Эдит Уортон - Век невинности Страница 6

«Да, да! Она обожает танцевать, — поспешно сказала Мэй. — Но Элен вдруг изменила свое решение, сославшись на то, что ее платье недостаточно подходит для бала, хотя мы все думаем, что оно превосходно. Так что тетя увезла ее домой».

«А, понятно!» — протянул Ачер со вздохом облегчения. Ничто в его невесте не радовало его так, как ее упорное желание противостоять щекотливой ситуации, в которую их вовлекли.

«Она, так же как и я, прекрасно знает истинную причину, из-за которой ее кузина отказалась ехать на бал, — подумал он. — Но я, ни словом, ни жестом не дам ей понять, что мне известно, как Элен Оленская запятнала свою репутацию.»

Глава четвертая

На следующий день члены семей, собиравшихся породниться, наносили друг другу визиты, согласно давнишней нью-йоркской традиции, которая оставалась неизменной на протяжении многих лет. В точности следуя ей, Ньюлэнд Ачер вместе со своей матерью и сестрой первыми отправились навестить невесту и ее родных. Их приняла миссис Велланд и почти сразу же повезла Ньюлэнда и Мэй к миссис Мэнсон Мингот, с тем, чтобы досточтимая пожилая леди, глава семейства Минготов, благословила молодых.

Посещение особняка старой миссис Мэнсон Мингот всегда было особым событием в жизни Ньюлэнда Ачера. Само по себе здание уже вошло в историю городской архитектуры, несмотря на то, что на Юниверсити-плейс и в конце Пятой Авеню стояли дома и других представителей не менее древних родов. Они были построены еще до 1830 года, и их внутренние интерьеры непременно включали в себя ковры с причудливым узором из цветочных гирлянд, ширмы со створками из розового дерева, аркообразные камины из черного мрамора и длинные ряды застекленных книжных полок, изготовленных на заказ краснодеревщиками. Что касается старой миссис Мингот, строившей свой особняк значительно позднее, то нельзя сказать, чтобы она отдавала предпочтение массивной мебели, загромождавшей дом в годы ее юности: в ее комнатах наблюдалась некая эклектика интерьеров. Здесь можно было видеть и часть мебели, доставшейся ей по наследству от Мингота, и множество безделушек времен Второй Империи.

Она любила часами просиживать у окна на первом этаже, спокойно наблюдая за размеренным течением жизни, обходившей стороной ее уединенную обитель. Из окна она видела модных дам и кавалеров, спешивших пройти мимо и направлявшихся в северные районы города.

Но она не торопилась впустить их в свою жизнь: ей были свойственны в равной мере и самонадеянность, и терпение. Она полагала, что все это — суета сует, и со временем неизбежно утвердятся ее идеалы. Взять хотя бы современные землевладения. Что эстетичного в этих одноэтажных домишках, деревянных постройках и оранжереях, обнесенных невысоким забором, из-за которого нет-нет да и выскочат козы?.. Рано или поздно на смену этим жалким постройкам придут такие же величественные особняки, как и ее собственный, а может быть (в конце концов, объективные суждения не были ей чужды!) еще более грандиозные. И тогда старые омнибусы перестанут грохотать по булыжной мостовой и будут ездить по гладкому асфальту (говорят, им теперь заливают дороги в Париже).

И поскольку люди, которые были ей не безынтересны, часто наведывались к ней, и ее комнаты заполнялись гостями, посещавшими старую миссис Мингот не менее охотно, чем Бьюфортов, — почтенная леди не страдала от своей «географической изоляции». Народ валом валил к ней на званые вечера, хотя меню ее отнюдь не состояло из одних деликатесов.

Когда миссис Мингот уже была дамой в возрасте, она вдруг начала стремительно набирать в весе. Как обреченный город оказывается под потоками лавы, так и феноменальная полнота миссис Мингот заточила ее в стенах собственного дома, превратив из миловидной толстушки, ратовавшей за активный образ жизни, в затворницу.

К подобной метаморфозе собственной фигуры она отнеслась философски. Кэтрин Мингот всегда спокойно воспринимала удары судьбы; и вот, в пожилом возрасте, она была вознаграждена за это тем, что, глядя в зеркало, с удовлетворением отмечала, что на ее лице — «кровь с молоком» — почти совсем отсутствуют старческие морщины. Впрочем, его контуры были весьма расплывчатыми, так что их не сразу удавалось выхватить взглядом.

Мягкие линии двойного подбородка плавно переходили в очертания необъятной груди, еще не утратившей своего лилейного цвета. Тонкие белоснежные кружева были сколоты над вырезом брошью с миниатюрным изображением мистера Мингота уже в преклонном возрасте. Все просторное кресло, в котором она сидела, было заполнено складками черного шелкового платья; две крохотные ручки белели на их поверхности, как чайки на волнах.

Немало времени прошло с тех пор, как чудовищная полнота миссис Мэнсон Мингот перестала позволять ей подниматься и спускаться по лестнице, так что она, с присущей ей независимостью, нарушила давнишний неписаный закон всех салонов Нью-Йорка (тем самым вызвав явное неудовольствие со стороны их хозяев) и перенесла гостиную наверх, обосновавшись на первом этаже. Таким образом, сидя вместе с ней в холле у окна, вы невольно (через дверь в будуар, которая никогда не закрывалась, и шелковую желтую портьеру) могли разглядеть огромную, но невысокую кровать, обитую мягким материалом, туалетный столик с кружевными салфетками и зеркало в позолоченной раме.

Ее гости обычно бывали потрясены и даже шокированы явным преобладанием всего иностранного в обстановке. Должно быть, при создании интерьеров, миссис Мэнсон Мингот руководствовалась описаниями, почерпнутыми из французских романов (некоторые из ее нововведений могли показаться чересчур смелыми простому американцу, никогда бы не отважившемуся на такое). На ум немедленно приходили француженки с их распущенностью нравов и целой армией любовников, — так сказать, продукты развращенного общества. Где это видано, чтобы и мужчины и женщины проживали на одном этаже? Откуда тут взяться благонравию? И этот век распущенности воспевается в модных романах!

Воображение Ньюленда Ачера не раз рисовало пасторали с картин месье Декамора, развешенных в спальне миссис Мингот. Его умиляло, что пожилая дама, прошедшая столь славный жизненный путь, доживала последние годы, почти полностью отказавшись от мирской суеты. Но он допускал мысль, опять-таки давая волю своему воображению, что если бы на ее горизонте появился мужчина, достойный ее, эта решительная женщина непременно завела бы с ним роман.

Все вздохнули с облегчением, когда выяснилось, что графиня Оленская не почтит своим присутствием двоюродную тетушку во время визита молодой пары. Миссис Мингот сказала, что Элен отправилась на прогулку.

Возможно, это был не слишком дипломатичный ход со стороны этой особы, уже успевшей себя скомпрометировать в обществе. Она словно бросала им новый вызов: мол, нечего наносить визиты, когда самое время пройтись по магазинам! С другой стороны, в ее обществе молодая пара чувствовала бы себя более скованно. И еще одно. Интуиция подсказывала Ньюленду Ачеру, что бесславное прошлое этой женщины может каким-то образом омрачить их счастливую супружескую жизнь с Мэй Велланд, их светлое будущее…

Как и надеялись, визит прошел успешно. Старая миссис Мингот обрадовалась, узнав об их помолвке; прозорливые родственники, во время встреч на семейных советах, давно намекали на возможность такого поворота событий.

Миссис Мингот не смогла скрыть искреннего восхищения, когда держала в своих крохотных ручках кольцо с крупным сапфиром, подаренное Мэй Ачером.

«Это — современная ювелирная работа. Конечно, она превосходна, и камень с красивой огранкой, но любителям старины может показаться несколько… э… простой», — пояснила миссис Велланд, искоса посматривая на своего будущего зятя.

«Любителям старины? Уж не меня ли ты имеешь в виду, дорогая? — воскликнула почтенная леди, приближая кольцо к своим ясным глазам; очков она никогда не носила. — Напротив, я большая поклонница всего нового. Очень красиво! — добавила она, возвращая кольцо. — А что за чудо эти мелкие бриллианты! В дни моей молодости вместо них использовались обыкновенные жемчужины! Но кольцо нужно изготавливать так, чтобы оно пришлось впору. Вы согласны со мной, любезный мистер Ачер? — и она взмахнула своей маленькой, заплывшей жиром ручкой с коротко обрезанными ногтями. При этом жировые складки пришли в движение и напомнили Ачеру браслеты из слоновой кости. — Мое кольцо, — продолжала пожилая леди, — было изготовлено в Риме великим Ферриджиани. И вам надо бы заказать такое для Мэй: не сомневаюсь, работа вас не разочарует, мой мальчик! Ее рука больше моей: это все из-за совремённых упражнений, от которых только увеличиваются суставы. Но кожа у нее белая, — чистый атлас!.. Так когда брачная церемония?» — внезапно спросила она, пристально глядя в лицо Ачера.