его Цуруко и Юкико, в общих словах рассказал о случившемся.

Юкико сообщила Тэйноскэ, что как раз завтра собирается ехать в Асию, и сделала паузу, как бы ожидая его одобрительной реакции. Тэйноскэ ответил, однако, что, хотя они всегда рады видеть у себя Юкико, особых оснований для её приезда сейчас он не видит, тем более что дальше Осаки поезда по-прежнему не ходят.

И всё же вечером, рассказывая Сатико об этом разговоре, Тэйноскэ высказал предположение, что в скором времени они увидят Юкико, — теперь у неё появился предлог для поездки в Асию.

Через несколько дней и в самом деле от Юкико пришло письмо, в котором она сообщала, что непременно должна повидать Кой-сан, чудом спасшуюся от смерти, а кроме того, ей не терпится посмотреть, что стало с её любимой Асией. Одним словом, она рассчитывает приехать к ним в ближайшее время.

Так и случилось. Умышленно не известив Сатико о своём приезде, Юкико села в экспресс «Ласточка» и приехала в Осаку, а оттуда на электричке добралась до Асии на станции ей удалось поймать такси, и около шести часов вечера она уже входила в знакомые ворота.

Дверь открыла О-Хару, поспешившая принять чемоданчик из рук Юкико. В доме было непривычно тихо.

— Где же госпожа? — спросила Юкико, не найдя сестру в гостиной.

— Госпожа Макиока у соседей, — ответила О-Хару, направляя вентилятор в её сторону.

— А Эттян?

— Маленькая барышня тоже у Штольцев. И госпожа Таэко там. Всех пригласили на чай. Они должны скоро вернуться. Может быть, сбегать за ними?

— Нет, не нужно.

— Сегодня они как раз говорили, что вы можете приехать. Эттян вас ждёт, не дождётся. Я всё-таки пойду позову…

— Нет, нет, не надо, О-Хару. Я подожду.

В соседнем дворе слышались детские голоса. Юкико вышла на террасу и устроилась в плетёном кресле под навесом.

Только что, проезжая в машине мимо моста Нарихирабаси, Юкико видела ужасающие картины разрушений — ничего подобного она не могла себе представить, но здесь, в этом саду, всё оставалось как прежде, не пострадали ни одно деревце, ни один кустик.

Воздух словно замер, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Застывшие в неподвижности, купы деревьев радовали глаз яркой и упругой листвой. Пронзительно свежо зеленела трава газона. Весной, когда Юкико уезжала в Токио, в полную силу цвела сирень, а на кустах ямабуки ещё только появлялись первые бутоны. Теперь же отцвели и рододендроны, и лилии, лишь кое-где на ветках гардении последние цветы струили в воздух свой нежный аромат. Густая листва платанов у изгороди почти полностью скрывала из виду двухэтажный дом Штольцев.

Там, на участке перед домом, дети играли в «поезд». С террасы Юкико не видела детей, но хорошо слышала их голоса. Кондуктором, судя по всему, был Петер.

— Следующая остановка — «Микагэ». Уважаемые пассажиры! От Микагэ до Асии наш поезд следует без остановок. Пассажиров, следующих до Сумиёси, Уодзаки, Аоки и Фукаэ, просим пересесть на другой поезд.

Петер с поразительной точностью воспроизводил специфические интонации кондукторов. Трудно было поверить, что это говорит маленький иностранец.

— Ну что же, Руми-сан, тогда мы поедем в Киото, — послышался голос Эцуко.

— Да, мы поедем в Токио, — откликнулась Роземари.

— Не в Токио, в Киото.

Как видно, Роземари никогда не слышала про Киото и, сколько бы Эцуко ни поправляла её, продолжала вместо «Киото» говорить «Токио».

— Да нет же, Руми-сан, в Киото, — уже теряя терпение, твердила Эцуко.

— Я и говорю, в Токио.

— Да ты знаешь, сколько времени надо ехать до Токио?

— Ну и что же, мы приедем туда через завтра.

— Когда? — Эцуко, по-видимому, не поняла, что подруга хотела сказать «послезавтра». — Руми-сан, это не по-японски.

— Эцуко-сан, как называется по-японски это дерево? — спросил Петер, залезая на платан возле изгороди. По этому платану дети легко перебирались с участка на участок.

— Аогири, — ответила Эцуко.

— Аогиригири?

— Нет, просто аогири.

— Аогиригири.

— Аогири!

— Аогиригири…

Было трудно понять, то ли Петер разыгрывает Эцуко, то ли в самом деле не может правильно выговорить это слово.

— Ну сколько можно повторять! — в сердцах воскликнула Эцуко. — Ради всего святого, Петер-сан, а-о-ги-ри…

Услышав это взрослое «ради всего святого», Юкико невольно рассмеялась.

11

Наступила пора летних каникул. Свободные от классов, Эцуко и дети Штольцев почти всё время проводили вместе. В утренние и вечерние, часы они играли в саду и лазали по деревьям, а в полдень, когда жарко припекало солнце, скрывались в доме. Если девочки бывали одни, они играли в «дочки-матери», если же к ним присоединялись братья Роземари, немедленно начиналась игра в войну.

Тяжёлые стулья и кресла в гостиной тотчас же сдвигались или ставились друг на друга, превращаясь в укрепления и огневые точки противника. Петер отдавал команду, и трое бравых солдат дружно открывали огонь по неприятелю из духовых ружей. При этом дети Штольцев, даже маленький Фриц, именовали воображаемого противника не иначе как «Франкрайх». Поначалу Сатико не понимала, что это значит, но Тэйноскэ объяснил ей, что по-немецки так называется Франция. Сатико была потрясена: одного этого было достаточно, чтобы представить себе, как воспитывают детей в немецких семьях.

Сатико и её близкие испытывали немалое неудобство оттого, что из-за бесконечных «военных действий» в гостиной всё было перевёрнуто вверх дном. Когда неожиданно являлся какой-нибудь посетитель, служанкам приходилось подолгу держать его в прихожей, пока хозяева всей семьёй спешно приводили комнату в порядок, разбирая «укрепления» и «огневые точки».

Однажды Хильда Штольц зашла за детьми и ужаснулась при виде того, что творилось в гостиной. Неужели её мальчики всегда так себя ведут у них в доме? — спросила она Сатико, естественно, не могла отрицать очевидное. Неизвестно, получили «вояки» от матери нахлобучку или нет, но впредь они уже не позволяли себе ничего подобного.

Предоставив гостиную в полное распоряжение Эцуко и её друзей, Сатико с сёстрами днём коротали время в небольшой японской комнатке рядом со столовой. Эту полутёмную комнатушку, расположенную как раз напротив ванной, и комнатой-то назвать было нельзя — она служила чем-то вроде, чулана. С южной стороны её защищал от солнца низко нависающий карниз, а в стене, обращённой к западу, почти над самым полом было проделано небольшое оконце, в которое из сада проникал свежий ветерок, поэтому далее в самое жаркое время дня там было сравнительно прохладно. Укрываясь здесь от послеполуденного зноя, сёстры располагались прямо на татами, как можно ближе к оконцу.