Герман Мелвилл - Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания Страница 6

Взяв со старика клятву ничего не говорить, если у него вдруг начнут выспрашивать, не встречал ли он такого вот человека, наш искатель приключений бодро зашагал дальше, немного повеселев, так как после переодевания он почувствовал себя в сравнительной безопасности.

За этот день Израиль прошел тридцать миль. Ночью он забрался в сарай, рассчитывая устроить себе постель из сена или соломы. Но была весна, и в сарае не осталось ни клочка сена. Пошарив в темноте, он обрадовался, что наткнулся хотя бы на недубленую овчину. Замерзший, голодный, усталый Израиль то и дело просыпался от боли в стертых ногах и мечтал только об одном — чтобы скорее настало утро.

Едва в щели просочился рассвет, как он снова отправился в путь. Завидев впереди довольно большую деревню, Израиль, чтобы усыпить возможные подозрения, соорудил себе клюку и побрел по улице, старательно притворяясь хромым. За ним немедленно увязалась назойливая собачонка и провожала его до конца деревни, злобно тявкая. Израилю очень хотелось огреть ее клюкой, но он рассудил, что бедному старому калеке такая вспыльчивость не к лицу.

Через две-три мили показалась новая деревня. Когда он, по-прежнему хромая, брел по ее главной улице, его вдруг остановил настоящий калека, тоже одетый в лохмотья, и сочувственно спросил, почему он стал колченогим.

— Костоеда, — объяснил Израиль.

— Вот и у меня та же болесть, — просипел калека. — Да только ты хромаешь пожалуй что и посильнее моего, — с печальным удовольствием добавил он, оценив критическим оком хромоту Израиля, когда тот поспешно заковылял прочь. — Да погоди, приятель, куда это ты торопишься?

— В Лондон, — ответил Израиль, оборачиваясь и от души желая, чтобы старик очутился где-нибудь подальше.

— Так на одной ноге и поскачешь до самого Лондона? Ну что же, помогай тебе бог.

— И вам тоже, сэр, — вежливо ответил Израиль.

В самом конце деревни счастье ему улыбнулось: из проулка на большую дорогу выехал громоздкий фургон и повернул в сторону Лондона. Израиль тут же принимается хромать самым жалостным образом и смиренно просит возницу подвезти несчастного калеку. Он забирается в фургон; но проходит не так уж много времени, и, обнаружив, что слоноподобные битюги шагают с томительной неторопливостью, Израиль просит разрешения сойти, отбрасывает клюку и удаляется твердым и быстрым шагом, к немалому удивлению честного возницы.

От этой поездки в фургоне, по крайней мере, была одна польза: когда они достигли третьей деревни (расположенной совсем близко от второй), Израиль не преминул лечь на дно фургона, так что его никто там не видел.

Его очень удивляло такое большое число деревень и их близкое соседство — у себя на родине ему ничего подобного видеть не приходилось. Отлично понимая, что в деревне его скорее могут схватить, Израиль теперь, едва завидев впереди селение, сворачивал в поля. Это не только удлиняло путь, но и сильно замедляло его передвижение, так как ему то и дело приходилось преодолевать всякие неожиданные препятствия: изгороди, канавы и ручьи.

Через полчаса после того, как он бросил клюку, ему пришлось перепрыгнуть через канаву в десять футов шириной, наполненную жидкой грязью, глубина которой, к счастью, осталась ему неизвестной. «Теперь небось старый калека не сказал бы, что я хромаю сильнее его», — подумал Израиль, благополучно очутившись на другой стороне.

Глава IV

ДАЛЬНЕЙШИЕ СТРАНСТВИЯ БЕГЛЕЦА И НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ О ДОБРОМ БРЕНТФОРДСКОМ ПОМЕЩИКЕ, КОТОРЫЙ ЕГО ПРИЮТИЛ

К вечеру третьего дня Израиля отделяло от Лондона не более шестнадцати миль. Он снова решил переночевать в сарае. На этот раз там нашлось немного сена, и, зарывшись в него, Израиль провел сносную ночь.

На заре он проснулся освеженный и с радостью вспомнил, что уже к полудню, вероятно, доберется до цели своих странствий. Считая, что теперь ему можно не опасаться погони, Израиль забыл про осторожность и в десять часов, проходя через городок Стейнс, внезапно столкнулся с тремя солдатами. К несчастью, меняясь одеждой с землекопом, он не смог заставить себя расстаться и с рубахой — английской матросской рубахой. Правда, до сих пор он старательно прятал синий воротник под куртку, но, как оказалось теперь, прикрыт воротник был плохо. Во всяком случае, солдаты, старательно высматривавшие дезертиров и подстегиваемые мыслью о награде, разглядели роковой воротник и поспешили схватить беглеца.

— Постой-ка, парень! — сказал ему капрал. — Ты ведь из моряков его величества! А ну, пошли с нами.

Израиль, который ничего не мог толком возразить, был тут же арестован и вскоре уже сидел в наручниках и под замком в местной каталажке — тюрьме, предназначенной для дезертиров и мелких преступников. Он провел в этом томительном заключении день, не получив ни обеда, ни ужина, а потом наступила ночь.

Израиль не ел уже три дня, если не считать краюхи, которую он купил за два пенса. Муки голода становились все нестерпимее, и он начал утрачивать бодрость духа, до сих пор придававшую ему силы. Снова ввергнутый в узилище, когда желанная цель была уже совсем близка, Израиль едва не впал в отчаяние. Однако он справился с собой, рассудил, что сетованиями горю не поможешь, и, гоня от себя уныние, с упрямым терпением попробовал свыкнуться с мыслью о своем несчастье. Он сумел подавить тоску и принялся искать выход из этого лабиринта.

Два часа он перетирал наручники об оконную решетку и наконец избавился от них. Затем настала очередь двери, которая, к счастью, была заперта только на висячий замок. Просунув прут от своих наручников через дверное оконце в скобу, он в конце концов сорвал ее и около трех часов ночи вновь обрел свободу.

Когда взошло солнце, Израиль проходил неподалеку от Брентфорда, милях в шести-семи от столицы. Он изнемогал от голода и думал, что смерть его уже недалека. То и дело он принимался жевать траву. Когда он бежал с понтона, у него было с собой только шесть английских пенсов. Два из них он потратил на краюшку хлеба, после того как ускользнул из харчевни. Остальные четыре по-прежнему позвякивали в его кармане, так как ему ни разу не представилось удобного случая потратить их на еду.

Израиль оторвал от рубахи злополучный ворот, засунул его в самую гущу живой изгороди и после этого настолько осмелел, что в миле от Брентфорда заговорил с почтенным плотником, сооружавшим забор, и попросил у него работы, так как не видел иного выхода из своего отчаянного положения. У плотника для него работы не оказалось, но он посоветовал Израилю, если тот знает крестьянское дело или понимает в садоводстве, обратиться к сэру Джону Миллету, чье имение, по его словам, находилось неподалеку. Он прибавил, что весной помещик обычно нанимает много работников и Израилю стоит попытать там счастья.

Несколько ободренный этим советом, Израиль отправился в указанном направлении, намереваясь незамедлительно отыскать помещичий дом. Однако он сбился с дороги, вышел на красивую, усыпанную песком аллею и с ужасом увидел перед собою сад, заполненный солдатами. Он тут же кинулся прочь, не дожидаясь, чтобы его заметили. При виде красного мундира Израиль в ту пору пугался куда больше, чем четвероногие обитатели американских лесов — при виде пылающей головни. Впоследствии он узнал, что это был сад принцессы Эмилии.[31]

Свернув на другую дорожку, он вскоре поравнялся с людьми, которые посыпали ее песком. Оказалось, что это работники сэра Джона. Они объяснили ему, как пройти к дому, а там ему показали хозяина имения, который без шляпы прогуливался в саду со своими гостями. Немало наслышавшись о надменности и чванстве английских богачей, Израиль сильно робел при мысли, что ему надо обратиться с просьбой к столь важной персоне. Однако, собравшись с духом, он приблизился к помещику, и знатные господа при виде такого оборванца даже остановились, недоумевая, что могло привести его сюда.

— Мистер Миллет! — сказал Израиль, кланяясь господину без шляпы.

— Ха! Кто ты такой, скажи на милость?

— Бедняк, сэр, которому нужна работа.

— И приличный гардероб, — с улыбкой заметил один из гостей, юный щеголь в изысканном наряде.

— А где твоя мотыга? — спросил сэр Джон.

— У меня ее нет, сэр.

— А есть у тебя деньги, чтобы купить мотыгу?

— Только четыре английских пенса, сэр.

— Английских? А какие же еще бывают пенсы?

— Китайские, конечно! — рассмеялся молодой щеголь. — Поглядите-ка на его длинные желтые космы — вылитый китаец! Какой-нибудь разорившийся мандарин. Жаль, что у его шляпы нет донышка, а то он мог бы пустить ее по кругу и превратить свои четыре пенса в целых восемь.

— У вас найдется для меня работа, мистер Миллет?

— Ха! Это тоже странно, — воскликнул помещик.

— Эй ты, деревенщина! — сказал юркий слуга, выбегая из дверей дома. — Ты говоришь с сэром Джоном Миллетом!