Джонатан Свифт - Дневник для Стеллы Страница 56

5. Обедал в Сити и, вернувшись оттуда пораньше, навестил герцога Ормонда и господина секретаря. Они говорят, что лорд-казначей носит в кармане смертный приговор, подразумевая под ним список тех, кто будет смещен со своей должности, и мы со дня на день ожидаем этих перемен. Проходя сегодня мимо казначейства, я видел целые толпы, дожидавшиеся появления лорда-казначея, чтобы вручить ему прошения. Он достиг сейчас вершины власти и почета, но пока еще не устраивает levee. Из-за этой жары я погибаю от жажды. — А сейчас в эту самую минуту я иду купаться, я взял с собой Патрика, чтобы он держал мой халат, рубаху и шлепанцы, и одолжил у хозяйки салфетку вместо колпака. — Так что прощайте, пока я не возвращусь; но вам не следует тревожиться, потому что ничего опасного тут нет. — Я плавал полчаса подряд и даже больше и перед тем, как выходить, нырнул, чтобы смочить голову и волосы, как в холодной ванне, но при этом у меня с головы свалилась салфетка, и я не мог ее найти, так что мне придется теперь за нее уплатить. Поверите ли, камни на дне здесь такие острые, что, выходя из воды, я едва мог на них наступать. И все же это было прекрасное купание, и вода была теплая. А теперь я уже в постели и собираюсь заснуть.

6. Утро. Это письмо будет отправлено завтра, так что я еще успею ответить на ваше вечером, когда возвращусь домой. Вчерашнее купание нисколько мне не повредило. Я лежал, укрывшись только одной простыней и высунув ноги наружу. А сейчас мне надобно встать и отправиться в Лондон до того, как начнется прилив, потому что вода будет прибывать мне навстречу. Доброго утра, сударыни, дорогие мои сударыни, доброго вам утра. — Вечером. За всю свою жизнь я не припомню такого жаркого дня, как сегодня. Обедал я с леди Бетти Джермейн, и там был также молодой граф Беркли со своей благородной супругой. Я никогда ее прежде не видел и вовсе не нахожу ее такой уж красавицей, как об этом повсюду твердят. — После обеда мистер Берти[529] не позволил мне положить в вино лед, сказав, что у лорда Дорчестера[530] начался от этого кровавый понос, хуже которого ничего на свете не бывает. Вот какие у нас случаются напасти, да-с, вот какие у нас случаются напасти; и тем не менее, я нынешним летом проделывал это по меньшей мере раз пять или шесть, и от этого мне было только еще жарче и еще больше хотелось пить. Ничто так не выводит меня из себя, как жара. После обеда леди Беркли нахлобучила мою шляпу на голову другой дамы, а та, расшалившись, взяла и выбросила мою шляпу в окошко. Я не обращал внимания на их забавы, но через несколько минут они подозвали меня к окну и, что вы думаете, я увидел леди Картерет, которая махала мне моей шляпой из своего окна, а живет она в пятом доме отсюда, так что мне пришлось отправиться к ней с визитом, и я застал там престарелую леди Уэймут и еще несколько старых ведьм в придачу. Потом я навестил лорда Пемброка, с которым пил кофе и сочинил пару каламбуров; хотел пойти еще к лорду-казначею, но было слишком поздно и кроме того, я уже наполовину изжарился и притом изжарился без масла, потому что никогда не потею после обеда, если выпью вина. Потом я посидел часок за чаем с леди Бетти Батлер и с каждой минутой чувствовал от всего выпитого еще большую жажду; потом пошел пешком домой и добрался лишь к десяти часам, настолько измученный жарой, что впал в совершеннейшее неистовство, какого никогда в жизни не испытывал при самом величайшем оскорблении или с досады; потом я посидел часок, ожидая, пока не высохну и не остыну настолько, чтобы можно было пойти искупаться, что я и сделал, но так при этом выходил из себя, что уже готов был все бросить и уйти, потому что меня то и дело беспокоили лодки, будь они неладны, а этот щенок Патрик, стоя на берегу, позволял им подплыть на расстояние одного-двух ярдов и лишь тогда трусливо их окликал. Так что единственной моей услады в эту жару и той я теперь лишился, потому что после наступления темноты с этими лодками шутки плохи: в прошлую ночь их не было ни одной. Я нырнул, желая намочить голову, но на этот раз придерживал колпак обеими руками, чтобы не потерять. — Чахотка на эти лодки! Аминь. Сейчас уже около двенадцати, так что на ваше письмо я примусь отвечать (вот как раз бьют полночь) завтра утром.

7. Утро. Ну что ж, позвольте нам теперь ответить на письмо МД № 15, 15, 15, 15. Ну как, назвал я вам теперь номер? 15, 15. Скажите на милость, разве это не бесстыдство начинать свое письмо бранью, даже не успев спросить: как вы поживаете, мистер Престо? — Вот оно, ваше воспитание. Куда делось ваше умение вести себя с джентльменом, а, болтунья? Убирайтесь отсюда обе, негодницы! — Нет, я никогда теперь не сижу допоздна, но эта ужасная жара доведет меня до того, что я, чего доброго, съем или выпью что-нибудь такое, что мне повредит. Пожалуй, отважусь съесть несколько ягод клубники. — Вот как! Оказывается вам в Ирландии уже известно, что мистер Сент-Джон говорил в парламенте?[531] Вашим вигам порядком досталось, потому что теперь и он решительно настаивает на том, чтобы всех их сместить. — По-прежнему ли вы потакаете своей порочной наклонности к понюшке? Надеюсь, что вам от табака, как вы уверяете, ни вреда, ни пользы; я, однако же, воздерживаюсь от него, и если кто-нибудь предлагает мне свою табакерку, я беру щепоть вдесятеро меньшую, чем бывало прежде, понюхаю ее самую малость, а потом незаметно выброшу. Я все еще, как вы изволите выражаться, верен своей привычке, но употребляю табак много меньше прежнего, только по утрам и вечерам, а днем очень редко. — Что касается Джо, то я усердно хлопотал о его деле перед лордом-наместником, по указанию которого вручил памятку о нем мистеру Саутуэлу, которого я точно так же об этом просил. Большего я сделать не в силах, даже если бы он доводился мне братом. Ему следует теперь самому обратиться к Саутуэлу. А Раймонду скажите, чтобы он, если Прайс из Голвэя[532] приедет в Дублин, велел ему явиться к мистеру Саутуэлу в качестве рекомендованного мной на место одного из капелланов герцога, и это все, что мне удалось для него сделать; необходимо также, чтобы его представили герцогу и чтобы он добился расположения герцога; пусть по возможности отирается поблизости, да постарается найти какую-нибудь вакансию и своевременно о ней похлопочет. О распре по поводу избрания вашего мэра я наслышан, как уже говорил вам, от архиепископа Дублинского. Значит, Раймонд приехал только 18 мая? Вы говорите, он рассказывает обо мне много занятного? Врет, без сомнения. Признаюсь, я обошелся с ним довольно холодно: мы ни разу вместе не пообедали, не погуляли и не побывали где-нибудь в гостях; он только иногда приходил ко мне на квартиру, да и то ему чаще отказывали, нежели принимали. — Что за странный вексель Раймонда вы мне прислали? Вексель на некоего Мюри из Честера, и при этом единственным ручательством служит не только честность Раймонда, но еще и его благоразумие, между тем он последний человек, на которого я бы полагался в денежных делах. С какой стати сэр Александр Кэрнс[533] в Лондоне обязан оплачивать мне вексель, выписанный бог весть кем на имя Мюри из Честера. У Кэрнса мне сказали, что они таких вещей не делают; кроме того, я справлялся у моих друзей негоциантов и узнал, что вексель должен быть сначала отправлен этому Мюри и акцептован им и потом прислан обратно, а уж тогда Кэрнс может либо принять его к оплате, либо отказать, как ему заблагорассудится. Я отдал поэтому вексель сэру Томасу Фрэнкленду, а он отправил его в Честер и велел тамошнему почтмейстеру позаботиться, чтобы вексель был акцептован, а потом прислан сюда обратно, и через день-другой я получу ответ, так что это письмо придется задержать на день-два дольше, чем я намеревался, чтобы посмотреть, что мне ответят. Раймонду следовало бы тем временем написать Мюри, чтобы тот попросил сэра Александра Кэрнса оплатить ему вексель, если он будет здесь получен. А клерки Кэрнса (его самого не было дома) сказали, что никаких распоряжений на этот счет они не получали и не могут ничего сделать, они посоветовали мне послать вексель Мюри. — Сегодня уже шесть недель, как я переехал в Челси, а вы только теперь об этом узнали. Итак, декан ….. считает, что «Всякую всячину» сочиняю я. Холера ему в бок! Его проницательность стоит его честности. Стало быть, вы еще не видели «Разные сочинения…» Отчего же? Книга стоит четыре шиллинга, неужели никто не привозил ее в Ирландию? — Нет, Мэнли, я полагаю, не лишится своего места, потому что его приятелю в Англии[534] не только не грозит смещение с должности, но со времени принятия почтового закона[535] он даже получил новый патент; брат Мэнли Джек тоже стоит за него горой, да и я не упускал случая замолвить за него словечко перед Саутуэлом, который, судя по всему, очень к нему расположен. Но вообще здешние ирландцы ужасно против него ожесточены. Кроме того, ему надобно принять в соображение, что если бы он был смещен, то лишился бы возможности посылать Стелле вино. А он, видите, чрезвычайно любезен и посылает вам дюжину бутылок вина зараз, а вы выиграли восемь шиллингов зараз; а сколько же вы проиграли? Нет, нет, никому ни звука об этом, обещаю вам. — Отчего это наша Стелла такой безжалостный писака, что почти совсем не оставила местечка для Дингли. Если у вас такое же лето, как здесь, то я убежден, что уэксфордские воды в такое время года будут особенно полезны. Я что-то запамятовал, какая погода была у нас 6-го мая; загляните-ка в мой дневник. 24 и 25 у нас был ужасный ливень, и с тех пор ни одной капли. Как же, как же, я хорошо помню Берфордский мост[536], когда едешь по нему, карета то ныряет вниз, то взлетает вверх, точь-в-точь как в Хокли-ин-де-холл[537]. Свои недуги, равно как и здоровье, я никогда не приписывал хорошей или скверной погоде; я объяснял это тем, что мало гулял, или скверным воздухом, или какой-нибудь съеденной пищей, или непосильным трудом, или тем, что поздно ложился спать, а посему старался по возможности всего этого избегать; но какой дьявол может что-нибудь поделать с погодой? Генерал Уилл Сеймур, изнемогая как-то от жары под отвесными лучами солнца, обратился к нему со следующими словами: «Послушай, приятель, чем вот так мучить меня, ты бы лучше помог созреванию огурцов». Когда он как-то в другой раз роптал на жару, стоявший рядом джентльмен заметил: «Погода, сэр, стоит такая, какая угодна господу»; на что Сеймур ответствовал: «Весьма возможно, однако я убежден, что она угодна только ему одному». Отчего ж, мадам Дингли, дело с первинами завершено. Саутуэл сказал мне, что они справлялись об этом у лорда-казначея, и он им ответил, что все уже решено и притом давным-давно. Я поведаю вам сейчас одну тайну, о которой вам следует помалкивать: герцогу Ормонду велено упомянуть о том, что они дарованы, в речи, которую ему предстоит произнести в вашем парламенте, а я настоятельно прошу вас сказать при случае, что лорд-казначей Гарли сделал это еще много месяцев тому назад, задолго до того, как герцога назначили лордом-наместником. И при всем том для меня решительно невозможно сейчас возвратиться, так что поезжайте себе в Уэксфорд и сделайте все, чтобы Стелла поправилась. — Да, да, я стараюсь не гулять поздно, это случилось только один раз, и притом мне встречаются по дороге по меньшей мере человек пятьсот. — Тиздал — щенок, но я, так и быть, извиню его на те полчаса, пока он будет со мной говорить. Что касается «Экзаминера», то до меня дошел слух, что после сегодняшнего номера, в котором говорится о решениях, принятых во время нынешней сессии парламента, вы едва ли найдете, что он так же хорош, как прежде. Я предсказываю, что впредь это будет дрянь, и мне показалось, что в сегодняшнем «Экзаминере» автор словно бы дает понять, что сочинять его больше не намерен[538]. Проследите, будет ли эта перемена замечена в Дублине, просто из любопытства и только. Ну, сделайте по этому поводу гримаску. Относительно дела миссис Ведо я уже ответил, и надеюсь, что вексель не затерялся. Доброго утра. Удушающая жара, и все-таки мне надобно встать и отправиться в Лондон между огнем и водой. Доброго вам утра, плутовки, доброго утра. — Вечером. Обедал с губернатором Ямайки полковником Кроу и вашим приятелем Стерном, которого представил брату лорда-казначея[539]; я передал ему прошение Стерна и постарался расположить его в пользу последнего. Во время обеда разразился, наконец, буйный продолжительный ливень, самый благодатный за всю мою жизнь. Гром громыхал по меньшей мере раз пятьдесят, и сразу стало так прохладно, что тело снова в состоянии жить, и я с приятностью прогулялся ночью домой пешком и притом почти посуху. Вечером пошел к лорду-казначею и просидел с ним два часа; мы были в прекрасном настроении; он все старался меня поддеть и раз пятьдесят назвал доктором Томасом Свифтом, что он, как я уже вам говорил, имеет обыкновение делать, когда хочет меня побесить. Сэр Томас Фрэнкленд передал мне сегодня письмо от Мюри, который акцептовал этот злополучный вексель, и я уже счел, что все в порядке, и только из письма Парвисола мне стало известно, что там все же имеются некоторые затруднения. — Джо тоже написал мне; ему следовало бы поблагодарить меня за то, что я для него сделал; он просит написать епископу Клогерскому, чтобы Том Эш не препятствовал его отцу получить должность помощника мэра. Я уже несколько раз писал и передавал Джо, что не имею ни малейшей охоты обременять себя заботами относительно дел в Триме. Дай бог им сохранить свои вольности, однако они их не заслуживают; так и передайте Джо или напишите ему. Этот дождь осчастливил меня до чрезвычайности, просто мочи никакой не было, но теперь я снова ожил. Это письмо должно быть отправлено только в субботу, и возможно, что завтра я на два-три дня уеду отсюда с лордом Шелберном и леди Керри; она выразила такое желание в присланной мне записке, но подробнее я узнаю завтра. — О этот драгоценный дождь! Как не благословлять его! Я словно вновь на свет родился — никогда еще не испытывал такого чувства. Он лил с трех до пяти, крупный, тяжелый, пополам с градом, и ревел, словно в рог трубил.