Джон Стейнбек - Зима тревоги нашей [litres] Страница 6

— Слушайте, Марулло. Если уж на то пошло, так я веду за вас все дело. На мне бухгалтерия, заказы, я вношу выручку в банк. Стараюсь сохранить клиентуру. От меня к другим не уходят. Разве правильная торговля заключается не в этом?

— Да, да! Кое-чему ты все-таки научился. Ты больше не мальчуган. Бесишься, когда я называю тебя мальчуганом. Как же мне тебя называть? Я всех так называю.

— Попробуйте по имени.

— По имени — не чувствуешь дружбы. Мальчуган — по-дружески.

— Несолидно.

— Где солидно, там нет дружбы. Итен рассмеялся.

— Когда работаешь продавцом в лавке у макаронщика, надо соблюдать солидность — ради жены, ради детей. Согласны?

— Показное.

— Конечно, показное. Будь во мне хоть капля истинной солидности, я бы ни о чем таком не думал. Не мешало бы вспомнить, что говорил мой отец незадолго до смерти. Он говорил, что уязвимость находится в зависимости от интеллекта, от чувства уверенности в себе. Слова «сукин сын», говорил он, могут уязвить только того, кто не уверен в своей матери. А, скажем, Альберт Эйнштейн, — он был еще жив тогда, — чем и как его уязвишь? Так что, пожалуйста, можете называть меня мальчуганом, если желаете.

— Мальчуган. Сам видишь, это по-дружески.

— Ну ладно. Что вы там хотели мне сказать насчет торговли? Чего я такого не умею?

— Торговля — это деньги. Деньги и дружба — совсем разное. Слушай, мальчуган. Может, ты слишком по-дружески, слишком приветливый?

Деньги и приветливость — это совсем разное. Деньгам нужна не дружба, а еще и еще деньги.

— Вздор, Марулло. Мало ли я знаю дельцов, которые и приветливы, и дружелюбны, и вообще достойные люди.

— Когда дело в стороне — да. Ты, мальчуган, сам узнаешь. А когда узнаешь, будет поздно. Сейчас ты справляешься, в лавке все хорошо, но, если она будет твоя, ты по дружбе и прогоришь. Я тебя учу, как в школе. Прощай, мальчуган. — Марулло согнул руки в локтях и, быстро выйдя из лавки, хлопнул дверью, и тогда Итен почувствовал всю тяжесть тьмы, сделавшейся по всей земле.

В дверь резко постучали чем-то металлическим. Итен отдернул штору и сказал:

— Перерыв до трех.

— Впустите меня. Я к вам по делу. Незнакомец вошел в лавку — сухопарый, с виду вечно молодой человек, который никогда молодым не был; щеголеватый костюм, матово поблескивающие, гладко прилизанные волосы, взгляд веселый, неспокойный.

— Извините за вторжение. Но мне скоро уезжать. Хотел поговорить с вами наедине. Думал, старик никогда не уйдет.

— Марулло?

— Да. Я следил с улицы.

Итен взглянул на его белые руки. На среднем пальце левой он увидел крупный кошачий глаз в золотой оправе. Незнакомец перехватил его взгляд.

— Не налетчик, — сказал он. — Я познакомился вчера с одним человеком, который хорошо вас знает.

— Да?

— Миссис Янг-Хант. Марджи Янг-Хант.

— А-а!

Итен чувствовал, как этот человек будто принюхивается к нему, второпях ищет ход, точку соприкосновения, чтобы завязать какой-то узелок.

— Славная бабенка. Расхвалила мне вас — дальше некуда. Вот я и подумал… Моя фамилия Биггерс. Ваш город в моем участке. Я от «Б.Б.Д. и Д.».

— Мы закупаем у Вэйландса.

— Знаю, знаю. Поэтому я и зашел к вам. Думал, может, вы захотите несколько расширить свои связи. Мы в вашем городе новички. Но осваиваем его быстро. Приходится делать кое-какие поблажки, чтобы зацепиться. Вам тоже было бы небезынтересно.

— Поговорите с Марулло. Он всегда вел дела только с Вэйландсом.

Голос не стал тише, но в нем появились вкрадчивые нотки.

— Заказы — это ваша обязанность?

— Да, моя. Марулло страдает артритом, а кроме того, у него много других дел.

— Мы могли бы чуточку скостить цены.

— По-моему, Марулло и так скостили сколько можно. Да вы сами с ним поговорите.

— Как раз этого я и не хочу. Мне нужен тот, кто делает заказы, то есть вы.

— Я простой продавец.

— Но заказы делаете вы, мистер Хоули. А что, если вам удастся выгадать пять процентов? Я могу это устроить.

— Марулло вряд ли откажется от такой скидки, если она не отразится на качестве товара.

— Нет, вы меня не поняли. Марулло тут ни при чем. Эти пять процентов будут наличными — никаких чеков, никакой отчетности, никаких неприятностей из-за налогов. Самые что ни на есть свеженькие зеленые листики перейдут из моей руки в вашу, а из вашей руки к вам в карман.

— Почему же Марулло не может получить у вас скидку?

— Соглашение об оптовых ценах.

— Так. Ну а предположим, я соглашусь на эти пять процентов и буду отдавать их Марулло?

— Мало же вы их знаете, этих лавочников, а я знаю вдоль и поперек. Пять процентов он от вас примет и будет думать: а сколько вы прикарманили? И вполне естественно.

Итен понизил голос:

— Вы предлагаете мне надувать человека, у которого я работаю?

— Где же тут надувательство? Он ничего не теряет, а вы немножко подрабатываете. Подрабатывать каждый имеет право, Марджи мне говорила, что вы малый не промах.

— Тьма какая! — сказал Итен.

— Да нет. Просто у вас шторы спущены. — Принюхиванье донесло сигнал опасности — так суетится мышь, чуя запах проволоки в мышеловке и аромат сыра. — Знаете что, — сказал Биггерс, — вы подумайте на досуге. Может, и подбросите нам кое-какие заказы. А я в следующий свой приезд к вам загляну. Я каждые две недели сюда езжу. Вот моя карточка.

Рука Итена не протянулась. Биггерс положил карточку на холодильник.

— А вот это скромный сувенир, который мы дарим вашим новым друзьям. — Он вынул из бокового кармана бумажник — дорогой, красивый, мягкой кожи. Бумажник лег на белую эмаль рядом с карточкой. — Недурная вещица. С отделениями для водительских прав и для клубной карточки.

Итен молчал.

— Так я загляну недели через две, — сказал Биггерс. — Подумайте. А мне здесь непременно надо быть. Свидание с Марджи. Хороша бабенка. — И не дождавшись ответа: — Не провожайте меня. До скорого. — Потом вдруг подступил к Итену вплотную. — Не валяйте дурака. Все так делают, — сказал он. — Все! — И вышел быстрыми шагами, бесшумно притворив за собой дверь.

В темной тишине Итену была слышна глухая воркотня трансформатора для неоновых трубок в холодильнике. Он медленно повернулся к своей тесно сидящей, многоярусной аудитории.

— Я считал вас друзьями! А вы хоть бы пальцем шевельнули в мою защиту. Вероломные устрицы, вероломные пикули, вероломная мука для оладий. Не слыхать вам больше про одинокума. Интересно, что сказал бы Франциск Ассизский, если бы его укусила собака или птичка накакала бы ему на макушку? Поблагодарил бы: «Спасибо, уважаемый пес, grazie tanto[4], синьора птичка»? — Он повернул голову, услышав стук, грохот, барабанную дробь в дверь с переулка, и быстро прошел через кладовую, ворча на ходу: — Отбоя нет. Когда открыто, и то спокойнее.

Ввалился Джой Морфи, держа руку у горла.

— Ради господа бога! — простонал он. — На помощь!.. Или дайте хотя бы пепси-колы, ибо — ох! — весь пересох. Почему здесь такая темнотища? Или очи мои поразила слепота?

— Шторы спущены. Чтобы жаждущим банкирам было неповадно сюда бегать.

Итен подошел к холодильнику, достал оттуда заиндевевшую бутылку, сорвал с нее колпачок и полез за второй.

— Я, пожалуй, тоже выпью.

Джой-бой прислонился к освещенному стеклу и отпил сразу полбутылки.

— Эх! — сказал он. — Кто-то забыл свою казну. — И взял бумажник с прилавка.

— Это скромный подарочек от коммивояжера «Б.Б.Д. и Д.». Старался перехватить кое-что из наших заказов.

— Видно, есть из-за чего стараться. Он вас не орешками угостил. Эта вещь не из дешевеньких. Даже с вашей монограммой — золотом.

— Вот как?

— Вы разве не видели?

— Да он только что ушел.

Джой просунул пальцы между кожаными боками бумажника и стал перебирать прозрачные целлофановые отделеньица для документов.

— Скорей вступайте в какой-нибудь клуб, — сказал он. Потом открыл задний кармашек. — Вот это называется чуткий подход. — Он извлек оттуда зажатую между указательным и средним пальцами двадцатидолларовую бумажку. — Я чувствовал, что «Б.Б.Д. и Д.» ведут осаду нашего города, но чтобы сразу двинуть танки!.. Да! Такой сувенирчик не забудешь.

— Это в самом деле там лежало?

— Что же, я, что ли, подсунул?

— Джой, слушайте! Этот тип обещает мне пять процентов от каждого заказа, переданного их фирме.

— Шика-арно! Вот и разбогатеете, и давно пора! Если обещает, значит, сделает. Выставляйте кока-колу. Ради такого дня!

— Неужели вы считаете, что я должен пойти на…

— А что тут плохого? Ведь цены не повысятся? И кто от этого теряет?

— Он не велел говорить Марулло, не то Марулло подумает, будто я получаю больше.

— Ну, само собой. Хоули, да что с вами? Совсем рехнулись? Это, наверно, освещение такое. Физиономия у вас какая-то зеленая. А я тоже позеленел? Уж не собираетесь ли вы отказываться?