Хулио Кортасар - Счастливчики Страница 6

— А вот и с бандонеонами пришли, — сказал Лусио. — Неужели к нам?

Кафе это для заковыристой публики, сразу видно, стулья, как для министров, а подавальщики морду воротят, если попросишь пол-литровую кружку, да чтобы пиво долили после того, как отстоится пена. В общем, не та обстановка, вот что плохо.

Атилио Пресутти, более известный как Мохнатый, запустил пятерню в свои буйные кудри цвета спелой моркови и с трудом продравшись сквозь них до затылка, вынул руку. Потом пригладил каштановые усы и поглядел на собственную веснушчатую физиономию в стенном зеркале с удовлетворением. Однако удовлетворение оказалось не полным, и он вынул из верхнего кармашка пиджака синюю расческу и принялся причесываться, свободной рукой старательно подбивая кудри, чтобы лучше обозначить чуб. Глядя на него, и двое его приятелей тоже стали приводить в порядок шевелюру.

— Для заковыристых кафе, — повторил Мохнатый. — Кому это брызнуло устраивать проводы в таком месте.

— Мороженое тут хорошее, — сказала Нелли, стряхивая перхоть с его лацкана. — Зачем ты надел синий костюм, Атилио? Только погляжу — и от жары умираю, клянусь.

— В чемодане он изомнется, — сказал Мохнатый. — Я б скинул пиджак, да тут вроде как неудобно. Лучше б собрались в баре Ньято, по-свойски.

— Замолчите, Атилио, — сказала мать Нелли. — Не говорите мне про проводы после того, что было в воскресенье. Ах боже мой, как вспомню, так сразу…

— Подумаешь, какое дело, донья Пепа, — сказал Мохнатый.

Сеньора Пресутти строго посмотрела на сына.

— Что значит — какое дело, — сказала она. — Ах, донья Пепа, эти дети… Выходит, тебе все нипочем? А отец твой отчего же в постели с вывихнутой лопаткой и разбитой ногой?

— А что такого? — сказал Мохнатый. — Да старик наш покрепче паровоза.

— Что случилось-то? — спросил один из приятелей.

— А ты разве не был в воскресенье?

— А ты не помнишь, что я не был? Я ж к бою готовился. А когда готовишься — праздники по боку. Вспомни, я тебя предупредил.

— Теперь вспоминаю, — сказал Мохнатый. — Ты такое пропустил, Русито.

— Несчастный случай приключился, да?

— Еще какой, — сказал Мохнатый. — Старик с крыши навернулся, прямо во двор, чуть не убился. Ой, что было.

— Настоящий несчастный случай, — сказала сеньора Пресутти. — Расскажи, Атилио, а то меня страх берет, только вспомню.

— Бедняжка донья Росита, — сказала Нелли.

— Бедняжка, — сказала мать Нелли.

— Подумаешь, какое дело, — сказал Мохнатый. — Ну, собрались ребята проводить нас с Нелли. Старуха налепила равиолей, потрясных, а ребята притащили пива и пирожных всяких. Сидим, значит, на террасе, на крыше, мы с младшеньким пристроили навес, принесли радиолу. В общем, все у нас есть, гуляем. Сколько нас было-то? Тридцать, не меньше.

— Больше, — сказала Нелли. — Я считала, почти сорок. Жаркого еле хватило, помню.

— В общем, славно погудели, не то что здесь, как в мебельном магазине. Старик сидел во главе стола, рядом с ним — дон Рапо, с верфей. Сам знаешь, старик мой обожает стаканчик опрокинуть. Смотри-ка, смотри-ка, какую старуха мину скорчила. Я что — неправду говорю? А что в этом плохого? Я знаю одно: когда бананы принесли, мы все уже были косые, а старик — косее всех. А как пел, мамочка родная. Потом ему в голову ударило выпить за наше плавание, он поднялся — пол-литровая кружка в руке — только рот разинул, а тут его кашель прихватил, он назад вот так откинулся и ухнул вниз, прямо во двор. Грохоту было, ужас, бедный старик. Ну прямо как мешок с кукурузой, клянусь.

— Бедный дон Пипо, — сказал Русито, а сеньора Пресутти достала из сумочки платок.

— Видишь, Атилио? Заставил маму плакать, — сказала Нелли. — Не плачьте, донья Росита. Ничего страшного не случилось.

— Конечно, — сказал Мохнатый. — Но шороху наделал, че. Мы все — вниз, я был уверен, что старик себе шею свернул. Женщины — в слезы, такое тут заварилось. Я велел Нелли радиолу выключить, а донье Пепе пришлось заняться старухой, с ней припадок приключился. Бедняга, как ее корчило.

— А дон Пипо? — спросил Русито, жаждавший крови.

— Ну, старик у нас потрясный, — сказал Мохнатый. — Я как увидел его — лежит на каменных плитах и не шелохается — так и подумал: «Ну все, остался ты, милок, без отца, сиротою». Младшенький пошел вызывать «скорую», а мы стянули со старика майку, поглядеть, дышит ли. А он первым делом, как глаза открыл, сразу руку — в карман, проверить: бумажник не сперли? Старик, он такой. Потом сказал, что спину больно, но ничего, обойдется. Сдается, он был не прочь гудеть и дальше. Помнишь, старая, как мы тебя привели, чтоб ты своими глазами увидела — ничего с ним не сталось? Вот смеху-то, ей бы успокоиться, а с ней опять припадок, да пуще прежнего.

— Волнительная она у вас, — сказала мать Нелли. — Один раз у нас тоже…

— В общем, когда «скорая» подоспела, старик уже сидел на каменном полу, а мы все хохотали как бешеные. Двое фельдшеров прикатили и слушать не захотели, чтобы оставить его дома. Увезли все-таки бедного старика, не оставили, но я тоже не дал маху: когда один попросил меня какую-то бумажку подписать, я заставил его сперва посмотреть мне ухо, его иногда закладывает.

— Потрясно, — сказал Русито ошеломленно. — А я пропустил такое. Какая жалость, именно в тот день надо было тренироваться.

Другой приятель в рубашке с большим стоячим воротником вдруг вскочил на ноги.

— Гляньте-ка, кто пришел! Потрясно, ребята!

Торжественные, сверкая напомаженными волосами, в безупречных клетчатых костюмах, бандонеонисты из ансамбля Асдрубала Кресиды шествовали меж все более заполнявшихся столиков. За ними шел парень в жемчужно-сером костюме и черной рубашке, кремовый галстук был заколот булавкой в форме герба футбольного клуба.

— Мой брат, — сказал Мохнатый, хотя все присутствующие были в курсе этой существенной подробности. — Подумать только, решил сделать нам сюрприз.

Популярный певец Умберто Роланд приблизился к столу и горячо пожал руки всем по очереди, за исключением собственной матери.

— Потрясно, братан, — сказал Мохнатый. — Договорился о подмене на радио?

— Сказал, что зуб болит, — ответил Умберто Роланд. — А не то сразу вычтут денежки. Вот и товарищи мои из ансамбля тоже пришли проводить вас.

Роберто угрюмо придвинул еще один столик и четыре стула, артист заказал холодный кофе с ромом, а музыканты сошлись на пиве.

Паула и Рауль вошли в дверь со стороны Флориды и сели за столик у окна. Паула едва окинула взглядом кафе, а Рауль с интересом принялся отгадывать, кто же из этой массы обливающихся потом буэносайресцев может оказаться их попутчиками.

— Не будь у меня в кармане приглашения, я бы решил, что кто-то из друзей подшутил надо мной, — сказал Рауль. — А тебе не кажется все это невероятным?

— В данный момент мне это кажется нестерпимо жарким, — сказала Паула. — Но допускаю, что приглашение подлинное.

Рауль развернул кремового цвета листок и перечитал еще раз:

— В восемнадцать часов в этом кафе. Багаж заберут утром из дому. Убедительно просят никого с собой не приводить. Все остальное обеспечивает Управление экономического развития. Ничего себе лотерея. Но почему в этом кафе, скажи на милость?

— С некоторых пор я отказываюсь что бы то ни было понимать в этом деле, — сказала Паула, — за исключением того, что ты счастливо выиграл по лотерейному билету и пригласил меня с собой, лишив раз и навсегда возможности попасть в справочник «Кто есть кто в Аргентине».

— Наоборот — это загадочное плавание прибавит тебе весу. Можешь сказать, что удалилась от света ради духовного очищения или что пишешь монографию о Дилане Томасе[7], очередном модном в литературных кофейнях поэте. Я лично считаю, что главное очарование всякого безумства состоит в том, что оно всегда кончается плохо.

— Да, порою в этом есть свое очарование, — сказала Паула. — Le besoin de la fatalite[8], как говорится.

— В худшем случае получится обычное плавание, правда, неизвестно куда. На три-четыре месяца. Признаюсь, именно это, последнее, меня и склонило в его пользу. Куда же это они могут отправить нас так надолго? Разве что в Китай?

— В который из двух?

— В оба, отдавая должное традиционному нейтралитету Аргентины.

— Хорошо бы, но увидишь, привезут в Геную, а оттуда — на автобусах по всей Европе, пока не растрясут вконец.

— Сомневаюсь, — сказал Рауль. — В таком случае они бы до отплытия расписали это на все лады. А когда отплывем — там уже другой разговор.

— Но все-таки, — сказала Паула, — что-то о маршруте говорили.

— В высшей степени туманно. И в сослагательном наклонении, так что я даже не запомнил, какие-то намеки с целью разбудить в нас природный авантюризм и азартность. Короче, бесплатное морское путешествие с учетом международной обстановки. То есть нас не повезут ни в Алжир, ни во Владивосток, ни в Лас-Вегас. Главная хитрость — оплаченные отпуска. Какой же служащий устоит? Да и тревел-чеки прими в расчет. В долларах, заметь, в долларах.